И… очевидно, необходимо было физически пострадать за первую книгу… Как раз в это время она, как мне сказала потом редакторша, и пошла в набор. И как раз в это время – февраль 1974-го – высылали А.И.Солженицына из страны. Опять совпадение…
Но почему же вдруг «карлики»?
«…Поразительные мне иногда снятся сны, а особенно почему-то в начале года и в самом конце – чем это объясняется? Рождество? И событие с больницей тоже было в начале года фактически – взяли меня на «Скорую» 24-го февраля. А сон о карликах что-то в начале января. После Нового года.
В моей комнате…
Мой внутренний мир ассоциируется с комнатой буквально, символически что ли, тем более, что ведь большую часть жизни я жил в ней один – сестра занимала другую комнату нашей коммунальной квартиры, пока не переехала в другой дом (в шести остальных комнатах жили не родственники, а просто соседи).
Предметы материального мира я впервые начал различать именно здесь, и большинство предметов составляло обстановку комнаты. Стены ее хранили дыхание всех моих родственников, а уж мое дыхание тем более, во всех вариациях. И с отцом то немногое время мы жили в комнате, и бабушка умирала в ней – я помню то утро в деталях, – и гроб с ее телом стоял на моем столе в моей именно комнате, не у сестры.
И первая любовь была здесь, и первую женщину я узнал тоже здесь, и здесь готовил уроки для школы, и к институтским экзаменам готовился здесь. И первые лихорадочные ночи наедине с тетрадкой-дневником были здесь, и здесь я переживал прочтенные книги, здесь мучился от столкновения с реальностью жизни и корчился от мук страждущей плоти, здесь стонала неслышно моя душа. И тайные слезы мои видела эта комната и слышала крики восторга, и стоны любви… Нельзя все перечислить, да ясно ведь.
Так вот, среди мебели был один предмет, который имел как бы мистическую силу потому особенно, может быть, что играл в жизни комнаты разные роли – этакий странствующий предмет, который чаще всех, пожалуй, менял свое местоположение, в отличие от тяжелых и основательных мраморного стола, комода красного дерева (его называли почему-то «туалет» – наверное, потому, что над массивным многоящичным основанием на двух резных столбиках покачивалось большое квадратное зеркало), платяного шкафа из грецкого ореха. Этот, особенный, предмет – средних размеров шкафчик, тоже красного дерева. Красный шкафчик. Его двигали с одного места на другое довольно часто, менялось и его содержимое – то книги, то железки и радиодетали, то банки и бутылки с химикатами и растворами, когда сначала отец, а потом я занимался фотографией. А то и вообще какое-то непонятное барахло или посуда. От неопределенности жизни он сильно пострадал, верхняя крышка его покрылась волдырями и коростой от чего-то многократно пролитого, декоративные завитушки на дверцах кое-где отвалились, я иногда подумывал уже: а не выбросить ли его. Но не выбрасывал. И ни разу, сколько помню, никак не реставрировали его, а потому, может быть, он особенно нес на своих многострадальных поверхностях «вибрации» комнатной многолетней жизни. И от неопределенности отношения к нему, от постоянной его неприкаянности я чувствовал свою ВИНУ перед ним. И, конечно, он неизменно присутствовал почти во всех моих снах, так или иначе связанных с комнатой. Красный шкафчик.
И вот этот СОН.
Хорошо помню, что сон был именно «комнатный», все происходило внутри нее, но комната была не просто комната – она именно символизировала мой «внутренний мир». Я убирался в своем жилище… Очень часто во сне я «убираюсь», то есть стараюсь привести в порядок (осмыслить?…). Так вот я убирался, подметал пол и вдруг заметил на дверце красного шкафчика что-то наподобие плесени – этакий налет то ли грибков, то ли яичек насекомых. Нужно было, конечно, не только подмести пол, но и вытереть пыль, всякую паутину и плесень – и вот «грибки» на дверце шкафчика никак не стирались, ничем не вытравлялись (я пытался оттереть их и мылом, и одеколоном, а потом даже и кислотой). И я заметил, что они РАСТУТ. Да, смутная ассоциация с «шагреневой кожей» Бальзака тотчас возникла, и ощущение непонятной пока значительности всего этого. Растут «грибки», растут и растут. И вот уже ясно, что это – не грибки, а именно яички, зародыши. И вырастают из этих зародышей – карлики, маленькие человечки-гномики, которые отныне поселяются вместе со мной в комнате, лишая меня благородного и чистого одиночества – мешают, бегают, шумят, пристают. Как дети. Но странные какие-то дети. Одни из них ведут себя поскромнее, другие – нагло, навязчиво. Они ненавистны мне, но почему-то я не могу от них избавиться. Мне стыдно за них, они предмет серьезного моего беспокойства…
Сначала я еще не понимаю, кто они, эти карлики, откуда, но уже догадываюсь, что есть у них подспудная и тесная связь со мной. То есть они именно родственны мне, неразрывны со мной, какими-то живыми нитями связаны. Но вот начинаю осознавать: они – порождение мое, моего «внутреннего мира», комнаты. Ужасно, ужасно они мешают, галдят, суетятся, но я вынужден с ними мириться.
И вот мне, наконец, ясно, что «карлики» – олицетворение моих НЕДОСТАТКОВ (некоторая аналогия с «гостями» в «Солярисе» Лема). И никуда от них не денешься. Хотя со временем я начинаю понимать, что их поведение и даже само существование каким-то образом связано с моим поведением и существованием. Что они не так уж и неизбежны, и, в сущности, упорно работая над собой, я могу-таки нейтрализовать их, а то и вовсе от них избавиться. Но это очень трудно! Да, да, как именно очень трудна работа над собой, над своими слабостями.
Именно: я начинаю чувствовать, что выход ТОЛЬКО ОДИН: только работа над собой, А НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ НАСИЛИЕ над ними, карликами, ибо они не причина, они же следствие. Стараться убить или даже как-то связать их совершенно бессмысленно, нужно ИЗМЕНИТЬ СЕБЯ, а не за ними гоняться. Тогда они сами исчезнут.
И все же с этим чувством «ясности картины» борется якобы здоровое, революционное чувство волевого протеста – пылкое желание «по-мужски» разрубить Гордиев узел, связать как-то карликов, избить до смерти, оглушить, прикончить… Ведь так часто мы в жизни боремся именно со следствиями, принимая их за причину, потому что они очень, очень мешают нам, эти следствия-карлики!
И в своем сне я вдруг понимаю, что мне особенно – больше всех! – мешает один из карликов: шумный, большеголовый, кривляющийся, внешне похожий на меня, но карикатурно, поэтому особенно
