– Треть не треть, – хмыкнул Дмитриев, – но очень близко к тому. Если, действительно, корабль не военный, а чисто грузовой, то такая потеря в грузоподъемности весьма непозволительна. К тому же, как я понимаю, корабли эти будут использоваться на Тихом океане, где угольных станций у нас пока недостаточно, и паровая машина в таких условиях служит мертвым грузом. Но меня, и думаю, что и Андрея Александровича, беспокоит столь высокое и непривычное для нас удлинение корпуса. Может быть, все же стоит взять пропорции «Генерал-адмирала»?
– Иван Сергеевич, – сказал Иванов, – высокое удлинение корпуса совсем не блажь, – ответил Иванов. – Там, где корабль с коротким корпусом вынужден всходить на каждую волну, длинный корпус с атлантическим форштевнем и развитым полубаком режет эту волну, увеличивая скорость и уменьшая килевую качку. Длина, как говорится, бежит.
– А этот ваш длинный корпус, он однажды просто-напросто не переломится на сильной волне? – с сомнением спросил вице-адмирал Попов.
– Нет, Андрей Александрович, – ответил Иванов, – не извольте беспокоиться, не переломится. Жесткость корпусу в данном проекте придают две стальные палубы: главная и верхняя, проходящие по всей длине корабля, а также стальные борта, и две внутренние стальные переборки, отделяющие кубрики команды и каюты пассажиров от грузовых трюмов.
Кстати, о корпусе. У нас не имеется конструкционных чертежей корпуса и обводов подводной части, указанных выше барков. Но в составе флота Югороссии есть эскадренный миноносец «Адмирал Ушаков», корпус которого в основном соответствует корпусу пятимачтового барка по всем своим размерениям и характеристикам. Не думаю, что постройка таких кораблей, не имеющих паровых машин, вызовет у российских верфей хоть какие-нибудь затруднения.
– Разумеется, не вызовет, – кивнул Кутейников, самый молодой из присутствующих – ему лишь недавно исполнилось тридцать два года, – но, Сергей Сергеевич, почему бы нам сразу не строить полную копию вашего «Адмирала Ушакова» вместе с машинами, а не заниматься устаревшими уже парусниками?
– Николай Евлампиевич, – с сожалением сказал Иванов, – «Адмирал Ушаков» оборудован двумя машинами, по весу и габаритам примерно соответствующих тем машинам, что установлены на полуброненосном фрегате «Генерал-адмирал». Но мощность каждой машины «Адмирала Ушакова» десятикратно больше, давление и температура используемого пара многократно выше, что резко ужесточает требования к используемым при ее постройке материалам. Вы же инженер и должны понимать, что сначала надо создать соответствующего качества особую конструкционную жаропрочную сталь, и лишь потом думать о постройке самой машины. Работы в этом направлении уже начались, но мы не ждем результата ранее чем через десять или даже пятнадцать лет.
А грузы на Дальний Восток и обратно надо возить уже сейчас. Британия, господа, сейчас вне игры, и мы просто не имеем права не занять освобожденную ею нишу мирового морского перевозчика, потому что в противном случае это сделают другие.
– Совершенно верно, Сергей Сергеевич, – произнес император, – а посему подведем итоги. Главным конструктором парусного стального грузового корабля, в дальнейшем для секретности везде именуемого «Транспорт», назначаю… Генерал-лейтенанта корпуса корабельных инженеров Дмитриева Ивана Сергеевича, а его помощником – корабельного инженера Кутейникова Николая Евлампиевича.
Вы, Иван Сергеевич, у нас старый парусник, потому вам и карты в руки. А поскольку парусники эти совсем не такие, какие были в ваше время, то господин Иванов поработает у вас техническим консультантом и поможет вам своими советами. Делайте что хотите, но эскизный проект «Транспорта» в четырехмачтовом и пятимачтовом варианте представьте мне недели через две.
Контр-адмиралу Попову, назначенному мной главным ответственным за серийную постройку этих транспортов, задача тоже воистину адова – сделать так, чтобы верфи в Херсоне, Николаеве, Севастополе, Петербурге, Ревеле и Риге могли штамповать такие транспорты, как рубли на Монетном дворе. Моряки, умеющие ходить под парусами, у нас еще не перевелись – вот им и будут карты в руки.
24 (12) октября 1877 года. Джорджтаун, пригород Вашингтона. Колин Макнил, дворецкий сенатора ХоараКолин Макнил часто с любовью вспоминал своего деда Колина. Тот всегда с большой охотой рассказывал своим внукам древние шотландские легенды, а также повести о героическом прошлом шотландцев: про Уильяма Уоллеса, Роберта Брюса, принца Чарли… Дед разговаривал с внуками только по-гэльски, и Колин до сих пор не забыл язык предков и при каждой возможности говорил на нём.
