Я немного смутился.
– Ну, я не имел в виду таких крупных воротил. Я справлялся о рыбке помельче, примерно того калибра, о котором мы с вами говорили вчера.
– Они связаны между собой, и об одних невозможно говорить без учета аппетитов и влияния других.
Я энергично почесал за ухом, старательно изображая стремление понять.
– Все верно, и все-таки, сколько может заработать фальшивый консультант, затесавшийся в Прилипалу?
Она пожала плечами и повернулась к огню. Теперь ее не интересовал ни сыр, ни даже чай.
– Какая разница. Когда масштабы экономического краха всех сколько-нибудь широких социальных групп будут подсчитаны и нам честно объявят цифру, мы опять будем не возмущаться бездарностью и подлостью правительств и президентов, а начнем гордиться, как гордимся самыми большими потерями во Второй мировой или самым большим в мире числом абортов.
Она была настроена на скепсис, а это меня сейчас совсем не устраивало. Я и сам мог излагать свои соображения примерно тем же печально-заунывным тоном. Меня интересовала конкретная возможность найти решение задачи, а не болезненное упоение нашими бедами.
– И все-таки?
Она посмотрела на меня и покатила к двери. Почему-то она меня сегодня не любила.
– Можете считать эту цифру бесконечной. Западники кидаются, как сумасшедшие, а суммы оборотных средств, гуляющих в мире, чрезвычайно велики.
Но бесконечная цифра меня тоже не устраивала. Впрочем, реакция Аркадии и ее заключительное утверждение привели меня к мысли, что я не очень не прав, когда предположил, что Комарик не мог свалить за границу. Такой тип, уверенный в собственной безнаказанности, в своей непогрешимости, в своем воровском мастерстве, – не мог уйти от кормушки. Он здесь, где-то поблизости. Только не ловится, и лишь я мог это изменить.
Чтобы набраться ума-разума да заодно получше понять психологию этого воровского Паганини, я снова просмотрел некоторые дела. Он был действительно молодец. Просмотрев все, что хотелось запомнить, я вдруг понял, что в его внешне бессистемных делах был все-таки один признак системы – он никогда не повторялся. Он постоянно менял поле и правила игры. Он был изобретателен и неистощим.
Даже странно, что его при советской власти все-таки сажали. Поразмыслив над этим, я вдруг понял, что только при советской власти его и могли сажать, когда не столько закон, сколько репрессивная склонность к наказанию, внутреннее убеждение следователей, прокуроров и судей в том, что вор должен сидеть, приводили его в лагерь. При любой другой, например, при сильной правовой системе или конституционной защите личности, как в Штатах, он остался бы вообще безнаказанным.
Я пошел обедать. Удивляясь уже не столько Комарику, сколько тому, как быстро пролетело время, полагая, что при такой жизни у Аркадии я скоро зарасту жиром, я съел все, что мне было предложено, убедился, что настроение у моей хозяйки не стало лучше, и позвонил Шефу. Я изложил свои замечания, соображения и предложения. Он их не очень-то понял. Тогда мне пришлось пересказать лекцию Аркадии, которую я уже переварил довольно основательно.
– Понятно, – буркнул мой высокоинтеллектуальный Шеф, – только вот что странного ты в этом находишь? Обыкновенная ломка валюты, по Москве таких дел – море.
– Нет, не обыкновенная, – решил поспорить я. – Странного в этом немало, например, представь, главным зачинщиком, организатором и главарем является, собственно, наводчик. И он в любом случае останется непойманным. А тот, кто ломает деньги, получает лишь комиссию, как подручный.
– Ну, тогда да, тогда это странно. Но и то – не очень. Нынешние боссы на дела не ходят…
Об уголовных авторитетах мы могли бы говорить очень долго, но это меня не устраивало. Я прервал его.
– Шеф, тут не наши с тобой мнения интересны, тут важно, что скажут эксперты.
– Ладно. А за сатанистов, как меня просили передать, тебе благодарность не светит. Слишком много крови на бетон набрызгал.
– Они сами лезли, – буркнул я.
– Но с другой стороны, приказано тебя не ругать. – Он отхлебнул чай и радостно закончил: – А в отношении тебя я такое указание получаю впервые. Так что – растешь. Кстати… – Я терпеливо ждал, пока он погремит, как следует, ложкой. – Зря ты в это дело Комарика приплел. Это новый оборот, не спорю, но я навел справки. Вчера и все сегодняшнее утро потратил.
