Что там было? Да рейд как рейд, не слаще твоего — собрали всех недобитых кого смогли, да бегали зайцами, чтобы нас поймать не могли. Укусили — и деру, в основном на склады продовольствия нападали — есть хотелось, ну и понятно нас там ждали. Ну и с их разведкой резались от души — ведь нас еще и искали…
Как выжили? Да кто сказал-то, что выжили… Смекалка в основном выручала. Например, всегда на новое место шли парами — впереди один штурмовик, идет очень низко и быстро, сзади — другой на большом отдалении и высоте. Мураши они безбашенные, как видят цель — сразу стреляют, но в низко летящую скоростную цель, даже если и попадешь — очень недолго она в зоне обстрела пребывает, а вот по демаскированной позиции второй штурмовик отстреляется уже наверняка, без вариантов.
— А если они первую пропустят и по второй ударят?
— Это конечно хуже, но такие умники все же редкость, да и на первом штурмовике четыре турели и три уже заранее назад повернуты, остается чуть вверх подпрыгнуть и эту точку в огневые клещи взять. А так чтобы сразу две установки попалось, такого не было — мы все же не геройствовали и на рожон не лезли. Так что нам скорее их спецназ опасней был, но у нас были и штурмовики, и БМДР, а их спецназ в поле голым бегает, уж не знаю почему — тактика наверно такая, чтоб менее заметными быть.
Еще сплавлялись по рекам, спецназ авиацию наведет, они небо прочесывают, а мы сеткой накроемся и плывем тихонько по течению, никто нас не видит. Все акции так и планировали — чтобы реки рядом были.
Но сам понимаешь — сколько веревочке не виться… Любой запас кончается, и техники, и людей, и везенья с придумками. Прижали нас в ущелье в итоге, там все и легли — двадцать пять человек из полутора сотен осталось, да и то — чудом. Правда и выжить из нас никто не надеялся…
Одним словом — рейд как рейд:
Жизнь и смерть в одной упряжке, Полглотка осталось в фляжке. Перевалы, серпантины. Слева мины, справа мины. Потерпи еще, Серега, Подожди еще немного. Нет Сереги, был Серега. Забрала его дорога.
Месяц писем мы не пишем. Месяц серой пылью дышим, Цепью горы и равнины. Мы смыкаем наши спины. С фланга духи, с тыла духи, Облепили, словно мухи. У дороги рвутся мины. Кто стрелял Сереге в спину?
Ну теперь не жди пощады. Я тебя достану, гада. Помолись в душе Аллаху, Я и суд тебе и плаха. Где тебе со мной тягаться? За двоих я буду драться: За себя и за Серегу. Ты уступишь нам дорогу.
Пусть теперь мне будет тяжко, Пусть пуста сегодня фляжка. Не вернулся друг из боя, Но по-прежнему нас двое. У меня теперь два сердца. Не отдам Серегу смерти. Коль жива я, жив Серега. Ведь одна у нас дорога.
Знайте, люди, жив Серега, Он меня осудит строго, Если клятву я нарушу, Если вдруг в бою я струшу. За двоих мне жить на свете. Я теперь за все в ответе, У меня в груди две раны, У меня теперь две мамы…
Жизнь и смерть в одной упряжке. Я воды оставлю фляжку. Поклонюсь тебе, Серега. Ты прости, зовет дорога. Мой черед не за горами, Но, покуда память с нами, Сберегу твою тельняшку. Сына выучу бесстрашью. Пусть возьмет с собой в дорогу Имя друга сын Серега.
Марианна Захарова. «Друг Серега»Увлеклась воспоминаниями, блин, Назар уже за сердце держится и губы серые… А что он там повторяет?
Не вернулся друг из боя, Но по-прежнему нас двое. У меня теперь два сердца. Не отдам Серегу смерти.
Вот елки, такие слова, да еще моим голосом… Пытаюсь успокоить.
