— В таком случае можно приступать к сведению, — нервно потер ручки Магомаев.
Нам ведь с «демкой» к Полевому идти, нынешнему Министру культуры.
— Не переживайте, — надевая сдвинутые с левого уха наушники как следует, скучающим тоном успокоил его Семен Степанович. — Песня у вас получилась мирового, без преувеличения, уровня — поверьте мне, уж простите за нескромность, как профессионалу с двадцатилетним стажем.
Оставив профессионала работать, перетянулись в «кают-компанию», и я милостиво поделился пирожками с Магомаевым и Вилкой.
— Удивительный ты мальчик, Сережа, — прожевав и отхлебнув чаю (томатный сок ему не нравится), поделился свежими новостями Муслим Магомедович.
— Обычный, — пожал я здоровым плечом. — Какая разница на каком языке песня, если суть всегда одна и та же — передать слушателю эмоциональный посыл и настроение? Люди во всем мире биологически одинаковые.
— Вот поэтому и удивительный! — умиленно улыбнулся певец.
Через сорок минут послушали итоговый результат — десять из десяти! — «залили» песню на бобину и поехали на нашем «Запорожце» в Минкульт.
Поездка не понравилась — с Вилочкой-то не поговоришь, сублимируя спермотоксикоз в нарочито-пошлые потешные «подкаты». Машина внутри моей головы уже приобрела статус особой зоны повышенного психологического комфорта — почти как дома — а гребаный Магомаев, которого я из вредности засунул на заднее сиденье, все испортил. Ерунда, потерпим.
Прибыв к месту назначения, выгрузились (певец от Виталининой манеры езды имел крайне бледный вид) и пошли прямиком в кабинет Самого. Ситуация в приемной резко отличалась от того дня, когда я приходил к Фурцевой выбивать Наде Рушевой лечение: функционеры перед Магомаевым буквально стелились и чуть ли не сапожок целовали. Противно! «Вам спросить? Ну конечно спрашивайте, Муслим Магомедович, вы у нас такой один!». Немножко лизоблюдства и лживого сочувствия перепало и мне, пришлось терпеть и вежливо улыбаться.
Зашли в кабинет, обнаружив там аж пятнадцать человек — из знакомых собственно Полевой и неожиданная Фурцева. У нее что, дел других не нашлось? Поздоровались, баба Катя чмокнула меня в щечку (шары у функционеров от такого полезли на лоб, а рожи стали прямо задумчивыми) и представила «фокус-группу», в числе которых нашлись представители стран соцблока — немец, болгарин, румын (не перепутать бы), и венгр. Бобина в магнитофон, и началось волшебство. После первого прослушивания товарищи единогласно решили повторить. Потом еще раз. И еще. И еще. И…
— Екатерина Алексеевна, Борис Николаевич, мне еще в поликлинику нужно съездить прикрепиться, — жалобно попросил я, поняв, что мы так до конца рабочего дня просидим.
— А? — подпрыгнула впавшая в транс она. — Поликлиника? А, в Кремлевскую? Это хорошо, это правильно — ты нам здоровым нужен, Сереженька! Песня просто восхитительная, а вы как считаете, товарищи?
Товарищи, для разнообразия искренне, а не из любви к партийной дисциплине, согласились, а Полевой молча показал мне большой палец.
— Спасибо большое! — поблагодарил я.
— Ну беги, Сереженька! — обняла и расцеловала меня в обе щеки Екатерина Алексеевна. — А мы с товарищами решим, как лучше будет поступить.
— До свидания, уважаемые товарищи! — выдал я оставшимся «на круг», Вилка пискнула прощание своё, и мы пошли к машине, оставив Магомаева принимать поздравления и комплименты от фокус-группы.
— Нравится быть без пяти минут приемным внуком Екатерины Алексеевны? — тихонько спросила Вилка по пути.
