В Уэльсе он победил Гвинедд наиболее могущественное и независимое из сохранившихся местных владений, а после смерти Ллевелина ап Гриффидла в 1282 г. завоевание Уэльса успешно завершилось после двухсот лет беспрерывной войны. Благодаря этому Корона распространила свою власть в Северном и Западном Уэльсе и сформировала княжество, охватывавшее половину страны. В 1301 г. оно было передано старшему сыну короля, первому англичанину, ставшему принцем Уэльским – замечательное достижение, хотя и весьма дорогое. Необходимо было возместить материальный ущерб; изобретательный план поддержания безопасности включал в себя строительство дюжины новых и реконструкции полудюжины существовавших крепостей, по большей части окруженных городками, которые были защищены стенами и населены лояльными Короне иммигрантами; Для покоренных земель была создана постоянная система управления. Эта система (о которой объявлено в Руддланском статуте 1284 г.) возникла как военная администрация, но вскоре она восстановила мир и стабильность благодаря взвешенному сочетанию английских новшеств и валлийской практики. Отношения между новыми правителями и валлийцами характеризовались твердостью, которая смягчалась справедливостью и примирительным духом, поэтому восстания 1287, 1294-1295 и 1316 гг. не охватили больших территорий и не стали особо угрожающими. Тем не менее, цена завоевания была огромной. Во всех графствах Англии и за ее пределами набирали солдат и моряков, архитекторов, ремесленников и рабочих для службы в Уэльсе. Только в 1277-1301 гг. на строительство замков потратили 75 тыс. фунтов (искусный каменщик в это время зарабатывал меньше 2 шиллингов в неделю), а подавление восстания 1294-1295 гг. обошлось в сумму около 55 тыс. фунтов. К счастью, королевское управление в Уэльсе доказало свою эффективность: к середине XIV в. оно приносило доход в казначейство, а валлийское дворянство процветало в сотрудничестве с чужеземным режимом.
Лишь после того, как Ллевелин был устранен, Эдуард I обратился к лордам Уэльской марки (или пограничной территории) – в основном к английским магнатам, – чтобы утвердить суверенную власть также и над ними и их вассалами; кроме этого, он поставил валлийскую церковь и ее епископов под свой прямой контроль. Все предприятие Эдуарда демонстрирует изобретательность, решимость и стратегическое мышление, далеко выходящие за рамки военной кампании. Но чувство горечи, присущее побежденным, которые теперь подчинялись чужеземным властям, духовным и светским, невозможно было с легкостью устранить. Если бы английское правление превратилось в порабощение, если бы экономические выгоды от стабильного режима исчезли, если бы отношения между местным населением и иммигрантами ухудшились, для английского государства немедленно возникли бы серьезные проблемы, а колониальное правление оказалось бы под угрозой.
Эдуард I стремился также к распространению своего верховного господства на Шотландию. Это было исключительно дерзким предприятием, поскольку, в отличие от Уэльса, Шотландия имела собственного монарха (из дома Канмора), а шотландцев, особенно уроженцев отдаленных областей Хайленда, горной Шотландии, отличало пламенное чувство независимости. Но, как и в Уэльсе, возможность установить здесь английское владычество возникла в правление Эдуарда I, в 1286 г., после смерти короля Александра III, а затем и кончины его внучки и наследницы, последовавшей четырьмя годами позже. Эдуард принял приглашение шотландских «хранителей королевства» уладить вопрос с престолонаследием и воспользовался этим «великим делом» (1291-1292), чтобы гарантировать признание себя «верховным правителем» Шотландии. Сопротивление шотландцев и усилия Эдуарда, намеревавшегося превратить свои претензии в реальность, породили бесплодный период взаимной вражды между двумя странами, длившийся до XVI в. Шотландцы искали помощи у Франции (1295) и поддержки папского престола, а защита политической независимости под руководством Уильяма Уоллеса (казнен в 1305 г.) и Роберта Брюса (король Роберт I, 1306-1329) породила стойкое чувство патриотизма. Ряд английских вторжений в течение пятидесяти лет после 1296 г. привели лишь к установлению зыбкого военного и административного контроля над Лоулендом, низинной Шотландией, но его было трудно поддерживать в бедной и враждебно настроенной стране, а финансировался он в основном из Англии. Кроме того, англичане не покорили северные моря, не смогли подчинить себе и контролировать север и запад Шотландии. Таким образом, англичане не добились тех преимуществ или успехов, которых они достигли в Уэльсе, и даже в сражении (особенно при Баннокберне в 1314 г.) их кавалерия потерпела унизительное поражение от более маневренных шотландцев. Эдуард III, лично занявшийся делами управления в 1330 г., быстро отверг Нортгемптонский договор (1328), по которому Англия признавала короля Роберта и отказывалась от претензий на верховное правление. После этого англо-шотландские отношения представляли собой печальный перечень вторжений, приграничных рейдов, периодов английской оккупации южных графств, франко-шотландских соглашений, вылившихся в Старый союз, – включая даже пленение короля Давида II при Невилл-Кросс (1346). Но и после того, как английские претензии и устремления были сломлены решительным и объединенным сопротивлением шотландцев, Шотландия оставалась постоянным и весьма дорогостоящим противником.
