я столько раз чинил по просьбе Ирины. Тонкая спираль, намотанная на теплостойкий каркас, электромотор и вентилятор. Все просто, как все гениальное. Оставляя на пальцах порезы, я сорвал спираль и вскрыл оболочку электромотора. Часто дыша от тупой агрессии, я поднял глаза. Милиционер и водитель застыли в напряженных позах, глядя на мои руки. Милиционер, встретив мой взгляд, опомнился и натянуто усмехнулся.
– Что вы ищете, молодой человек? – спросил он. – Скажите, мы вам поможем!
Я вытряхнул на ладонь увесистый, как граната, якорь, поскреб ногтем сверкающую, подобно солнцу, обмотку ротора. Перекусил тонкую проволочку, отмотал несколько витков… Глаза водителя и милиционера были страшны пытками и расправами, которые они мысленно приготовили мне. Они положат меня в колею и проедут по мне. Они сунут мою голову в дверной проем фургона и с силой захлопнут дверь. Они наденут меня на выхлопную трубу, как на клизму. Они привяжут мои руки к коленвалу. Они…
– Ну, хватит! Довольно! – сказал я, прекращая эти невыносимые пытки. Пятясь в лес, я на ходу разбирал автомат и налево-направо раскидывал детали. Под тонкий ствол рябины упала ствольная крышка. В куст ежевики полетела пружина. В жестких ветвях самшита застрял газовый поршень. Оставшуюся часть автомата я закинул в валежник и со всех ног побежал в лесные дебри.
Глава двадцать седьмая. Проволочка
Очередь была небольшой, всего два человека, но продвигалась она мучительно медленно. Стоящий за мной мужик в мятом пиджаке, лицо которого напоминало тормозную колодку, склонился к моему уху и шепотом спросил:
– Как думаешь, буковки возьмут?
И он разжал вспотевшую ладонь, в которой лежали две латунные буквы "П" и "Г".
Первым в очереди стоял неопрятный старик с взлохмаченной бородой. Он просовывал в окошко приемного пункта металлическую рейку длиной с лыжу. Рейка почему-то пролезла только до половины и тотчас стала вылезать обратно.
– Эй! Эй! – забеспокоился старик и, ухватившись за "лыжу" двумя руками, стал снова давить на нее. Но сил у него было маловато, его откинуло от окна, словно он получил кулаком по морде. Рейка со звоном упала в пыль.
– Безобразие! – сиплым голосом возмущался старик. – Какое железо?! Это ж алюминий! Настоящий алюминий! Ну, хоть на бутылку дай!.. Вот же падла…
Подобрав с земли свой трофей, он вздохнул, водрузил его на плечо и поплелся куда-то. У приемного окошка засуетился следующий клиент. Тряся головой и что-то объясняя приемщику, он принялся выгребать из карманов похожие на пуговицы кругляшки. Высыпал горсть на полочку. Одна "пуговичка" покатилась, упала. Он наклонился, и тотчас ему на спину посыпались остальные. Несчастный проситель еще сильнее стал заикаться. Не зная, что ему делать – то ли подбирать свое сокровище, то ли начать спор с приемщиком, он бочком отошел от окошка и погрозил кулаком.
– Сы-сы-сволочь зажрав-в-в-вшаяся… Это ж сы-сы-свинец… чуть за-за-заржавел…
– Свинец не ржавеет, мурло! – донесся голос из окошка, а вслед за этим – взрывной хохот.
Подошла моя очередь. Я согнулся и заглянул в окошко. Напротив, восседая на высоком табурете, возвышался круглолицый детина. Попыхивая сигаретой, он прихлебывал из бутылки пиво и постукивал ногой в такт музыке. Рядом с ним, чавкая жвачкой, сидела безобразно покрашенная девица с пятнистыми от синяков ногами. Никто из них на меня даже не взглянул.
– Братан, – сказал я, кладя на полочку деталь электромотора. – Медь примешь?
Бац! – жвачный пузырь лопнул. Девица слизала с губ розовую резинку. Парень сделал музыку погромче. Я повторил вопрос.
– Какую еще медь, урод? – спросил парень, мельком глянув на якорь, как на погибающую от жажды лягушку.
– Вот, проволочка тут…
Девица хихикнула и вздохнула, словно хотела сказать: сколько же дегенератов наплодилось вокруг! Парень снова покосился на якорь, отхлебнул пива, отрыгнул и протянул палец с обгрызенным ногтем к блестящей обмотке. Тронул якорь, перевернул его на бочок, и вдруг в его глазах отразилось не то недоумение, не то подозрение. Он отложил бутылку, взял якорь и поднес его к глазам. Ухватил кончик проволоки, отмотал чуть-чуть. Я поймал его быстрый оценивающий взгляд – приемщик хотел выяснить, какая степень дегенерации мне присуща. Девица, заметив интерес своего друга к безделушке, похожей на бочонок, перестала надувать пузыри. Парень поднес якорь к свету, поморщился, с сомнением покачал головой, пощупал проволоку, проверил, как она сгибается и трудно ли рвется. Пожимая плечами, он выдвинул из стола ящик, достал оттуда лупу с обломанным краем и пузырек с какой-то жидкостью. Насадив лупу на глаз, приемщик склонился над обмоткой и капнул на нее из пузырька. Подождал немного, растер каплю пальцем… Я увидел, как зарделись его щеки.
– Блин… – процедил он неслышно. – Первый раз такое вижу…
Девица что-то спросила у него, парень так же тихо ответил, пряча от меня губы.
– Слышь, приятель, – фальшиво-доброжелательным голосом произнес он, крепко сжимая якорь в кулаке. – А много у тебя такой… э-э-э… проволочки?
– Да целый фургон будет! – заверил я.
Парень скривился, мучительно выдавливая из себя улыбку.
– Где ж ты столько надыбал?
– Да в лесу! – махнул я рукой. – На мусорке.
Парень поманил меня пальцем ближе к себе и шепнул:
– По десять баксов за одну обмотку даю… – Увидев, что я никак не отреагировал на эту сумму, тотчас поправил: – По тридцать. Ага?
– По пятьдесят, – возразил я.
– Лады, по пятьдесят. Тащи все, что есть!
– Вот как медь подорожала! – восторженно произнес я.
– Ты только помалкивай, чудила! – процедил парень, протягивая мне в потной руке стопку купюр.
Глава двадцать восьмая. Немного химии
Я вернулся на верхнюю дачу, забрался в подпол, где хранил всякий хлам, нашел поржавевший, но еще вполне пригодный складывающийся лодочный якорь и пятнадцатиметровый альпинистский репшнур. Приспособление надо было испытать. Привязав веревку к якорю, я закинул его, как кошку, на крепкий сук бука и повис на веревке. Раскачиваясь, словно висельник во время урагана, я думал о том, что дождаться темноты будет для меня, пожалуй, одним из самых тяжелых испытаний.
Но судьба смилостивилась надо мной и помогла в одно мгновение забыть о муторной тягучести
