На нем были только узкие черные плавки. Когда он скинул их, его пенис, увитый голубоватыми жилками, на глазах напрягся и увеличился. Джетта смотрела на него, как зачарованная. Когда Нико приблизился, она потянулась к нему обеими руками.
– Доставь мне удовольствие, – попросил он, усаживаясь на бортик ванны.
Джетта подплыла к нему и сомкнула губы вокруг его плоти.
– Да, – шептал Нико, наслаждаясь быстрыми движениями ее языка. – Да, о да...
Через час Джетта лежала на спине, утопая в мягком ворсистом ковре. Она широко расставила согнутые в коленях ноги, чтобы Нико мог коснуться губами и языком самых сокровенных уголков ее тела. Но главное все равно ускользало от нее. Она застонала и изогнулась, стараясь не упустить мгновение.
– Расслабься, – прошептал Нико, поднимая голову. – Пусть все идет своим чередом.
– Я... я стараюсь.
– Не надо стараться. Поднимайся мне навстречу. Вот так. Не отпускай мое лицо. Прижмись сильнее. Да... да... Какая ты маленькая, плотная, упругая.
Джетта почувствовала, как их тела покрываются потом. Этот запах одурманивал ее. Наконец каждая клетка ее тела забилась в такт их движениям, а затем словно что-то взорвалось у нее внутри. Она задохнулась, пальцы судорожно вцепились в длинный ворс ковра.
Нико молниеносно протянул руку, достал какую-то ампулу, разломил ее пополам и сунул Джетте под нос.
Зелье подействовало мгновенно. Джетта словно рухнула в другое измерение. Она парила в невесомости, плыла сквозь огненную галактику. У нее оглушительно колотилось сердце. Она услышала протяжный крик и не сразу поняла, что он вырвался из ее груди. Нико что-то сказал, но она уже не разбирала слов.
VIII
МЭРИ-ЛИ, 1980-1982
Остров Мауи в начале лета представлял собой сказочное зрелище. Синева Тихого океана, зелень пальм, теплые красные тона буйно разросшейся бугенвиллеи раскрашивали остров палитрой ярких красок. Перед домом Мариетты цвели гибискусы и пассифлора, зрели бананы, авокадо и манго. С дерева папайи каждый день падало несколько спелых плодов.
Но Мэри-Ли умирала от скуки.
Деревня Хейна и в самом деле была деревней, в полном смысле слова. Она располагалась на восточной оконечности острова. Здесь было от силы две тысячи жителей. Многие виллы принадлежали удалившимся на покой кинозвездам и богатым японцам. Молодежи здесь просто нечего было делать.
Чтобы убить время, Мэри-Ли гуляла по океанскому берегу и часто обнаруживала крошечные незаметные бухточки, словно специально созданные природой для наблюдения за стайками рыб, которые резвились в коралловых зарослях среди вулканических скал. Она уже проглотила все книги из богатейшей коллекции бестселлеров, собранных Мариеттой, и получила от матери разрешение воспользоваться новым компьютером – превосходной современной моделью – чтобы напечатать свой рассказ.
Мариетта Уайлд, сорока шести лет от роду, была желчной и напористой особой. Урожденная Марикита Гуайярдо, появившаяся на свет в трущобном районе Мехико-Сити, она сумела выбиться из уготованной ей нищеты, для начала перебравшись в Штаты и пополнив собой число нелегалов-иностранцев. В возрасте двадцати семи лет она поступила в Калифорнийский университет и сменила имя и фамилию. Теперь можно было заняться поисками человека, который женился бы на ней и тем самым обеспечил ей возможность жить в США на законных основаниях. Незапланированная беременность – Мэри-Ли – вынудила ее на время приостановить эти поиски.
Через три недели после рождения ребенка Мариетта зашла в мясную лавку купить котлет. Сорокапятилетний мясник, увидев ее, лишился покоя, и через месяц они поженились. Получив документы о гражданстве, Мариетта немедленно подала на развод и попыталась передать Мэри-Ли на воспитание мяснику. Последнее ей не удалось.
С той поры Мариетта написала шесть романов, которые мгновенно становились бестселлерами. Она регулярно появлялась на телевидении. Бульварная пресса не уставала описывать ее экстравагантные выходки и громкие судебные процессы. Ее узнавали повсюду. Но только тогда, когда метрдотели самых дорогих ресторанов начали предлагать ей лучшие столики, она почувствовала себя настоящей знаменитостью.
– Что я слышу? Ты написала рассказ? – фыркнула Мариетта, разговаривая с дочерью.
– Ну и что? Я давно пишу. Меня выбрали в редколлегию журнала «Вассар».
– А-а, студенческий журнальчик. Это нельзя считать творчеством.
– Почему же?
– Прежде всего потому, что человек моложе двадцати пяти лет вообще не способен написать ничего путного. Твое косноязычное поколение двух слов связать не может. А к своему текстовому редактору я тебя на пушечный выстрел не подпущу. И так всю периферию для компьютера приходится выписывать из Гонолулу.
– Но я ничего не испорчу. Я умею пользоваться клавиатурой.
– Ты никак опять растолстела? – ядовито спросила Мариетта, меняя тему.
– Растолстела? – Мэри-Ли не поверила своим ушам.
– Да тебя просто разнесло, милая моя. Бедра раздались, ляжки дряблые. Ты что, мало двигаешься?
Мэри-Ли повесила голову. Ее убивали безжалостные придирки матери.
– Да, совсем забыла, – добавила Мариетта. – Мы с Томасом отправляемся на пароходе в Гонолулу. Хотим прошвырнуться по ночным клубам. Ты тут как-нибудь перебьешься, правда? Я бы и тебя с собой взяла, но сама понимаешь: третий – лишний.
– Конечно, – удрученно согласилась Мэри-Ли.
– Нас не будет дня три-четыре. Томас танцует как бог. Наверно, у всех боксеров легкие движения. – Мариетта мечтательно прищурилась. – Наш пароход отплывает в два часа.
– В два? Сегодня? – не поняла Мэри-Ли. Часы только что пробили половину второго.
«Бугатти» Томаса с ревом умчал его и Мариетту в гавань. Мэри-Ли понуро вернулась в опустевший дом на самом берегу океана, который ее мать приобрела на гонорар от романа «Пираты любви».
Мэри-Ли охватило беспокойство. Она бродила из комнаты в комнату. Спальня знаменитой писательницы, залитая тропическим солнцем, напоминала сцену после взрыва в женском магазине. Со всех стульев свисали платья, юбки и блузки. На полу валялось белье. Вокруг корзинки для бумаг громоздились кучи использованных салфеток. На ночном столике лежали две упаковки презервативов и наполовину пустой тюбик вазелина.
Мэри-Ли подняла с пола коралловый браслет, купленный здесь же, на Гаваях. Она надела его на запястье, но цвет показался ей неприятным, вульгарно-розовым. Поблизости обнаружилась пара таких же сережек, слишком миниатюрных и хрупких для ее лица. От нечего делать Мэри-Ли примерила и серьги, но тут же сняла. Бережно опуская украшения Мариетты на откинутую крышку секретера, она заметила маленький блестящий ключик. Наверно, мать забыла его спрятать.