После Баннокберна Роберт I пытался воспрепятствовать новым английским операциям в Шотландии, используя ситуацию в Ирландии. В 1315-1318 гг. его брат, Эдуард Брюс, обеспечил себе поддержку англо-ирландских магнатов и в 1316 г. был провозглашен Верховным королем Ирландии. Вскоре после этого Роберт сам посетил Ирландию, и это, вероятно, должно было стимулировать развитие «панкельтского» движения против Эдуарда II Английского (1307-1327). Вмешательство шотландцев явилось жестоким потрясением для английского правительства и обнаружило слабость его режима в Дублине. Ни один английский король не посетил Ирландию в 1210-1394 гг.- даже Эдуард I, покоритель Уэльса и «молот шотландцев». Вместо этого Эдуард I безжалостно выкачивал из страны ресурсы – людей, деньги, продовольствие, – предназначавшиеся для его войн и строительства замков в Уэльсе и Шотландии. Жестокая эксплуатация и отсутствие далекого правителя со временем привели к злоупотреблениям местных властей и разрушению установленного порядка, чем не преминули воспользоваться англо-ирландские магнаты и гэльские вожди. Королевские чиновники осуществляли контроль над все более слабеющей и пренебрегаемой администрацией, тогда как XIII век стал временем гэльского культурного и политического возрождения. Все это способствовало успеху Эдуарда Брюса, в правление которого Ирландия, по словам современника, «была одной колеблющейся волной мятежа». Английское верховное правление так никогда и не оправилось от этого удара, и впоследствии Англия оказалась не в состоянии утвердить свою власть на всем острове. Вместо того чтобы быть источником денежных ресурсов, Ирландия стала финансовым бременем; доход от нее после 1318 г. не превышал трети дохода времен Эдуарда I и потому был недостаточен для поддержания английского правления. Отправлявшиеся время от времени экспедиции, которые возглавляли малозначительные фигуры, мало что могли сделать для возрождения власти короля, и территория, находившаяся под его прямым контролем, постепенно сократилась до Пэйла (территория вокруг Дублина). Когда доступные правительству меры свелись к расовой и культурной сегрегации и даже к преследованиям (что проявилось в серии законодательных актов, кульминацией которых стал статут Килкенни 1366 г.), по сути это стало признанием поражения. Призрачная власть «правителя Ирландии» в позднее Средневековье оказалась дорогостоящей, а подданные жили здесь в беззаконии, были враждебны английскому правлению и готовы склониться перед шотландцами, французами и даже валлийскими мятежниками.
Английские монархи требовали от валлийцев, шотландцев и ирландцев признания своего верховного правления, однако отвергали аналогичные претензии французского короля в Гаскони, где те же самые английские короли, как герцоги Аквитанские, с 1204 г. являлись вассалами французской короны. Гасконь находилась в центре англо-французских отношений как до, так и во время Столетней войны (1337-1453): она заменила Нормандию и Анжу в качестве главного яблока раздора. Ко времени восшествия на престол Эдуарда I эта богатая винодельческая провинция была единственной английской территорией во Франции, а политическая связь Гаскони с Англией укреплялась благодаря процветающей экспортной торговле сухим вином, дополнявшейся перевозками английской шерсти и зерна по морю в Бордо и Байонну: в 1306-1307 гг. доход герцогства составлял около 17 тыс. фунтов и вполне стоил того, чтобы за него сражаться. Споры с французским королем относительно гасконской границы и прав гасконцев были постепенно поглощены более важными проблемами подданства и суверенитета, навязанных настойчивым, самоуверенным французским государством, которое стремилось ужесточить контроль над своими провинциями и вассалами (включая английского герцога Аквитании). Со своей стороны Эдуард I и его преемники не желали, чтобы права французской короны усиливались или приобретали особое значение в Гаскони. Результатом стала серия инцидентов, мирных переговоров, попыток «выкурить» противника (когда французские армии периодически вторгались в Гасконь, а герцогство время от времени конфисковывали) и английских экспедиций, включая визит самого Эдуарда I (1286-1289).
