И все же он вдруг явился в такую ужасную погоду! Уж не рассчитывал ли он, что свет заговорит с похвалой о его постоянстве? Но зачем он стал бы изобретать такие хитрые уловки, чтобы произвести впечатление на женщину, к которой совсем равнодушен?
Как бы там ни было, когда идет дождь, меня душит тоска. Я забываю, что всего лишь вчера радовалась ясному и чистому небу. Все вокруг мне кажется таким мрачным даже в роскошных покоях дворца. А если приютивший меня дом не отличается красотой, тогда я думаю только об одном: «Скорей бы, скорее кончился этот несносный дождь!»
Порою на душе у меня бывает смутно, ничто не радует, ничто не волнует меня, и только лунный свет по-прежнему имеет власть надо мной. Я теряюсь мыслями в прошлом, уношусь в будущее. Передо мной так ясно, как никогда, встают картины, прекрасные или печальные. Вот если какой-нибудь человек вспомнит обо мне и посетит меня в лунную ночь, я буду безмерно ему рада, хотя бы он до того не бывал у меня десять или двадцать дней, месяц, год или даже долгих семь-восемь лет.
Пусть даже он посетит меня в таком доме, где мне нельзя принять гостя, где надо опасаться чужих глаз, я все равно обменяюсь с ним словами, хотя бы пришлось вести беседу, стоя на ногах, а если есть возможность приютить его на ночь, непременно удержу до утра.
Когда я гляжу на светлую луну, я вспоминаю о тех, кто далеко, в памяти воскресает давно забытое. Я снова, как будто это случилось сейчас, переживаю радости, тревоги, волнения былых дней.
Повесть «Комано»[380], по моему мнению, не из лучших, язык устарел, она скучновата, но мне нравится место, где герой, вспоминая былое, достает летний веер, источенный молью, и читает стихи:
Спокойно коню доверюсь…
Оттого ли, что дождь кажется мне унылым и непоэтичным, но я ненавижу его, даже если из пролетной тучки брызнет несколько капель. Стоит только полить дождю — и все пропало! Самые великолепные церемонии, самые удивительные праздничные зрелища теряют всякий смысл. Так почему же я непременно должна была прийти в восторг, когда ко мне явился человек, вымокший с головы до ног?
Возлюбленный девушки Отикубо`[381], тот самый, который посмеивался над господином Катано`, вот кто мне по душе!
Он пришел не только в дождливую ночь, но посещал свою любимую и накануне, и третьего дня, — это и достойно похвалы. Но неприятно читать, как он мыл ноги. До чего же они были залеплены грязью!
Когда меня посетит друг в ненастную бурную ночь, веришь его любви, и на душе становится радостно!
Но особенно я счастлива, если гость придет ко мне в снежную ночь.
Как чудесно, когда мужчина является к своей возлюбленной, весь запорошенный снегом, шепча стих из песни:
Сумею ли забыть?[382]
Тайное свидание, само собой, больше волнует сердце, чем обычный визит, на глазах у всех, но в обоих случаях женщина чувствует радостную гордость.
Его занесенные снегом одежды выглядят так необычно! Все на нем покажется прекрасным: «охотничья одежда», светло-зеленый наряд куродо и, уж разумеется, придворный кафтан. Даже будничный короткий кафтан, какие носят куродо шестого ранга, не оскорбит глаз, если он влажен от снега.
Бывало, раньше куродо ночью в любую погоду являлись на свидание к дамам в своих лучших одеждах и, случалось, выжимали из них воду струей.
Теперь они и днем их не наденут. Какое там, приходят к даме в самом будничном виде.
А уж до чего хороши были куродо в одежде начальников гвардии!
Впрочем, боюсь, что после моих слов любой мужчина сочтет своим долгом отправиться к своей возлюбленной под проливным дождем.
В ясную ночь, когда ослепительно горит луна, кто-то бросил письмо в покои, где спит дама. На листке великолепной алой бумаги написано только: «Пускай не знаешь ты[383]…»
При свете луны дама читает эти слова. Прекрасная картина!
Разве это могло бы случиться в темную дождливую ночь?
273. Один человек всегда посылал мне письмо…
Один человек всегда посылал мне письмо на другое утро после любовной встречи.
Но вдруг он сказал мне:
— К чему лишние слова? Обойдемся без долгих объяснений. Мы встретились в последний раз. Прощайте!
На другой день от него ни слова.
Обычно он спешил прислать письмо с первыми лучами зари. Не удивительно, что я провела весь день в тоске.
«Значит, его решение твердо», — думала я.
На второй день с утра зарядил дождь. Настал полдень, а вестей все не было.
