Пригнувшись как можно ниже, крадусь к стрелковой ячейке. Ступать по земле босыми ногами зябко. Ну да, не май месяц – октябрь на дворе. Зато голой ступней чувствуешь, по чему идешь, намного лучше, чем подошвой сапога. Меньше шансов громыхнуть камнем или треснуть сухой веткой. Спина боевика все ближе. На моем месте крутой герой боевика наверняка метнул бы врагу нож в спину. Этих героических парней в кино никогда не волнует, что нож может не попасть между ребер, что человек даже с пулевым ранением не умирает мгновенно, чего уж говорить о ноже, и даже с вонзившимся в спину клинком еще вполне способен поднять тревогу. Мало того, даже если тебе повезло, ты попал куда надо и твой противник умер мгновенно, при падении он может громыхнуть оружием или просто своим телом так, что вся округа проснется. В кино таких проблем не бывает. Но вот я-то не в кино. И мне придется подкрадываться вплотную.
Последние несколько шагов делаю почти не дыша и ступая предельно осторожно. Потом – стремительный рывок, одновременно ударом левой ноги под колено подсекаю, а левой рукой зажав часовому рот, заваливаю его на себя. Стиснутым в правой руке широким, остро отточенным лезвием, длиною в ладонь, с мерзким хрустом перехватываю ему горло. А потом еще секунд на тридцать замираю, крепко прижав к себе булькающее кровью в перерезанной глотке и бьющееся в конвульсиях тело. А когда убитый мною боевик затихает, аккуратно опускаю его труп на землю.
Теперь – второй. С ним будет сложнее. С одной стороны, он спит. Но с другой – спит, привалившись спиной к стене будки, в которой дрыхнут еще семеро. Его придется резать спереди, а это куда сложнее. Хорошо, хоть лежит удачно – на боку, подложив под голову руку и слегка поджав согнутые в коленях ноги. Подобравшись вдоль стены будки вплотную к спящему, заношу нож над его головой и изо всех сил бью его сверху точно в ухо. Слышу тихий, но отчетливый тошнотворный треск проломленных тонких косточек черепа. Ударил удачно, на выдохе «клиента», и тот умер совершенно беззвучно, только дернулись, конвульсивно распрямляясь, его ноги. Фу, господи, мерзко-то как! Вроде и не первый раз врага режу, а каждый раз всего внутри аж передергивает. Все-таки стрелять куда проще, только поначалу пару-тройку раз фигово. Меня при виде первого застреленного мною человека, когда мы уже после боя подошли труп «шмонать», вывернуло и скрутило так, что я потом чуть не полчаса на корячках стоял, никак разогнуться не мог. Не то, что завтрак, ужин собственный на земле разглядывал, причем, скорее всего аж позавчерашний. Правда, когда надо мной чужие пули повжикали, а рота понесла первые потери убитыми – стало проще. А уж после ада Минутки и штурма дворца Дудаева я без каких-либо эмоций палил по живым людям, как по фанерным мишеням. Похоже, все мои эмоции и вера в заповедь «Не убий» остались там, в обильно политой русской кровью каше из грязи и растаявшего снега, на площади перед резиденцией президента Ичкерии. А вот с ножом так не выходит, уж больно это… личное, что ли. Можно даже сказать – интимное.
Оттираю нож и руки об одежду убитого и почти бегом возвращаюсь к оставленным вещам, не наматывая портянок, а просто «парашютом» накинув их на ноги, натягиваю сапоги, накидываю на плечи РПС, а на шею – ремень автомата, подхватываю РД и возвращаюсь к будке. Оттуда коротко моргаю фонарем для Толи. Буквально через пару минут он уже рядом. На меня косится со страхом. Да уж, в предрассветном сером мареве я, наверное, похож на не слишком аккуратно жравшего вурдалака. Обе руки в прямом смысле в крови по локоть, да и на рожу тоже попало. Правильно тогда Четверть сказал, чудовище и есть. Ободряюще подмигиваю напарнику, не дрейфь, мол, все в ажуре, и жестами приказываю ему занять позицию справа от двери. Сам встаю слева. Слегка коснувшись плеча, привлекаю Толино внимание и снова жестами объясняю, что он работает по левой стороне помещения, а я – по правой. Крест-накрест. Тот энергично кивает, показывая, что все понял. Я тихо дергаю дверную ручку. Не заперта ли? А то вдруг они изнутри на засов закрылись? Придется им гранаты в амбразуры заталкивать, а потом дверную коробку выламывать. Но, нет, повезло, открыто. Распахиваю дверь, и ночную тишину рвут в мелкие клочья длинные очереди двух автоматов. Отстреляв по магазину и сменив их на новые, вламываемся внутрь и начинаем бить одиночными. Что такое «контроль», для чего он нужен и насколько важен, я объяснял Толе на каждом занятии по тактике. Чуть мозоль на языке не натер. Зато теперь он и сам отлично знает, что и как ему делать.
