Так это была правда!
Куда же везли его? В Ла-Форс? Да, они упоминали об этой тюрьме. Тут только он ощутил на запястьях холод наручников.
Это напоминало ему, что он все еще арестант, но в то же время убедило, что все окружающее — реальная действительность, что он не витает в мире грез.
Он открыл глаза.
Против него сидел какой-то незнакомый господин с гладко выбритым лицом.
Наверно это был какой-нибудь полицейский агент, приставленный к нему для конвоирования.
Окна кареты завешены были темными шторами. Где, по каким улицам везли его, Жак видеть не мог. Слабый полумрак царствовал в карете, позволяя, однако, осужденному разглядеть ее обстановку, а также лицо своего конвоира.
По обеим сторонам кареты скакали жандармы.
После некоторого колебания Жак решился, наконец, расспросить обо всем незнакомца.
— Сударь, — вежливо обратился он к нему, — не можете ли вы сказать мне, куда теперь меня везут?
Тот вместо ответа приложил палец ко рту. Делать нечего, надо было подчиниться, и молодой человек снова погрузился в размышления о странных превратностях своей судьбы.
Кому обязан он был этой неожиданной переменой обстоятельств? Уж не его ли защитнику, который на каждом шагу давал ему новые доказательства своей преданности? Или какому-нибудь забытому другу, который неожиданно вспомнил о нем? Не маркизе ли Фаверей?
При мысли о ней Жак вздрогнул. Отчего эта женщина не выходила у него из головы? В эту минуту более чем когда-либо ему казалось, что между ним и маркизой существовали какие-то таинственные узы. Что за глупость! Между ними была глубокая пропасть! Он стоит так низко, она — на такой недосягаемой высоте! Он обвинен в гнусном преступлении, а перед ней все преклоняются как перед безупречной добродетелью!
Затем он начал обдумывать свое положение. Что ожидает его в будущем?
Его снова запрут в тюрьму. Опять потянутся длинные, томительные часы, дни и особенно тяжелые бессонные ночи, верными спутниками которых будут горе и отчаяние.
Ах, зачем ему не дали умереть? Тюрьма внушала ему гораздо больший страх, чем смерть. В нем произошла внезапная реакция. Энергия, которая, наверно, поддерживала бы его до самого эшафота, теперь уступила место слабости.
Вдруг странная мысль мелькнула у него в голове.
Он знал, какое расстояние отделяло Центральную тюрьму от Ла-Форса. При той скорости, с какой бежали лошади, нужно было не более четверти часа, чтобы проехать из центра города на улицу Короля Сицилии. А между тем, по расчету Жака, прошло уже около часа, как они выехали. Должно быть, он ослышался. Наверно, его везли в Бисетр.
Еще одна странность. Колеса больше не гремели по булыжникам парижских улиц. Кроме того, городской шум, казалось, внезапно смолк. Ни одного экипажа не попадалось им навстречу. Копыта лошадей, казалось, стучали о ровную, но мягкую землю.
Жаку страшно захотелось выглянуть из окошка кареты. Но конвоир не спускал с него глаз, — и делать нечего, надо было отказать себе в этом последнем удовольствии.
Молодому человеку надоело мучиться догадками. Он прислонился к спинке кареты и, убаюкиваемый однообразным стуком колес, задремал.
Возбужденное состояние, в котором он находился в продолжение нескольких часов, истощило его силы. Он крепко заснул.
Вдруг он проснулся. В эту минуту карета остановилась.
Первое, что он отметил, — полная темнота. Так, значит, была уже ночь? Куда же везли его так долго?
Но вот дверцы кареты отворились и свет фонаря блеснул перед глазами удивленного Жака. Спутник его вышел первый, затем, по-прежнему не говоря ни слова, подал ему знак следовать за собой.
Жак молча повиновался. Его любопытство и удивление возрастали с каждой минутой.
Быстрым взглядом окинул он место, где так неожиданно очутился. Перед ним расстилалась широкая пыльная дорога, на краю которой сквозь ночную тьму проглядывали группы обнаженных деревьев.
Жандармы куда-то исчезли.
Прежде чем Жак смог сообразить что-либо, его молчаливый спутник схватил его за руку и потащил в темноту.
Они очутились перед низеньким невзрачным домишком весьма подозрительного вида.
Это была, казалось, цель их путешествия.
Жак вошел туда за своим конвоиром.
Они прошли по узкому коридору, освещенному висячей лампой, распространявшей сильный дым и копоть.
Никто не вышел им навстречу.
