Леночка тоже очень изменилась – повзрослела, посерьезнела. В детском садике ее любили все, особенно малыши. Стоило девочке появиться в их комнате, как малышня окружала ее плотным кольцом, и каждый старался прислониться или хотя бы прикоснуться к ней. Теперь она должна была погладить и приласкать каждого, иначе обид и слез не оберешься.
Появление Лены у Гнилицких близнецы встречали воплями радости. Она целовала их, тормошила и по очереди таскала на руках. И пока Лена носила одного, другой орал благим матом и тянулся к ней изо всех сил, грозя вывалиться из кроватки. Потом они менялись местами, и все повторялось. Почему-то к Маринке они таких чувств не испытывали, хотя та проводила с ними ничуть не меньше времени, чем Лена, и так же их целовала и тетешкала. Но когда обе девочки одновременно носили их на ручках, близнец, сидевший у Марины, все время тянулся к Леночке, громким ором требуя, чтобы она взяла именно его.
Даже такие крохи понимают, что она лучше всех, с грустью размышлял Гена. И от этой мысли ему почему-то становилось неуютно и тревожно.
Изменились отношения и между мамой и дочкой. Совсем недавно для Ольги Леночка была малым ребенком, – а теперь она стала скорее близкой подругой. Все, что касалось приготовления еды, уборки, покупок, они обсуждали и решали вместе. Даже возникавшими то и дело проблемами на работе Ольга делилась с Леной – и не раз убеждалась в здравости ее суждений и советов.
– С этими первокурсниками прямо беда! – жаловалась она дочери. – Такое впечатление, что некоторые из них в школе математику вообще не изучали. Представляешь, вызываю вчера одного к доске, и по ходу дела ему надо умножить семьдесят на восемьдесят. Стоит, думает. Я у него спрашиваю: «А сколько будет семью восемь?»
– Стоит, думает, – засмеялась Лена.
– Точно, – подтвердила Ольга. – Но ведь это студент! Не второклассник, не пятиклассник – студент! Технического вуза! Таблицу умножения не знает. «А зачем? – говорит. – Есть же калькулятор».
– А ты не разрешай им пользоваться калькулятором на занятиях. Пусть считают в уме.
– Я пробовала не разрешать. Но тогда и половины намеченного не успеваем решить.
– Может, нам с Геной не во второй класс, а сразу к тебе поступить? – шутила девочка. – По крайней мере, таблицу умножения мы знаем и уравнения решать умеем. Не то что твои двоечники.
– Ты смеешься, а я думаю – вы бы учились получше некоторых первокурсников. Куда мы катимся, не представляю?
– Мамочка, я знаю, что надо делать. Надо открыть школу при институте. Чтобы ваши же преподаватели там учили детей. Тогда бы они их научили тому, что надо знать для института.
– Лена, идея прекрасная. Но кто же нам разрешит? Школу открыть не так-то просто. Можно было бы подумать о воскресной школе, хотя бы для старшеклассников. Но где взять деньги? Ведь преподавателям надо платить. И потом, у нас есть неплохие подкурсы. Правда, на них учатся всего год, а здесь годом не обойдешься. Чтобы поднять таких лежачих, надо минимум года два с ними заниматься перед поступлением.
Все твердят о гуманитаризации образования. Чтобы, значит, побольше гуманитарным наукам уделять внимание, поменьше точным. Мол, именно гуманитарные науки воспитывают личность. Да так, как воспитывает математика, никакая литература не воспитает! И точность воспитывает математика, и целеустремленность, и честность, терпение, выдержку, дисциплину ума, верность, порядочность, наконец. Почему Япония так далеко ушла вперед? Потому что там точные науки на первом месте. А у нас в школах, похоже, вообще перестали решать задачи и примеры. Нам, помню, задавали по десятку на дом, а нынче – редко один-два. Чтобы не перегружать ребенка. Да если б он тратил время на книги! Так ведь нет – он его тратит на эти жуткие мультики да боевики. Вот уж где полная бездуховность.
– Мамочка, не расстраивайся ты так. А то у тебя голова разболится – снова таблетки будешь глотать. Вот мы скоро вырастем и придем к тебе учиться. Все будем только хорошистами и отличниками. Подожди немного.
– Ну да, всего какой-нибудь десяток лет. Совсем немного.
– Не десять, а девять. Мы же во второй класс пойдем. Мама, а почему теперь нет четвертого класса? Нам сказали, что после третьего сразу в пятый переходят. А куда четвертый девался?
– Понятия не имею. Сама спрашивала в гороно, а там только плечами пожимают. Тайна сие великая есть. Зато вместо десятилетки одиннадцатилетку сделали. Без четвертого класса. Та же десятилетка фактически. Теперь это реформой школы называется. Но ты права – не стоит расстраиваться из-за того, что мы изменить не в силах. Давай лучше что-нибудь поесть приготовим. Что-то вкусненького захотелось.
– Давай котлет нажарим. Мясо молотое есть, лук, молоко и яйца тоже есть. Гену позовем.
