И все же, если англичане и искали спасения, большинство из них смотрело не на восток, а на запад: на США.
Бэзил Лиддел Гарт
Что рассказали немецкие генералы[70]
Вскоре после окончания войны мне представилась возможность заглянуть «внутрь вражеского стана» и выяснить, что же происходило там, на другой стороне, за линией фронта, какие мысли бродили в умах наших противников.
Выполняя одно служебное задание, я довольно длительное время общался с немецкими генералами и адмиралами. В ходе многочисленных бесед я собрал обширный фактический материал в виде их рассказов, оценок и рассуждений о различных событиях войны еще до того, как воспоминания об этих событиях стали стираться в памяти или обретать иную окраску под воздействием мыслей, родившихся позднее…
В период между двумя мировыми войнами я неоднократно предупреждал о нацистской угрозе, и мое резко отрицательное отношение к политике «умиротворения» хорошо известно тем, кто в Америке и в Европе читал мои предвоенные статьи и книги. В частности, я призывал обратить внимание на зловещие признаки грядущей опасности еще до прихода Гитлера к власти.
Во время войны многие связанные с ней события выглядят не так, как впоследствии, — в более ясном и объективном свете послевоенного периода. Особенно разительны при этом перемены в облике военных руководителей.
Перед войной и тем более в период победного марша по странам Запада Гитлер казался людям гигантской фигурой, сочетавшей в себе стратегический дар Наполеона, хитрость Макиавелли и фанатическую одержимость Магомета. После первых же поражений в России он стал меньше ростом, его престиж потускнел, и к концу войны фюрера стали считать незадачливым дилетантом в военном искусстве, сумасбродные приказы и стратегическое невежество которого сослужили хорошую службу союзникам. Все крупные неудачи немецких вооруженных сил приписывались Гитлеру, а все победы — немецкому генералитету.
Это, конечно, неверно. Гитлер отнюдь не был бездарным стратегом. Просто в ходе кампании на русском фронте его недостатки стали более весомыми, чем способности, и перетянули чашу весов, а отрицательный баланс привел к банкротству.
Но не следует забывать, что Наполеон, профессиональный полководец, в не меньшей степени был ослеплен блеском своих побед и совершил те же роковые ошибки в той же стране.
Если первоначальные успехи Гитлера привели к более быстрой, хотя и менее долговечной перекройке карты Европы, чем войны Наполеона, добиться этих успехов Гитлеру в основном помогло создание в немецкой армии мощных бронетанковых войск. Без этих танковых дивизий Гитлер никогда бы не смог осуществить своих замыслов. Они в большей степени, чем люфтваффе и разного рода «квислинги», были решающим инструментом его побед. Без уникальной способности бронетанковых сил стремительно прорываться внутрь страны и захватывать ее все другие средства расшатывания и преодоления сопротивления противника были бы недостаточны для тех быстрых успехов, к которым он стремился.
Я записал подробный рассказ о возникновении немецких танковых дивизий генерала фон Тома,[71] самого знаменитого танкового эксперта Германии после Гудериана.
Тома рассказал о зарождении и развитии бронетанковых войск в немецкой армии, после того как Гитлер отменил ограничения, наложенные Версальским договором на вооруженные силы Германии. «Когда мы получили настоящие танки в 1934 году, после многих лет тактических занятий с фанерными макетами, это было прекрасно», — вспоминает он.
В 1936 году, когда вспыхнула гражданская война в Испании, Тома был командирован туда немецким генштабом: «Мы считали, что Испания будет служить для нас европейским полигоном».
«Я вылетел туда в ночь, когда должен был начаться мятеж, инспирированный генералом Франко, и летел через Марсель и Лиссабон в Мериду, где встретился с Франко и договорился с ним о том, как мы будем помогать ему. Во время войны я командовал всеми немецкими сухопутными войсками в Испании… Мы поставляли Франко различную технику, самолеты и танки. Первая партия немецких танков Т-I прибыла в сентябре. Затем в октябре поступила вторая, более крупная партия. Примерно тогда же туда стали прибывать и русские танки. Они были мощнее наших танков, вооруженных только пулеметами, и я обещал марокканским солдатам 500 песет за каждый захваченный русский танк, так как с удовольствием использовал бы их в наших частях. Ряд русских танков попал в наши руки».
