— Идемте отсюда, товарищ председатель, — раздался в наступившей тишине спокойный, рассудительный голос Холмова. — Этот парень в какой-то степени действительно ни в чем на виноват. Идемте, сядем в сторонке, и я вам все объясню…
Следуя за Шурой, все отошли метров на пятьдесят в сторону. Усевшись в кружок на травке, словно в известной картине про охотников, председатель, Шмонов и Дима с любопытством уставились на Холмова, ожидая объяснений.
— В общем-то объяснять тут особенно и нечеге, — произнес Щура, доставая из кармана пачку папирос. — Ваш Вовчик болен, тяжело болен… Врожденный кретинизм стал основной причиной того, что во взрослом возрасте он заболел чрезвычайно редким психическим заболеванием. Я не знаю, как оно называется по-научному, но между собой врачи-психиатры именуют его «бред лунной росы». Такое странное на первый взгляд название объясняется просто — симптомы этой болезни проявляются один раз в лунный месяц, который, как известно, равен 29,5 дням. И только в первый день полнолуния, в первые четыре-пять часов после захода луны. (Отсюда и «лунная роса»). Ученые до сих пор не могут точно объяснить, почему так происходит. Одни говорят, что «бред лунной росы» есть ни что иное, как одна из редких разновидностей обыкновенного лунатизма. Другие утверждают, что у заболевшего этой болезнью организм начинает выделять вредные вещества. Целый лунный месяц они накапливаются у больного, никак себя не проявляя. Зато в полнолуние, вернее, в первые десять-двенадцать часов после появления полной Луны, под влиянием лунного притяжения они попадают в кровь, а затем в мозг человека, вызывая очень кратковременное и очень сильное помутнение рассудка. (Если вам известно, еще древние знали о таинственном и непостижимом влиянии полной Луны на психику человека. «Растворившись» за время приступа в головном мозге, вредные вещества теряли свои коварные свойства и процеес начинался сначала: выделение вредных веществ-их накопление-полнолуние-приступ. И так, через каждые двадцать девять с половиной дней у больного случаются приступы…
— Ну, допустим, это понятно, — угрюмо пробурчал председатель, то и дело поглядывавший искоса на Вовчика. словно опасаясь, что он снова начнет калечить колхозный скот. — Но на фига, спрашивается, коров убивать?
— Сейчас доберемся и до коров, — усмехнулся Холмов. — Итак, как уже было сказано, в момент подобного приступа у больного происходит сильнейшее и одновременно очень кратковременное, длящееся не более минуты, помутнение рассудка. В такие моменты человеку все представляется в искаженном, неестественном виде, мерещатся всякие ужасы и чудовища. Несомненно и Вовчику, судя по его оригинальному возгласу, вместо коров привиделось некое чудовище, которое (я в этом убежден!) в его воспаленном, ущербном мозгу каким-то образом ассоциировалось со злобным, страшным, жутким, но никогда им не виданным существом — американским империалистом. О коварстве которого товарищ Еропкин, насколько я убедился, прожужжал бедному Вовчику все уши… Естественно, у Вовчика в этот момент возникала глухая неприязнь к этому злобному чудовищу, которая проявлялась в виде сильнейшего удара. А так как силы он недюжинной, то одного удара хватало, чтобы свалить бедное животное. Холмов перевел дыхание и сделал пару глубоких затяжек папиросой. Слушавшие его очень внимательно Дима, Тимофей Степанович и Шмонов ошеломленно молчали.
— Кстати, вы заметили, каким необычным способом наносил корове удар ваш подпасок-кретин? — продолжил свой рассказ Шура, докурив папиросу и отшвырнув окурок далеко в сторону. — Снизу вверх, с коротким замахом, словно он «одел» противника на свой кулак. Это, между прочим, один из самых коварных и страшных приемов рукопашного боя, которому учат только в войсках специального назначения. Даю рубль за сто, что этому удару, как одному из способов «борьбы с противником», то есть в сознании Вовчика, все с тем же американским империализмом, подпаска обучил все тот же Антон Антонович. Который, как вам известно, служил в самых «крутых» войсках наших доблестный вооруженных сил — морской пехоте. Поэтому, кстати, удары наносились всегда в одно и то же место. К; несчастью, в то самое место, где по чистому совпадению у коров находится самый уязвимнй орган — сплетение нервных узлов.
Холмов снова замолчал, о чем-то задумавшись. Присутствующие терпеливо ждали, не решаясь нарушить молчание вопросами.