– Ну и что выяснил?
– Зря все это. О нем ничего не известно более трех лет.
Тогда-то я и рассказал ему о звонке Комарика. Но он только флегматично спросил:
– Он представился? Подтвердил, что он – Комарик?
Я вынужден был сказать, что нет. Тогда Шеф так красноречиво хмыкнул и положил трубку, что я даже почувствовал себя задетым.
Так, с мыслью, что нет в мире благодарности, я позвонил, а потом отправился на консультацию к Стерху. Он как раз случился на месте, о чем мне радостно сообщила зеленоволосая дива, которая тоже там случилась. И это, совершенно отчетливо, поправило мне настроение.
Глава 53
Мой новый друг сидел изрядно поддавши. Но в его глазах, как и прежде, я заметил все признаки соображения. И для Вики это было, должно быть, привычное зрелище. Она просто указала на начальничка ладошкой, без улыбки заглянула мне в глаза и ушла на кухню.
Стерх был мрачен. Он смотрел на темные деревья Тимирязевского парка, простершиеся до самого горизонта, и вертел в руке самую колоссальную трубку, какую я только видел. Впрочем, трубок я видел не очень много. Но эта действительно была величиной чуть не с заводскую, скажем, химкомбината имени Войкова, который, кстати, находился и дымил отравой совсем неподалеку от этого места.
– Привет, – начал я, усаживаясь.
Он зыркнул в мою сторону и криво дернул уголком губ. Я решил подождать, и правильно, как выяснилось, сделал. Потому что через пяток минут, не больше, он все-таки ответил:
– Мне почему-то кажется, ты теперь будешь наведываться с регулярностью маятника.
– Зато твоей Вике проще – выписывай себе чеки и получай…
– Не проще. Разовая консультация стоит дорого, а когда ты возникаешь часто, цена падает, и в итоге сумма даже меньше, чем за один раз.
– Не очень-то похоже, что ты рвешься в работу.
Он улыбнулся. Я его достал. Теперь он был готов меня выслушивать и даже, как мне показалось, отвечать.
– Ловко, однако. Тогда ладно, я твой, – подтвердил он.
– Что значит – умение пошутить.
Он покачал кудлатой головой.
– Не только. Еще умение расправиться в одиночку с бандой…
Я удивился. Нет, я правда удивился. Это как же нужно работать, чтобы уже на второй день получить такую информацию и не просто где-то, а в наших, так называемых, правоохранительных органах? Или они совсем уже не умеют держать служебную информацию?
– Слушай, об этом в газетах еще не писали, по телеку не рассказывали – откуда знаешь?
– Свои источники.
Он воровато посмотрел в сторону двери, откуда доносились вполне мирные звуки кухонных перестуков-перезвонов, достал из ящика бутылку водки.
– Будешь?
Я покачал головой. Он налил себе в пластмассовый стаканчик, выпил, быстро все убрал. Эти пластмассовые стаканчики были хороши тем, что не звякали, а как известно, звяканье стекла о стекло – самый противный звук после близкого выстрела гаубицы.
Вообще-то, по-моему, он спивался. А жаль, талантливый человек.
– Итак, ты чего?
Я подвинулся и задал вопрос, который меня больше всего сейчас интересовал:
– Слушай, Стерх, как можно без труда и пыли поменять паспорт на чистый?
– Ты имеешь в виду на другие установочные данные?
Я даже не стал кивать. Он вздохнул.
– Эх, чекисты… Да каждый мент об этом может лекцию прочитать! Но, – он с сомнением посмотрел на меня, – к ментам у вас отношение особое. Поэтому ты спрашиваешь, как поступает нормальный постсовок?.. Сейчас проще всего это сделать через беженцев.
– Как это?
– Они продадут тебе свой, и уверяю, у тебя будет даже выбор по возрасту, бывшей прописке, по полу. – Он хмыкнул, ему понравилась собственная шутка. – Очень ценятся паспорта из районов, откуда уже невозможно получить проверочных опровержений. Так, одно время ценились паспорта из Куляба. Перед этим – из Карабаха. Но тут приходится мириться с национальным вопросом. Поэтому сейчас хорошо пошли паспорта из сельского Крыма. С одной стороны – бывшая Россия, с другой… Правда, оттуда не очень беженцев выпускают, зато какую-то перерегистрацию затеяли. К тому же никто не знает, как теперь к хохлам обращаться – уже паны или еще товарищи, так что – хорошо получается.