Жак и страж его были одни. Тот открыл какую-то дверь. В полумраке Жак увидел перед собою деревянную лестницу.
Конвоир, не переставая держать молодого человека за руку, поднялся первый. Жак машинально, как автомат, последовал за ним. Так прошли они ступеней двенадцать. Другая дверь повернулась на своих петлях, и Жак очутился в довольно тесной комнате без окон, представлявшей из себя сплошную стену, единственным отверстием в ней, кажется, была дверь, через которую они вошли.
С бревенчатого потолка спускалась лампа.
В углу напротив двери стояла кровать.
Посредине стоял стол, на нем были хлеб, холодная говядина и бутылка вина.
Несколько соломенных стульев дополняли жалкое убранство комнаты.
Пораженный всей этой странной обстановкой, Жак не трогался с месте, бросая вокруг себя удивленные взгляды.
Между тем, по-прежнему невозмутимый, спутник его тщательно прикрыл дверь, задвинул железный засов, запер висячий замок и положил ключ в карман.
Затем, подойдя к Жаку, снял с него наручники и, указывая на накрытый стол, произнес:
— Кушайте, если голодны.
Потом, показав на постель, он прибавил:
— Спите, если хотите.
Жак молча сел за стол. Но возбужденное состояние молодого человека было так велико, что он не чувствовал ни голода, ни желания уснуть. Он озирался по сторонам и ничего не ел.
И в самом деле, все происходящее казалось ему одной из чудесных легенд, порожденных воображением заморских народов.
Вспомнилось ему, как еще в детстве слышал он, будто иногда дьявол похищает осужденных на смерть за несколько часов до казни и до самой роковой минуты прислуживает им, чтобы не дать возможности употребить это время на покаяние.
На столе перед прибором стоял стакан вина. Жак схватил его и залпом осушил до дна. Затем взял бутылку и налил другой.
Вино подкрепило силы и как бы пробудило в нем интерес к жизни.
— Где я? — быстро спросил он своего сторожа.
Тот по-прежнему не отвечал ни слова.
— Сударь, — сказал Жак, — я решился безусловно подчиняться вашим приказаниям. Судите сами, послушен ли я, даю ли я вам какой-нибудь повод ждать от меня попыток к сопротивлению? Пожалуйста, ответьте мне! Вы себе представить не можете, как озадачивает и пугает меня все случившееся! Несколько часов тому назад я был в камере смертников в ожидании казни. Я думал, что меня отправят в другую тюрьму. Это же помещение, как ни скверно оно, все-таки не похоже на место заточения. Отчего вы отказываетесь отвечать намой вопросы? Какая бы участь ни ждала меня, я безропотно покорюсь ей, но эта неизвестность тяжелее самой ужасной действительности. Еще раз спрашиваю, где я?
Все время, пока Жак говорил, конвоир не спускал с него глаз.
— Сударь,— решился он наконец ответить, — я не могу удовлетворить ваше любопытство. Только знайте, что верные и преданные друзья пекутся о вас. Вам нужно вооружиться терпением. Отныне вы вступаете в новую жизнь, к которой должны подготовиться с чувством полной покорности.
— Одно слово. Вы не отправляете меня на галеры?
— Нет, — отвечал тот с какой-то странной усмешкой.
— В таком случае, я покоряюсь своей участи, — почти радостно произнес Жак, ободренный словами своего спутника.
Он бросился на постель. Вино, которого он так давно не пил, совершенно затуманило ему голову.
Он пытался бороться со сном, но напрасно: усталость и вино взяли верх.
Сторож поместился у него в ногах на соломенном стуле.
Сколько времени оставался Жак в этом положении, он и сам не мог ответить. Когда он проснулся, то снова был уже в карете. Напротив него снова сидел его бесстрастный спутник.
Жак чувствовал в голове какую-то страшную тяжесть, как будто сон его был следствием употребления наркотиков.
Был уже день. В карету проникал свежий воздух, показавшийся ему удивительно резким.
Какой-то странный шум поразил его слух. Казалось, это был чей-то громкий и звонкий голос, далеко разносившийся в воздухе. Карета медленно подвигалась вперед. Можно было подумать, что она подымается вверх по крутому склону.
— Где мы? — спросил Жак.
— Скоро приедем на место, — отвечал незнакомец. — Имейте терпение.
И в самом деле, не прошло и часа, как карета снова остановилась. Незнакомец опять отвел Жака в какую-то хижину и так же тщательно, как и прежде, запер дверь.