— Да не было ничего такого, я в конце рейда чуть больше двух пудов весила — ты бы меня смог одной рукой поднять, какие там дети…
Что-то не то опять ляпнула, приходится положить одну лапу на проекцию сердца, и двигать второй плавно сверху вниз — заставляя сердце биться спокойно и сильно, а не трепыхаться умирающей рыбкой…
* * *
Многие события будущего совершенно логично вытекают из того, что случилось ранее, и перебирая бусины памяти нанизанные на нить жизни каждый раз удивляешься — «почему была так слепа», ведь все, все, абсолютно все, можно было предсказать чуть не за полгода до того как все произошло. Вот и сейчас, перед тем как взять в руки последнюю бусину, я задаю себе этот вопрос и не замечаю, как калейдоскоп будущего складывается совершенно в новый узор, просто потому, что в прошлом я подметила все новые и новые штрихи, которые совершенно «ясно» указывали мне на развязку.
Бусина снежно-белая
«Что ж период адаптации можно считать успешно пройденным» — бурчала я себе под нос пытаясь разогнуться. Это была, пожалуй, единственная позитивная и цензурная мысль в сложившейся ситуации. «Сложившейся» буквально — сложиться то я сложилась, пока спала, а «разложится» уже не вышло, прострел ети его…
Причем тут адаптация? А все очень просто, пока человек находится в состоянии сильнейшего стресса, на войне там, или на чужой планете, то ему болеть просто некогда. Нервная система просто сжигает саму себя, но заставляет тело работать на пределе возможностей, ставя все на «здесь и сейчас» потому как «потом» может элементарно не быть, если дать себе хоть малую слабину.
Это не значит, что позже это не аукнется, еще как аукнется, в тот самый момент когда казалось бы жить да радоваться… но на войне или в близкой к ней по напряженности ситуации человек не болеет.
А вот когда начинаешь болеть — четко понимаешь, адаптация закончилась и организм считает, что никаких сюрпризов уже не ожидается и можно, наконец, отпустить вожжи.
Меня натурально и совершенно банально продуло, спать на каменном полу пещеры вообще неполезно никому, да еще при тех чудовищных колебаниях температуры какими «радует» пустыня — от шести десятков в полдень, до минусовых под утро. А я расслабилась и даже не позаботилась нарезать подстилку, ну хоть из тростника. Понадеялась, как обычно, выехать на немалом резерве прочности, совершенно даром доставшемся от предков, да вот только забыла — предки этот капитал нарабатывали, каждый день капля за каплей, выигрывая в борьбе за выживание в весьма жесткой борьбе со стихией и биосферой. Мы же — поколение «паркетных тигров», выросшее и повзрослевшее в «контролируемом климате» замкнутых систем жизнеобеспечения, о жизни на лоне природы, знающие лишь из редких экскурсий и высадок…
В итоге кое-как размявшись весь день проходила стараясь не крутить шеей, которую заклинило в одном положении, но такая поза помогала мало — верхний отдел позвоночника прихватило тоже и поворачиваться было тоже и смешно и больно. К вечеру шея «разработалась», но между лопатками втыкался тупой кол, при каждом вдохе и острый — при каждом резком движении.
Поневоле вспомнишь теорию, что развивать цивилизацию моих предков заставил не голод, им и так было неплохо, а питались они поздоровее, чем очень долгое время «потом», а всеобщее стремление перебраться из пещеры с каменным полом в теплый деревянный дом. Ну, а раз дерево зубами не повалишь, не бобер чай, то пришлось поневоле брать в лапы топор…
Шутки, шутками, но вот так с денек помаешься — и не в такую ересь поверишь.
В итоге под вечер попросила Назария меня «тряхнуть». Ничего сложного в этом приеме нет, его даже рекомендуют тем, кто не может проводить ежедневно, по несколько часов плавая в воде — для снятия перед сном с позвоночника компрессии, накопившейся за день. Надо просто сцепить пальцы на шее сзади, и чтобы кто-то прижался к спине и просунул свои поверх, охватив локтями подмышки и точно также сплетя свои пальцы над твоими — позвоночник в такой позиции принимает «естественный» изгиб, затем надо пациента слегка и очень аккуратно приподнять, вставая на цыпочки и чуть-чуть — сантиметров на три-пять присесть. Тело изогнутое «анатомически» и удерживаемое только за сцепленные на шее руки попытается продолжить движение по инерции, и по позвоночнику прокатится волна щелчков — это будут вставать на место сдвинутые тряской и нагрузками за прошедший день позвонки.
