Гита, описывая наш путь к этому знанию, говорит, что нас сначала посвящают в него люди знания, те, кто увидел его основные истины, а не просто знает о них благодаря интеллекту; но реальность этого знания приходит изнутри нас: «Человек, ставший совершенным благодаря Йоге, с течением времени находит знание о себе в «Я»», оно, так сказать, растет в нем, и он переходит в него по мере того, как в нем продолжают усиливаться такие качества, как отсутствие желаний, уравновешенность, преданность Божественному. Это можно сказать только о величайшем знании; знание, которое накапливает человеческий интеллект, трудолюбиво собирают снаружи чувства и рассудок. Чтобы обрести иное знание, самосущее, интуитивное, самостоятельно приобретающее опыт, самообнаруживающееся, мы должны подчинить наш ум и чувства и управлять ими, saṁyatendriyaḥ, чтобы больше не находиться во власти их обмана, но чтобы ум и чувства стали чистым зеркалом этого знания; мы должны сосредоточить все наше сознательное существо на истине этой величайшей Реальности, в которой все существует, tatparāḥ, так чтобы она могла проявить в нас свое сияющее самосуществование.
Наконец, мы должны обладать верой, которую нельзя позволять тревожить никакому интеллектуальному сомнению, śraddhāvām labhate jñānam. «Человек, исполненный неведения, не обладающий верой, душа, полная сомнений, идет к гибели; ни этот мир, ни мир величайший, ни какое бы то ни было счастье не существуют для души, полной сомнений». Фактически без веры поистине нельзя достичь ничего, имеющего решающее значение, ни в этом мире, ни ради обладания тем миром, что находится выше, и человек действительно может в какой-то мере прийти к земному или небесному успеху, удовлетворению и счастью только обретя некое надежное основание и положительную поддержку; просто скептический ум погружается в пустоту. Но в низшем знании временно используется сомнение и скепсис; в высшем они – камень преткновения: ибо там весь секрет заключается не в уравновешивании истины и заблуждения, а в постоянно прогрессирующем осознании обнаруженной истины. В интеллектуальном знании всегда существует примесь фальши или неполноты, от которой надо избавиться, подвергая саму истину скептическому изучению; но высшее знание недоступно для лжи, и от того, что привносит интеллект своей привязанностью к тому или иному мнению, нельзя избавиться, просто подвергая это сомнению. Оно зачахнет само по себе благодаря упорству в осознании. Какая бы неполнота не присутствовала в обретенном знании, от нее надо избавляться не сомнением в том, что уже осознано в его сущности, а посредством перехода к дальнейшему и более полному осознанию через более глубокую, более высокую жизнь в Духе. К тому же то, что еще не осознано, должна подготовить вера, а не скепсис и сомнения, потому что эту истину интеллект дать не способен, она действительно часто прямо противоположна тем идеям, в которых рассуждающий и логический ум запутывается: эту истину не надо доказывать, ее надо пережить внутри, она представляет собой высшую реальность, в которую мы должны перейти. Наконец, она сама по себе является существующей истиной и была бы самоочевидной, если бы не чары неведения, в которых мы живем; те сомнения, то замешательство, которые не дают нам принять эту истину и следовать ей, являются результатом именно этого неведения, результатом того, что сердце и ум, поставленные в тупик чувствами и растерянные, живут так, как они живут в низшей, феноменальной истине и, следовательно, ставят под сомнение высшие реальности, ajñānasambhūtam hṛtstham saṁśayam. Гита гласит, что их надо срубить мечом знания, знанием, которое осознает, постоянным обращением к Йоге, то есть переживанием союза с Всевышним. Если известна истина Всевышнего, известно все, yasmin vijñāte sarvam vijñātam.