«Всему конец, он больше меня не любит», — сказала я себе.
Вечером, когда я в сумерках сидела на веранде, слуга, прятавшийся под большим зонтом, принес мне письмо. С каким нетерпением я открыла его и прочла. Там стояли лишь слова: «Как от дождей прибывает вода[384]…»
Но сотни стихотворений не могли бы мне сказать больше!
274. Сегодня утром на небе не было ни облачка…
Сегодня утром на небе не было ни облачка, но вскоре его заволокли тяжелые тучи, все кругом потемнело, пошел густой снег, и на душе стало так грустно! Скоро выросли белые горы, а снег все сыпал и сыпал с прежней силой.
Вдруг я увидела человека с тонким и стройным станом, по виду из телохранителей какого-нибудь знатного господина. Прикрываясь зонтом от снега, он вошел во двор сквозь боковую дверцу в ограде, и я с любопытством наблюдала, как он вручил письмо той, кому оно предназначалось. Письмо было написано на листке бумаги Митиноку или, может быть, на белом листке с узорами, сложено в узкую полоску и завязано узлом. Тушь, видимо, замерзла от холода, и черта, проведенная вместо печати, к концам становилась заметно тоньше. Там, где был затянут узел, бумага смялась и волнилась мелкими морщинками.
Местами тушь чернела густыми пятнами, а кое-где шли тонкие бледные штрихи. Строки тесно лепились друг к другу на обеих сторонах листка.
Дама читала и перечитывала письмо снова и снова. Но вот удивительно, мое дело было сторона, а я волновалась: что говорилось в этом письме? Иногда дама чему-то улыбалась, и тогда любопытство разбирало меня еще сильнее.
Но я стояла слишком далеко и могла смутно догадываться лишь, что означают слова, четко написанные черной тушью.
* * *
Женщина, прекрасная лицом, с длинной челкой волос на лбу, получила письмо ранним утром, когда еще не рассеялся ночной сумрак. Она не в силах дождаться, пока зажгут огонь в лампе, но берет щипцами горящий уголек из жаровни и при его тусклом свете напряженно вглядывается в строки письма, пробуя хоть что-нибудь разобрать.
До чего она хороша в это мгновение!
275. Какой страх и трепет внушают «стражи грома»[385]…
Какой страх и трепет внушают «стражи грома» во время грозы!
Старшие, вторые и младшие начальники Левой и Правой гвардии, не жалея себя, стоят на посту перед дворцом.
Когда гром затихнет, один из старших начальников отдает воинам приказ удалиться.
276. Накануне праздника весны…
Накануне праздника весны пришлось ехать кружным путем, чтобы избежать «неблагоприятного направления».
Возвращаешься домой уже поздней ночью. Холод пробирает до того, что, как говорится, вот-вот подбородок отмерзнет.
Наконец ты дома. Торопишься придвинуть к себе круглую жаровню. Как чудесно, когда она вся пылает огнем, ни одного черного пятна. Но еще приятней выгребать горящие угли из тонкого слоя пепла.
Вдруг, увлеченная разговором, заметишь, что огонь погас.
Явится служанка, к твоей досаде, навалит сверху угли горой и раздует огонь. Хорошо еще, если она догадается положить угли кольцом вдоль края, чтобы жар пылал в середине.
Я не люблю также, когда горящие угли сгребают кучей в середину, а сверху насыпают новые…
277. Однажды намело высокие сугробы снега
Однажды намело высокие сугробы снега. Против обыкновения, верхние створки ситоми утром не были подняты. В большой четырехугольной жаровне разожгли огонь, и придворные дамы во главе с самой императрицей уселись вокруг нее, оживленно беседуя.
— Скажи мне, Сёнагон, — спросила императрица, — каковы сегодня снега на вершине Сянлу?[386]
Я велела открыть окно и сама высоко подняла плетеную занавеску.
Государыня улыбнулась.
— Но ведь и мы тоже хорошо знали эту китайскую поэму, — заговорили другие дамы, — и ее часто перелагали в японские стихи. Просто не сразу вспомнили:
Вижу, подняв занавеску,Снег на вершине Сяшгу.
Да, вы, Сёнагон, достойны служить такой императрице, как наша!
278. Мальчики, которые помогают заклинателю демонов…
Мальчики, которые помогают заклинателю демонов, отлично знают свое дело.
Когда совершается обряд очищения, заклинатель читает молитвословия богам, а присутствующие благоговейно ему внимают.
Не успеет он сказать: «Побрызгайте вином или водой», — как мальчики проворно вскакивают с мест и выполняют все, что надо.