— Нравится, — честно признался я. — Во-первых, она мне симпатична чисто по-человечески, как хорошая тетенька, от которой я видел только добро. Во-вторых, она выдает мне производственные мощности, на которых я нарабатываю кредит доверия, который потом отоварю производственными мощностями побольше. Интеллектуальная собственность — один из самых простых способов «подняться» в рамках социалистической системы, вот и занимаюсь. Регалии и ништяки меня мало интересуют — мне культурная экспансия нужна, чем масштабнее, тем лучше. Капиталисты свое податное население нами пугают, но как можно бояться тех, под чью музыку танцуешь? Безусловно, это не панацея, но курочка по зернышку полное е*ало набирает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Виталина звонко расхохоталась, и мы погрузились в машину. Девушка открыла дверь, завела мотор, садиться не стала — сбегала до багажника, вернувшись в салон с толстенной папкой:
— Это — фотографии разыскиваемых преступников. Павел Алексеевич выдал, попросил тебя запомнить.
— И сказать тебе, если увижу! — проявил я понимание. — Идея просто супер, и я постараюсь не подкачать.
— Верю, — тепло улыбнулась мне Вилка.
В папке оказались только фотографии и фотороботы — без имен и описаний. Кое-кого из этих я уже сунул в «инфобомбу», но проверку временем прошли далеко не все — впервые вижу. Оно и понятно — кто будет гуглить полные каталоги ВСЕХ разыскиваемых упырей 60-х-70-х годов СССР?
— Запомнил! — положил я папку на заднее сиденье.
— Эйдетическая память, — не без зависти вздохнула Виталина.
— Довели, значит?
— А как же! Вдруг я покажу тебе что-нибудь такое, от чего ты потеряешь покой? — стрельнула она в меня глазками.
— Уже, — скорбно вздохнул я. — Но я бы не отказался увидеть чуть больше.
— Мечтать не вредно! — с видимым удовольствием «срезала» она меня.
— Романсинг — это еще один новый термин, запомни, семантика ясна без объяснений — взрослой женщины, будучи подростком — архисложная задача. Все упирается в восприятие — объект романсинга не воспринимает малолетнего как достойного внимания мужчину. Главное — разрушить этот барьер, и дальше станет гораздо проще, — поделился я с ней планами на нее же.
— Сережа, будь ты обычным подростком, ты бы со мной даже разговаривать нормально не смог, — мягко улыбнулась мне Вилка. — Ты же видишь, как на меня смотрят те, кто помоложе?
— Как кот на сметану, — выдал я уместную банальность.
— У них слюни текут, — кивнула она. — А мозги отключаются. А ты — вон, пошлятину за пошлятиной выдаешь, но от дел не отвлекаешься, а должен краснеть и мямлить.
— Прекратить приручение, агент Вилка! — привычно скомандовал я, и мы зашли в Кремлевскую поликлинику.
Сервис — мое почтение, тетеньки в регистратуре меня узнали и быстро проставили все нужные штампы, взяв с Виталины заявление — доверенность на такие вещи у нее есть — а с меня — автограф.
— Спасибо, документы на ножках! — поблагодарил я девушку по пути к «Запорожцу» и получил в ответ ласковый щелбан.
* * *
Где-то на втором часу свадебного банкета в Зеркальном зале «Праги», куда мы прибыли после официальной части в Грибоедовском ЗАГСе, я понял истинное значение мероприятия, отжатого у меня дедом Пашей. Он проводит демонстрацию силы — мол, вот он я, снова на коне, снова МОГУ, смотрите, на сцене Магомаев поет, а до него — Хиль, Кобзон с Гурченко, а плясать после первой части застолья мы будем под обновленный, для того и предназначенный, живой «сет» Зыкиной. А гости-то какие! От звезд на погонах натурально рябит в глазах, но это понятно — сослуживцы и друзья из «старой гвардии». Но это еще не все: нас почтили своим коротким визитом («много дел» же) сама Фурцева, еще более «сам» Министр обороны Гречко (Судоплатов же «папа» спецназа в изрядной степени, и в армии его ух как уважают) и совершенно неожиданный для меня Гришин — все сказали по длинному тосту с пожеланиями всякого хорошего молодым, выпили-закусили и свалили, оставив нас с гостями «попроще», в виде моих знакомых деятелей культуры во главе с Полевым. Да даже Федин приперся, который глава Союза писателей — вот он мне прямо не понравился, в первую встречу-то толком не получилось пообщаться. Подлизывается, да, почти даже лебезит. Перед ребенком, мать его! Потихоньку буду думать, как его убрать и заменить, например, на Шолохова — классик умрет аж в 84 году, значит должность потянет. Если захочет, конечно. С Брежневым у него отношения были сложные, но с Андроповым-то ничего такого нет.