Высшее знание, которое мы там получаем, это знание, являющееся тому, кто знает Брахмана его постоянным видением вещей, когда он непрерывно живет в Брахмане, brahmavid brahmaṇi sthitaḥ. Это не видение, знание или сознание Брахмана, исключающее все остальное, но видение всего в Брахмане и видение всего как «Я». Ибо сказано, что знание, при помощи которого мы поднимаемся за пределы любого возвращения назад, в замешательство нашей ментальной природы, есть то знание, «с помощью которого ты увидишь все существования без исключения в «Я», а значит во Мне». В другом месте Гита излагает это более широко: «Тот, чей взгляд одинаково смотрит повсюду, видит «Я» во всех существованиях и все существования в «Я»; тот, кто видит Меня везде, а всех и каждого – во Мне, никогда не является потерянным для Меня, а Я – для него. Тот йогин, который достиг единства и любит Меня во всех существах, как бы они ни жили и ни действовали, живет и действует во Мне. О Арджуна, того, кто все одинаково видит как самого себя, будь то счастье или страдание, Я считаю величайшим йогином». Гита постоянно открывает нам древнее ведантическое знание Упанишад; но именно ее превосходство по отношению к другим, более поздним формулировкам этого знания целеустремленно превращает его в великую практическую философию божественной жизни. Она всегда настаивает на связи между этим знанием о единстве и Карма-йогой и, следовательно, на том, что знание о единстве – это основа освобожденного действия в мире. Когда бы она ни говорила о знании, она сразу же переходит к разговору об уравновешенности, которая является его результатом; когда бы она ни говорила об уравновешенности, она тут же переходит к разговору о знании, которое является ее основой. Та уравновешенность, которую предписывает Гита, не начинается и не заканчивается в статическом состоянии души, полезном лишь для самоосвобождения; она всегда является основой трудов. Покой Брахмана в освобожденной душе – это фундамент; широкое, свободное, уравновешенное, имеющее мировой масштаб действие Господа в освобожденной Природе излучает силу, исходящую из этого покоя; два этих элемента побудили к тому, чтобы синтезировать божественные труды и знание Бога.
Мы сразу видим, какое углубление идей, которые в других отношениях являются у Гиты общими с иными системами философской, этической или религиозной жизни, мы здесь получаем. Стойкость, философское безразличие, покорность, как мы уже говорили, представляют собой фундамент трех видов уравновешенности; но истина Гиты относительно знания не только соединяет их вместе, но придает им бесконечно глубокое, изумительно широкое значение. Стоическое знание – это знание способности души к господству над собой при помощи силы духа, уравновешенность, достигнутая в битве с природой человека, поддерживаемая благодаря постоянной бдительности и борьбе с ее естественным противодействием: оно дает высокий покой, простое счастье, но не величайшую радость освобожденного «Я», живущего не по какой бы то ни было норме, а в чистом, свободном, самопроизвольном совершенстве своего божественного бытия, так что «несмотря на то, что она может действовать и жить, она действует и живет в Божественном», потому что здесь совершенства не только добиваются, его получают по праву, и его не надо больше поддерживать, прилагая к этому усилия, ибо оно стало самой природой бытия души. Гита воспринимает стойкость и силу духа нашей борьбы с низшей природой как подготовительное движение; но если определенное господство приходит благодаря нашей индивидуальной силе, то свобода господства приходит только благодаря нашему единению с Богом, слиянию личности с единственной, божественной Личностью, обитанию в ней и утрате личной воли в божественной Воле. Существует божественный Владыка Природы и ее трудов, стоящий над ней, хотя и живущий внутри нее, который представляет собой наше наивысшее бытие и наше универсальное «Я»; быть единым с ним – значит самим сделаться божественными. В союзе с Богом мы вступаем в величайшую свободу и верховное господство. Идеал стоика, мудрец, являющийся царем, потому что посредством самоуправления он становится хозяином также и внешних состояний, при поверхностном подходе напоминает ведантическую идею того, кто правит собой и всем, svarāṭ, samrāṭ; но это – на низшем уровне. Стоическая царственность поддерживается силой, примененной к себе и окружению; полностью освобожденная царственность йогина естественным образом существует благодаря вечному величию божественной природы, единению с ее освобожденной универсальностью, добровольному, в конечном счете, обитанию в ее превосходстве по отношению к инструментальной природе, через которую она действует. Его власть над вещами имеет силу, потому что он стал единой душой со всеми вещами. Воспользовавшись образом из римских установлений, можно сказать, что стоическая свобода – это свобода, libertus, освобожденного человека, который на самом деле все еще находится в зависимости от той силы, которая некогда держала его в рабстве; его свобода – это свобода, дозволенная Природой потому, что он ее заслужил. Свобода Гиты – это свобода свободного человека, истинная свобода рождения в высшей природе, самосущая в своей божественности. Что бы он ни делал и как бы он ни жил, свободная душа живет в Божественном; он – привилегированное дитя обители, bālavat, которое не может ни заблуждаться, ни терпеть неудачу, поскольку все, что он собой представляет и делает, полно Совершенного, Всеблагого, Абсолютно любящего и Абсолютно прекрасного. Царство, которым он наслаждается, rājyam samṛddham, – это приятное и счастливое владение, о котором можно сказать полной смысла фразой греческого мыслителя: «Это царство – царство ребенка».