— Да, ну вот, собственно, почти и всо, — очнувшись, сказал Шура. — Остается добавить немаловажный момент — потом больной абсолютно не помнит, что происходило с ним во время приступа, что мерещилось, что он делал и так далее. Происходит полный провал в памяти, очевидно по той причине, что мозг в этот момент просто не фиксирует происходящее. Именно поэтому Вовчик так искренне отрицал свою причастность к гибели коров. И ничего «не видел. не слышал»…
— А кто же тогда на ферме коров убивал? — не вытерпел и спросил Дима. — Там же Вовчика вроде не было?
— Как это не было? — хмыкнул Шура. — С осени по весну Вовчик, по распоряжению председателя, работал на ферме, на уборке навоза. Верно, Тимофей Степанович?
— Верно, верно, — вздохнул председатель и в свою очередь поинтересовался. — Но почему же никто из окружающих ни разу не заметил, что коров убивает подпасок?
— Из каких окружающих? Вы имеете в виду этого оболдуя Филимоныча? Который вечно пьян и вечно спит? — раздраженно проворчал Холмов.
И потом учтите, ведь все происходило быстро, очень быстро, в считанные десятки секунд. Чтобы точно понять, что происходит, необходимо внимательно наблюдать за Вовчиком с близкого расстояния. Ну, а издали ничерта не поймешь — стоит себе подпасок возле коровы, ну и стоит, замах кулака почти не заметен. И потом есть немаловажный момент — получив сильный удар, корова падает не сразу (вы сегодня это видали). а еще примерно с пару десятков секунд стоит, полностью парализованная. Этого времени хватало Вовчику, чтобы отойти на достаточное расстояние от своей жертвы. Поэтому и мы с Димой в прошлый раз ничего не заметили, хотя наблюдали достаточно внимательно. Ну, а на ферме вообще все просто — зашел в стойло, тресь корову по шее, вышел — и никто тебя не видел.
Председатель озабоченно почесал пятерней затылок и тут взгляд его случайно упал на распростертый неподалеку на траве коровий труп, над которым, радостно жужжа, кружились зеленые и синие мухи.
— Позвольте, товарищ Холмов, но ежели все это вам было известно заранее, то зачем же вы допустили, чтобы этот кретин порешил очередную скотину?! — возопил он. — Теперь мне в райкоме точно голову снимут.
— Да потому что я сам, во-первых, не был до конца уверен в правильности своих рассуждений! — раздраженно огрызнулся Шура. — Многие детали этого дела мне стали окончательно ясны только сейчас. А во-вторых, расскажи я вам свою теорию просто на словах, вполне возможно, что вы мне бы просто не поверили — уж слишком невероятный, редкий случай. А так — вы все своими глазами увидели, сомнений никаких. Что же касается райкома, то уверен, что предъявив там сделанные на месте происшествия фотографии, вы снимете с себя всяческие подозрения в вашей виновности в сверхнормативном падеже скота. Видите, я позаботился и об этом! Кроме того, вы можете смело сдавать павшую корову в счет поставок мяса государству. Теперь вы точно знаете, от чего она отбросила копыта.
— Шурик, мне лично неясен один момент, — задумчиво произнес Дима.
— Если, как ты утверждаешь, приступы у Вовчика происходили регулярно) почти раз в месяц, то почему в таком случае погибло не десять-двенадцать коров, а всего только пять-шесть? Ведь, насколько я помню, с момента гибели первого животного. прошел почти год?
— Вопрос резонный, — согласился Холмов. — Думаю, это произошло потому, что далеко не всегда в момент приступа Вовчик оказывался рядом с коровами — «американскими империалистами». По самым равным причинам — работал далеко от фермы или пастбища. был выходной день, болел и так далее. В такие моменты «заскок» у него проявлялся иначе. Я, кстати, беседовал с мамашей Вовчика, она рассказала, что пару раз дома у ее сына «ехала крыша». В такие моменты с криком «Я Гагарин!» он «запускал в космос», то есть забрасывал на дерево или телевизионную антенну кошку или курицу. А когда его потом начинали за это ругать, он только хлопал удивленно глазами.
— Самый первый приступ, я не сомневаюсь, случился у Вовчика на пастбище, сразу после задушевной лекции отставного замполита о происках коварных американских империалистов, — после паузы закончил Шура.
— Вот, в еще «не остывшем» от этой информации больном мозгу Вовчика и родилась такая дикая ассоциация. Которая возникала каждый раз, когда рядом с ним во время приступа оказывались коровы. Вопросы будут еще?