«Генерал Франко — как вообще было присуще генералам старой школы — хотел распределить танки небольшими группами по пехотным дивизиям. Мне пришлось постоянно бороться против этой тенденции и отстаивать необходимость максимального сосредоточения танков в одной сильной группировке. Успехи франкистских войск во многом объяснялись именно массированным применением танков».
«Во время Польской кампании мы имели шесть танковых и четыре легких моторизованных дивизий. В танковую дивизию входила танковая бригада из двух полков — в каждом полку по два батальона. Согласно штатному расписанию, первоначально полк имел 125 танков. Общее же количество танков в полку, включая использовавшиеся для разведки легкие танки, равнялось 160 единицам».
«Легкие дивизии были созданы в порядке эксперимента. В состав этих дивизий обычно входили два полка мотопехоты (трехбатальонного состава) и один танковый батальон. Кроме того, они по штату имели разведывательный бронетанковый батальон, мотоциклетный батальон и артиллерийский полк — так же как и танковые дивизии».
«Мы отказались от этого эксперимента после Польской кампании и преобразовали легкие дивизии в танковые. Ко времени нашего наступления на Западном фронте в мае 1940 года у нас было десять полностью оснащенных танковых дивизий и танковый полк СС “лейбштандарт Адольфа Гитлера”, который по численному составу и технике значительно превосходил обычные полки. Количество средних танков в дивизиях к этому времени возросло, хотя все еще немало было и легких танков».
Тома удивил меня, сообщив, что при вторжении во Францию у немцев имелось всего 2400 танков — а не 6 тысяч, как утверждали в то время французы. Он добавил, что не включает в это число легкие танки, которые он назвал «консервными банками».
Тома затем рассказал о реорганизации немецких танковых войск перед началом войны с Советским Союзом. «Из состава каждой дивизии было изъято по танковому полку, чтобы использовать их для создания десяти новых танковых дивизий, которых, таким образом, стало двадцать. Я не был согласен с этим решением и направил протест Гитлеру». Тома доказывал при этом, что при такой реорганизации удвоилось лишь количество штабных работников и вспомогательных служб, а ударная танковая мощь, по существу, осталась прежней.
Для летней кампании 1942 года были созданы четыре новые танковые дивизии — частично за счет роспуска имевшихся тогда кавалерийских дивизий, которые оказались недостаточно боеспособными. Три пехотные дивизии преобразовали в моторизованные — в дополнение к 10 моторизованным дивизиям, существовавшим в 1941 году. «Но только 10 из 20 прежних танковых дивизий удалось полностью укомплектовать боевой техникой — танков не хватало».
«Те силы, которыми мы располагали, были достаточно хорошими, чтобы победить Польшу и Францию, но недостаточно хорошими, чтобы завоевать Россию. Пространство было огромным, бои тяжелыми».
«Африка по сравнению с Россией была раем. Танкисты, побывавшие в России, легко приспосабливались к африканским условиям. Поэтому было бы ошибкой извлекать уроки из войны в Северной Африке и применять их к совсем другим условиям».
Генерал Мантейфель считал самым лучшим танком в мире тяжелый советский танк «Иосиф Сталин» — ИС-2. В нем удачно сочеталось мощное оружие (122-мм пушка), толстая броня, низкий силуэт и скорость. По скорости он превосходил тяжелый немецкий танк «тигр» и почти не уступал лучшему немецкому среднему танку «пантера». ИС-2 к тому же обладал лучшей маневренностью, чем любой немецкий танк.
В качестве примера Мантейфель рассказал об оборонительных боях, которые он вел против наступающих советских войск под Яссами, в Румынии, в начале мая 1944 года. «Разгорелось танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало около 500 боевых машин… В этих боях я впервые столкнулся с танками ИС-2. Мы были потрясены, обнаружив, что наши “тигры”, открыв огонь по советским танкам с расстояния 2 километров, хоть и добились ряда попаданий, но снаряды их 88-мм орудий не пробивали броню, пока дистанция не сократилась вдвое. Нам пришлось противопоставить техническому превосходству русских мобильность, маневр и умелое использование рельефа местности».
Поражение под Москвой