– Смотрю, ты снова с ним задружила. Ты бы не мучила его, дочка. Или дружи, или не дружи. А так нельзя – то гнать, то звать. Он прямо извелся – не узнать мальчика.
– Мамочка, никогда я его не гнала. Просто сердилась, когда он ребят обижал. Знаешь, он таким умным стал! Задачки решает не хуже меня. И читает запоем. А анекдотов сколько знает! Все время меня смешит. А сам не смеется. От этого еще смешнее становится. А Маринка говорит, что он в меня влюблен.
– Гена ей это сам сказал?
– Нет, она догадалась. Он ей пожаловался, что ему неприятно, когда меня другие мальчики провожают. А она ему говорит: «Ты в Лену влюблен». И он согласился. Ну и пусть влюблен, разве это плохо?
– О господи! – вздохнула Ольга. – Только этого мне не хватало.
– Конечно, ничего плохого в этом нет. Правда, рановато. Но будем надеяться, что это у него пройдет.
– Да пусть будет влюблен! Не он один такой. Мне уже столько мальчиков в любви признавались. Я на это внимания не обращаю. Мне же лучше. Они мне так стараются угодить. Все делают, как я хочу.
«Ужас! – подумала Ольга. – Восемь лет, только восемь! А что будет в двенадцать, пятнадцать? Испортят мне дочку окончательно».
– Лена! – решительно сказала она. – Ты должна пресекать такие разговоры – все эти объяснения в любви и тому подобное. Вы еще очень маленькие. Скажи своим поклонникам, что до настоящей любви вам еще расти и расти.
– Мамочка! – Леночка хитро взглянула на нее. – Ты ведь сама так не думаешь. Вспомни Пушкина – любви все возрасты покорны. Вон как Ирочка Соколова влюблена в Сашу. Уже два года. И все это знают. Что, скажешь, она его любит не по-настоящему? Очень даже по-настоящему. И мне кажется – Гена в меня тоже влюблен по-настоящему. Ну и пусть. Он же ради меня готов на все. И я к нему сейчас очень хорошо отношусь – даже скучаю, когда его долго не вижу. Давай позовем его на котлетки.
– Да зови, зови, конечно, зови!
Но Лена вернулась обескураженной.
– Мама, он не идет. Говорит, не с кем Мишу и Гришу оставить. Тетя Света в магазин пошла, а бабушке нездоровится. Я ему предложила взять их с собой, а он сказал: «Они тебе на диван надуют». Наверно, он все-таки не влюблен. Другие бы сразу прибежали.
– Давай пожарим, и сама ему отнесешь. А что ты отвечаешь мальчикам на их признания?
– Говорю: «Ну, влюблен – и дальше что?». А он говорит: «Давай дружить!». А я отвечаю: «Ну, давай. Ты в шахматы умеешь играть? Нет? А во что умеешь, кроме ловиток? Ни во что? А какие ты интересные книжки прочел? Никакие? Как же с тобой дружить? Даже поговорить не о чем. Нет, мне с тобой дружить неинтересно».
– И он что?
– И он отстает. Знаешь, из всех моих знакомых мальчиков Гена умнее всех. Раньше он не был таким, а сейчас у него что ни спроси, все знает. И сильнее всех. Когда мы втроем идем домой, к нам уже никто не пристает.
– А как у тебя с Ирочкой? Наладилось?
– Нет, мама, она меня не любит. Только скрывает это. Гену боится. Иногда даже улыбается мне и сама заговаривает, а глаза все равно злые. Понимаешь, до моего прихода в нашей группе, да и во всем садике, она была лучше всех. Самая красивая, самая умная. Все с ней носились. И Саша Оленин только на нее и смотрел. А когда я пришла, все изменилось. Я слышала, как она его уговаривала не поступать с нами в один класс. Чтобы в другом каком-нибудь классе учиться. Или даже в другой школе. А он – ни в какую. «Хочу, – говорит, – со всеми нашими».
«Мы считаем их маленькими. Какие у них могут быть переживания, неприятности? – думала Ольга. – А у них все так же – дружба, любовь, ревность, ненависть. Они тоже живут жизнью, полной чувств и страстей. И об этом нельзя забывать».
Гена! Почему, когда я думаю об этом мальчике, мне становится не по себе? У него одна цель – Лена. Она для него центр всех желаний и помыслов. Ведь только ради нее он стал самым умным, самым сильным, самым интересным из ее сверстников. Как он себя ломает, переделывает под ее желания. И сметет любого, кто встанет у него на пути. О господи, хоть бы Лена со временем ответила на его чувство! Иначе беды не миновать.
И то, что им только по восемь, очень слабое утешение. Как разительно он изменился этот за год. Только его отношение к Лене осталось таким же, как и год назад, когда он, рыдая, вцепился в ее платьице, не позволяя увести от себя. Мальчик будет расти, и его чувство будет расти тоже, это очевидно. Выход один – уехать, прекратить их соседство, неизбежные встречи. Может, тогда он переболеет и забудет ее. Но как уехать, из-за чего? Из-за того, что восьмилетний мальчик любит мою дочь? Никто же не поймет.
