Вечером накануне отъезда Макс ввалился в мою квартирку весь взъерошенный. Неудивительно в общем-то. Ему здорово пришлось побегать и еще больше — погонять всех вокруг, чтобы все необходимые формальности были завершены в срок и поездка не отложилась на еще какое-то неопределенное время. Кажется, мастеру самому не терпелось уже уехать из Лидия.
Никаких сдвигов в расследовании всех происшествий в мастерской по-прежнему не было, поэтому О’Тулл не переставая хмурил рыжие брови и по десять раз проверял замки на дверях, а Максу не давала покоя моя безопасность. На тему чего он не переставал меня долбить.
«И не смотри на меня так! Ты живешь одна, у тебя даже дверь — чистая видимость!..»
То ли он по призванию — лесоруб, то ли по гороскопу — дятел…
Я обреченно вздохнула и пропустила его внутрь. И самого Макса, и сверток в половину его роста, который он чуть ли не волоком тащил за собой. Втащил, разулся и, достав из кармана куртки нож, взялся за таинственную поклажу — срезал веревки, подцепил кончиком лезвия шершавую сероватую бумагу и ободрал многослойную упаковку.
Под упаковкой обнаружилась убойная в своей омерзительности, злобная деревянная рожа, расписанная багрово-синими красками, с губастой пастью и глазами-шарами.
Ритуальная маска квакиутль. Деревянная. Многослойная. Вполовину его роста. На чердак пятиэтажного дома. Пешком. Нет, лесорубы и дятлы тут определенно ни при чем. Баран! В его родословной потоптался упертый баран!
Я бы даже посочувствовала своему мастеру, не будь это целиком и полностью его личной инициативой.
Вырезана рожа была, надо признать, с немалым искусством. Я присмотрелась к ауре предмета, прислушалась к движению магических потоков — артефакт, без вариантов. Не сторожевой, а скорее защитный. Заряженный. Старый, очень старый.
Ну, это ясно и без разглядывания — сейчас такие не делают. Не потому, что не умеют, а потому, что по закону за это полагается смертная казнь. И совершенно правильно. Защита защитой, но она не стоит пыток, страданий и смертей разумных существ, необходимых для изготовления таких тотемов…
Впрочем, использовать древние вполне разрешено.
Их мало, стоят они баснословно дорого, и для того чтобы легально пользоваться таким вот артефактом, нужно пройти через семь кругов бюрократического ада. И я даже не буду спрашивать Макса, где он ее взял. Печать соответствующего регистрационного органа сбоку болтается — и слава богам!
— Макс. Зачем? — простонала я, усевшись на тумбочку под вешалкой. На ногах переносить столь сокрушительное проявление заботы было выше моих сил. При мысли о цене этой вот бандурины кудряшки в ужасе распрямлялись… — И вообще! Если уж у тебя имеется в загашнике такая вот… — Я неопределенно покрутила рукой в направлении маски, подыскивая изящный эвфемизм слову «дура», не справилась и продолжила: — Такая вот! Почему ты ее в мастерскую не принес, когда там начались проблемы?
Сидя на тумбочке, глядя на него вот так — снизу вверх, чуть ли не запрокинув голову, я остро чувствовала себя маленькой девочкой, которую от великого ума угораздило связаться с взрослым дядей.
— Потому что проблемы в мастерской — это проблемы О’Тулла, — внушительно пояснил взрослый дядя. — А проблемы О’Тулла я решать не подряжался!
И я почувствовала себя взрослой умной тетей рядом с малолетним хулиганом. По крайней мере подзатыльник отвесить хотелось совершенно нестерпимо. Аж руки зудели!
…А потом пройтись ладонью от затылка вверх, против роста волос, почувствовать, как щекочет кожу бархатистый ежик, обхватить загорелое лицо и целовать, целовать сумасшедшего. Куда придется — скулы, глаза с густыми короткими ресницами, лоб, нос…
…Упрямый рот.
Я сидела и грустно смотрела на мужчину снизу вверх. Пропала. Безнадежно пропала.
— Макс! — ласково, как умственно отсталому напомнила я. — Тебя в этой мастерской могли убить!
— Всего не предусмотришь! Я где только не бываю. — Драгоценный скатал обрывки упаковки в плотный рулон, перевязал остатками бечевки, пристроил в углу. Да, в мусорное ведро это не поместится. А, потом вынесу! — Предложишь везде по тотему развесить?
Я вздохнула и полезла в шкаф за инструментами. Это чудо артефакторской мысли нужно же еще и повесить!
Процесс затянулся, ибо изначально был непрост. Настройка на нового владельца у таких древних монстров происходила на крови, и если вы не члены племени, имеющие шамана соответствующей квалификации под рукой, то еще и с подпорками. Пентаграмма на стене, там, где будет висеть образина, отпечатки кровавых ладошек — один на обороте маски, три — на стене под ней, и артефакт квакиутль готов служить и защищать новую хозяйку!
Потом мне лечили раненую ладошку методами народной медицины — зализыванием и поцелуями, потом сочли необходимым провести оздоровительную профилактику всего организма…
Макс ушел далеко за полночь, чтобы чинно и благовоспитанно заехать за мной через несколько часов. А я почти мгновенно провалилась в сон.
И снились мне алмазы.
Один из вечеров в доме Шантеев
— Макс, когда ты, наконец, женишься? — Госпожа Эдора Шантей была настроена на серьезный разговор, а еще на то, чтобы не дать уклониться от оного сыну.
— Скоро! — отозвался тот, не отрываясь от возни с очередным артефактом, который он притащил из мастерской городской в мастерскую домашнюю.
Такого ответа госпожа Эдора не ожидала, но замешкалась лишь самую малость, подозрительно рассматривая спину сына, обтянутую тонкой тканью, мимоходом отметив, как мальчик похудел после лечения, это ужас какой-то, позвоночник выпирает — все позвонки пересчитать можно, — она быстро перебрала в уме всех подходящих знакомых девиц, крутившихся вокруг ее сына. Кандидатки в невестки не обнаружила, как и среди неподходящих знакомых. Да и незнакомых в последнее время вроде бы не появлялось… Оставался один вариант. Вариант был хорошенький до невозможности, мил, кудряв и симпатичен лично госпоже Шантей. Но уж больно юн.
Впрочем, это недостаток проходящий.
— Ну и когда? — после непродолжительного молчания, потраченного на все эти размышления, уточнила заботливая матушка.
— Что — когда? — невинно переспросил ее сын.
Балбес великовозрастный. Как его коллеги выносят? Госпожа Эдора сына любила, но иногда испытывала непреодолимое желание стукнуть его тростью. Подавив этот недостойный зрелой женщины (а в скором будущем — свекрови и, как она надеялась, бабушки) порыв, госпожа Шантей ограничилась угрожающими интонациями в голосе:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