– Все, теперь живо! – командую я. – Я снимаю, ты хватай баул из РД и все, что есть путного, в него скидывай. Понял?
Толя только кивает и выскакивает наружу к оставленной на лавочке возле трупа РДшке. А я, вытащив из чехла «цифру», начинаю фотографировать. Снимаю все: избитые пулями, залитые кровью тела, стоящие в самодельной пирамиде СКСы и автоматы. Отдельно – засаленный и поношенный, но явно не очень старый американский камуфляж командира. Крупным планом – внутреннюю поверхность куртки, по клеймам знающие люди могут узнать много интересного. Есть, готово! Широкими взмахами ножа отхватываю от курток рукава с «бошками» и заталкиваю их в накладные карманы штанов. Краем глаза замечаю, что Толя столбом застыл посреди комнаты, опустив почти под завязку набитый баул на пол.
– Ты чего завис? – рыкаю я на него, но тут замечаю, что он держит и на что смотрит.
В руках у него немного заляпанная кровью, но целая и, судя по виду, не очень старая радиостанция «Дэу».
– Алле! Толян!!! Что, счастью своему поверить не можешь?! Так лучше поверь и шевели задницей, а то до получения позывного можно и не дожить! Тут все собрал?
«Разбуженный» мною напарник согласно мотает головой, оторвав взгляд от портативного чуда, произведенного руками узбекских мастеров. М-да, а вот нормальную, в смысле – стационарную радиостанцию мы угробили. Причем даже не мы, а я. Стол, на котором стоит пробитый пулей трансивер, здорово похожий на те СиБишки[77], что использовали в мое время таксисты и водители маршруток, и автомобильный аккумулятор, к которому станция и была запитана, находится справа от входной двери. Обидно! И винить некого, сам по этой стороне стрелял. Ладно, все равно, провода с клемм аккумулятора оборвать, а все, что осталось от рации – в РД. Не все ж там пуля разнесла. Что уцелело, на запчасти продам.
– Тогда обираем тех, что на улице, и ходу!!!
Стоп, а это что такое? И как я тебя, родимый, чуть не проглядел-то? В углу прямо на замусоренном полу лежит не сказать, чтобы большой, но явно увесистый прямоугольный брезентовый сверток, туго и плотно обмотанный со всех сторон бечевкой. Что-то он мне напоминает, ей-богу! А в гранатном ящике, стоящем на свертке, нахожу серебристый «карандаш» электрического капсюля-детонатора с аккуратной бухточкой тонкого, словно капроновая нить, золотистого двужильного провода и подрывную машинку. Старенькую, совсем простенькую, с кривой ручкой-индуктором, почти как у ТАПа, и т-образным рычагом, который надо опускать вниз для подрыва. Блин, да я такие видел только в кино про партизан, что в Великую Отечественную немецкие поезда под откос пускали. Слегка надрезаю ножом сверток. Под брезентом – ровные кирпичики четырехсотграммовых тротиловых шашек. Вот теперь мне все понятно. Передо мною довольно толковый фугас. Предназначен он, как мне кажется, для уничтожения моста «в случае чего», ну, как говорится, чтоб врагу не достался. Причем, судя по тому, как все аккуратно сделано, собирал его явно грамотный подрывник, а не один из только что упокоенных мною и Толей боевиков. Эти, судя по всему, без посторонней помощи могли подорвать разве что собственную задницу, случайно выронив из рук гранату. Однако мост, в случае опасности, предстояло взрывать именно им. А значит, неведомый мне подрывник, скорее всего, все уже подготовил, оставив исполнителям лишь самое простое – заложить и рвануть. Иначе слишком велик риск того, что «абреки» накосячат. По крайней мере, я бы им ничего сложнее, чем вставить детонатор в гнездо и нажать на рычаг ПэЭмки, точно не доверил бы. Значит, надо проверить. Времени, конечно, мало, но оно того стоит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