Про то, как дед попал в Америку, он узнал позже. Тот не хотел уезжать из Шотландии, но когда у него отобрали землю, с которой его предки кормились столетиями – ведь английское правительство конфисковало всю недвижимость у непокорных кланов, сделав их арендаторами.
А потом их семью попросту согнали с земли – ведь овцы приносили новому владельцу угодий намного больший доход. Младший брат Колина-старшего не захотел уезжать и перебрался в Эдинбург, а сам он поехал в Странрейр и сел вместе с молодой женой на первый же парусник, оплывающий в Америку, который доставил их, как и многих других эмигрантов, прямо в Бостон. Так Мак-Нейлы укоренились на американской земле, став Макнилами.
В отличие от ирландцев, их родичи-шотландцы в Америке практически не подвергались дискриминации, и семья Макнилов быстро ассимилировалась, хотя члены и общались между собой на гэльском языке. Но ни дед, ни отец, ни сам Колин не могли забыть ни о долгой и кровавой борьбе за независимость Шотландии, ни про свои горести и унижения, перенесенные от проклятых англичан, ни про народ Шотландии, которому захватчики до сих пор запрещали говорить на родном гэльском языке.
Его хозяин, сенатор Хоар, видел в нём идеального дворецкого, который показывается на глаза только тогда, когда это нужно, и живет для того, чтобы угодить хозяину. На деле Колин потихоньку превратился в шотландского националиста, а его работодатель был ему глубоко противен, хотя он этого ничем не показывал. Найти новое место было бы несложно, если бы у него были рекомендации с предыдущих мест работы. А этого у него не было – ведь он всю жизнь проработал на Хоара. Да, и по правде говоря, рекомендацию сенатор никогда ему не даст.
И вот опять к Хоару в гости пришел этот Паттерсон, с его масленой улыбочкой и насквозь фальшивыми манерами. Хоар его не любил, о чем он громогласно не раз разглагольствовал перед Колином. Впрочем, Хоар никого особо не любил, даже свою супругу и детей. Колин был, вероятно, единственным человеком, к кому он испытывал искреннее расположение – примерно такое же, как и к хозяйскому коню Бо.
Хоар давно дал ему понять, что он совсем не против, если Колин будет подслушивать разговоры с любыми его визитерами. Ему было интересно, что именно Колин думал о той или другой личности или о том или другом законопроекте. И Хоар зачастую полагался на суждения своего дворецкого. Единственное исключение составляли визитеры женского пола, которые зачастую наведывались в дом – ведь супруга и дети сенатора проводили большую часть времени в Бостоне или в летнем загородном доме.
К счастью, хозяин не был заинтересован в других мужиках – а вот Паттерсон, по рассказам его дворецкого, испытывал тягу к лицам одного с ним пола, как покойный президент Линкольн и многие другие «великие люди». У дворецких существовала своего рода «социальная сеть», и новости про их хозяев распространялись достаточно быстро – в свободное время они любили посудачить в некоторых питейных заведениях, ведь гостей в дом к хозяину приглашать не полагалось, разве что невесту, если таковая появится – да и ту только с согласия хозяина.
И вот теперь он снова сидел в специальном помещении недалеко от гостиной, откуда было слышно каждое слово.
– Хоар, – начал разговор взволнованный сенатор Паттерсон, – представь себе, я потратил немалые деньги и много времени на то, чтобы все люди, которые могли хоть чем-нибудь помешать нашим делам в Чарльстоне, сели в тюрьму – и сели надолго.
Ответный смешок сенатора Хоара был похож на поросячье хрюканье:
– Скажи-ка лучше, – сказал он отсмеявшись, – кем были те люди и чем они таким владели, что так тебе приглянулось. Ты же у нас специалист по коммерческим тяжбам и отъему чужого имущества.
– Ну, даже если это и так, – обиженно сказал Паттерсон, – это все равно были люди, чье положение в обществе и богатство давало им вес, достаточный для того, чтобы оказать сопротивление нашим планам.
– Ну ладно, – вздохнул сенатор Хоар, – раз уж ты пришел с этим ко мне, значит, с этими людьми у тебя что-то приключилось. Давай выпей виски, успокойся и начинай свой рассказ.
Колин услышал звон стакана, плеск наливаемого виски, а потом сенатор Паттерсон шумно выдохнул и заговорил:
