Я мучительно размышляла, стоит ли мне что-то сказать и главное — что.
“Добрый день!” — как-то фамильярно.
“Вызывали?” — еще хуже.
“Вы что-то хотели?” — вообще кошмар.
— Спасибо, Альбиночка, ты свободна, — сказала императрица, медленно обмахиваясь веером.
И, когда баронесса Штерн развернулась и стремительно скрылась в фигурных кустах, императрица сосредоточила все свое внимание на мне.
Как неприятно.
В конечном счете я выбрала — молчать и улыбаться, но чем дальше, тем сложнее мне было сохранять на лице улыбку. Императрица Лисафья Андреевна не была жестокой или злой, она не играла никакой значимой роли в сюжете, и все же я не могла отделаться от ощущения того, что ее стоит опасаться, даже если объективных причин сомневаться в ее доброжелательности не было.
Я не могла не отметить, что Иларион был очень похож на нее. У императрицы были такие же светлые волосы и зеленые глаза, тонкие губы и персиковый цвет лица. Но в отличие от Илариона у нее был пристальный цепкий взгляд, от которого ничто не могло ускользнуть.
Она быстрым движение схлопнула веер, который не мог не привлечь мое внимание, потому что в последние годы в моду вошли нескладные модели с небольшим тонким зеркалом, расположенным по центру, но у императрицы веер был самым обычным, без зеркала. Кажется, Гордей Змеев надумывал лишнего. Императрице было совершенно плевать на моду. Можно было успокоиться и забыть о том, насколько нелепым было мое платье.
Императрица тоже улыбнулась, искренне сморщив уголки глаз, и у меня немного отлегло от сердца.
— Разве я такая страшная? — лукаво спросила она. — Кажется вы совсем не рады видеть меня, барышня Флорианская.
Я уже весь мозг себе сломала, пытаясь решить, как себя вести, но так ничего и не придумав, сдалась.
Если мне суждено смертельно оскорбить императрицу, значит я смертельно оскорблю императрицу.
— Я прошу простить мое невежество, — сказала я. — Я редко бываю в свете и мне бы не хотелось омрачить ваше настроение какой-нибудь глупостью.
— Вы омрачите его только в том случае, если и дальше будете стоять так далеко, что мне придется напрягать и слух и голос, чтобы поговорить с вами, — сказала императрица и поманила меня рукой в беседку. — Идите сюда, барышня Флорианская, не то боюсь вам там напечет голову, ведь у вас нет ни зонта ни шляпки для того, чтобы так долго стоять под солнцем.
Ах, кажется на мой нелепый внешний вид все же обратили внимание.
Я не забыла сделать еще один реверанс в благодарность за приглашение и расположилась за столом напротив императрицы, мгновенно ощутив блаженство, знакомое лишь тем, кто был вынужден долгое время стоять на высоких каблуках, а потом наконец-то получить передышку.
— Кажется, мой сын к нам не присоединится, — вздохнула императрица.
— У него был непростой день, — сказала я лишь бы что-то сказать.
На столе стоял чайник и две чашки.
— Это один из моих любимых чаев, — сказала императрица. — Попробуйте.
Слуг нигде не было видно, а императрица не стала бы мне прислуживать, это было просто нелепо, так что я сама наполнила свою чашку.
— У него очень приятная фруктовая композиция, которая напоминает мне о детстве. Такие сладкие воспоминания. Вам не кажется, что он похож на нежные розовые цветы?
Я без остановки кивая и улыбаясь поднесла чашку ко рту.
И только чудом не выронила ее, в последний момент совладав с дрогнувшими руками.
Фруктовый?
Да нет.
Это бы черный чай.
Причем — буквально.
Он был маслянистым и густым как чернила, и чем дольше я смотрела на него, тем отчетливее видела, что он дымится. К тому же от него пахло сырой землей и гнилью.
Я медленно сглотнула.
Закрыла глаза.
Выдохнула.
А когда снова открыла их — с чаем все было в полном порядке. От него пахло розой и цитрусом, он был прозрачным, чуть розоватым, чуть желтым, словно мед.
Императрица невозмутимо сделала глоток и вскинула брови, отметив мою заминку.
— Ну как вам?
Как вам сказать, Ваше Величество, кажется меня сейчас вырвет.
Мой затылок взмок от пота, и вовсе не из-за жары, в тени было очень прохладно, но под пристальным взглядом императрицы я бы ни за что не решилась рассказать ей о своих галлюцинациях. Она же решит, что я спятила, а, если и нет, если с чаем и правда что-то не так, то тем более потом проблем не оберешься.
Иногда нет ничего хуже, чем быть слишком наблюдательной.
Так что я поднесла чашку поближе к лицу, прикрыв нижнюю половину и демонстративно сделала несколько глотательных движений.
— У вас отличный вкус, Ваше Величество. Это и в самом деле удивительный чай.
Куда уж удивительнее.
Императрица заметно расслабилась и вновь принялась неторопливо обмахиваться веером.
— Наверное, вам интересно, зачем я позвала вас, — сказала она.
— Не могу отрицать.
И я очень рада тому, что не стала пить чай на самом деле, потому что следующие слова императрицы заставили бы меня выплюнуть его ей в лицо.
— Дафна, я бы хотела, чтобы вы стали невестой моего сына. Как вы на это смотрите?
Глава 27
— Это был бы весьма перспективный союз, — обронила императрица.
Она обронила это, а я чашку, челюсть и свои надежды на светлое будущее в придачу.
Что это были за новости?
Я столько сил приложила к тому, чтобы ни у кого, ни у единой души даже мысли подобной не возникло, чтобы что? Чтобы все равно оказаться в невестах у Илариона. Вот уж спасибо!
Я с самого начала знала, что этого нельзя допускать.
Все проблемы Дафны Флорианской начались с этой помолвки. На одном из балов Дафна увидела цесаревича, мягкий свет ламп падал на его волосы, подсвечивая их словно они сами были лучами солнца, его глаза сверкали как драгоценные камни, он смеялся на чем-то, что сказал ему Платон, бросил взгляд в сторону Дафны, и она — долбанулась. Она не могла отвести взгляд от свечения, окружавшего цесаревича, и поняла, что теперь ни за что не сможет оставить его в покое. В ее сердце загорелись чувства, а в ее безумной башке идея — стать следующей императрицей.
Не знаю, чего там было больше, искренней симпатии или холодного расчета, но уже в академию Дафна Флорианская, надавив на отца, устроив миллион истерик и пораспускав нужные слухи тут и там, приехала в качестве невесты цесаревича.
Потом объявилась пропавшая Надя Змеева — его настоящая невеста, и императорский дом столкнулся с дилеммой: невест две, из одинаково влиятельных семей, которые не стоит лишний раз обижать, жених один, что делать?
Я бы проголосовала за — распилить.
Во всяком случае — прямо сейчас.
Чурбан неблагодарный, это ты мать свою надоумил? Поэтому сбежал? Чтобы не получить каблуком в лоб? Трус!
Я забылась.
Я расслабилась.
Я решила, что, если прошло уже столько времени, а проблема с помолвкой так и не всплыла, то можно уже забыть о ней и не вглядываться в темные воды сюжета.
На церемонии Надя должна была продемонстрировать свой родовой дар, и я бы навсегда выбросила из головы мысли о главных героях и спокойно продолжала жить своей жизнью.
Подальше от них.
Но Наде нужно было просто взять и ничего не сделать.
Может, в этом была доля моей вины? Если бы я позволила ей пойти с нами за Иларионом, спровоцировало бы это пробуждение ее дара?
Как знать.
На уроках теологии говорилось, что Фата Милостивая, богиня судьбы, завязывает узелки на каждой нити судьбы. Эти узелки являются испытаниями и неожиданными поворотами, переворачивающими жизнь человека с ног на голову, а когда их становится слишком много, и пряжа совсем приходит в негодность, богиня берет ножницы и разрезает нить.
Можно ослабить узелок и даже немного сдвинуть его вниз или вверх по пряже, но совсем избавиться от него ни за что не получится.
Я не могла взять в толк, почему Фата Милостивая не видела, что нить, на которой она навязала узлов, совершенно не подходит мне, ведь я не оригинальная Дафна, но факт оставался фактом.
