и Петроград голодали, а бывшие хозяева Старобельска и уезда припрятали сотни тысяч пудов зерна, муки. Панфилову поручили трудный участок — реквизиционный отдел уездного исполкома: конфискацию у помещиков и городской буржуазии земли, имущества, продовольствия...
Представитель «Бедноты» обо всем этом подробно выспрашивал, и Федор Дмитриевич, любивший обстоятельность, успел довести свой рассказ лишь до весны прошлого 1918 года. Журналист вел запись в старой приходно-расходной книге охотнорядского купца, служившей ему блокнотом. При всей экономии бумаги первое интервью Панфилова заняло немало страниц, а сотруднику «Бедноты» еще предстояло записать рассказ о том, чем жил Старобельск в последний год. Он сокрушался, как уложить в двести газетных строк биографию старого революционера! Между тем Панфилов, которого он разыскивал, в этот вечер был занят в аграрной секции съезда.
Донецкий рабочий, литейщик и слесарь, он знал жизнь деревни не только потому, что происходил из крестьян. В годы подполья большевистские организации Луганска, Екатеринослава не раз посылали его на село. А в последнее время, уже как представитель Советской власти, он побывал во многих волостях.
От апреля до ноября 1918 года в Старобельске хозяйничали немцы. На смену им явился «старобельский губернатор» — генерал Хицкелауров со своей «дикой» дивизией. Немцы и белоказаки ободрали села как липку: увезли хлеб, угнали скот. Каждый двор должен был еженедельно сдавать по 60 яиц. Бабы ревели: «Что же, нам самим нести яйца, что ли?»
Член уездного исполкома Панфилов во время оккупации находился в красногвардейском отряде. В январе девятнадцатого года его отправили в Старобельск формировать партизанский полк, восстанавливать Советскую власть.
На партийный съезд Панфилов приехал вооруженный немалым опытом. О положении в уезде, о настроении крестьян Ленин выспросил его еще до того, как Панфилов доложил аграрной секции, в работе которой Владимир Ильич участвовал. Секция собиралась несколько раз. Обсуждались вопросы земельной политики, и старобельский делегат высказал ряд соображений, подтверждавших, как жизненно важна политика прочного союза с середняком, которую отстаивает Ленин.
23 марта. Вторая половина дня.
В Круглом зале Кремля идет заключительное заседание VIII съезда РКП. Ленин сложил несколько листков, лежавших на пюпитре, и посмотрел на часы. Только что он закончил доклад, сделанный от имени аграрной секции, и еще не стихло бурное одобрение, которым была встречена его речь о грядущих судьбах крестьянства и завтрашнем дне советской деревни.
Панфилов сидел рядом с Петровским недалеко от трибуны. Чувство волнения, охватившее его, было таким сильным, что он испытывал физическую потребность встать и сказать Ленину, товарищам, съезду все, что за эти несколько дней передумал. Однако тем временем, как в душе Панфилова это чувство боролось с какой-то робостью и тревогой — сумеет ли он высказать то, что переживает? — председательствовавший на заседании заговорил о прекращении прений.
Поднялся кто-то из делегатов, сидевших у колонны.
— После речи товарища Ленина совершенно ясно и нет необходимости продолжать обсуждение.
Панфилов видел, как эти слова вызвали выражение неодобрения на лице Ильича.
— Мы говорим здесь, на съезде, не для этого маленького зала, а для всей России... Необходимо выслушать товарищей с мест, — предложил Ленин.
Но было уже позднее время, а еще предстояли выборы ЦК, и большинство проголосовало за прекращение дебатов.
В этот момент сидевшие в первых рядах заметили какое-то возбуждение в президиуме, товарищи за столом о чем-то переговаривались. Затем к трибуне прошли двое — красивая женщина в бархатном платье и невысокий черноволосый мужчина с небольшими усиками, одетый в военную форму. В зале зазвучала иностранная речь. Сосед наклонился к Панфилову и сказал:
— Наш французский товарищ Жак Садуль.
Женщину, стоящую рядом с оратором, Панфилов знал. Это была Александра Коллонтай, с которой он познакомился на заседании аграрной секции.
Приумолкший зал слушал перевод речи француза:
— Вчера в Одессе интервенты расстреляли французскую коммунистку, воина революции и героическую участницу большевистского подполья Жанну Лябурб...
Съезд встал. Под сводами зала похоронный марш зазвучал как клятва.
Панфилов не сводил глаз с Ленина. Тихо плыла мелодия, а Панфилова обступали думы о величии событий, участником которых ему выпало быть. Из Москвы он снова отправится на фронт. Так уже решено. Здесь он один из старейших делегатов. Суждено ли ему в будущем сказать партийному съезду слово о том, что составляет смысл всей его жизни?
Эти мысли придали Панфилову решимости. Он встал и громко, так, что его сразу услышал весь зал, попросил слова.
— Большинство голосовало против прений, — напомнил председатель.
— Просим, просим! — с эстрады раздался голос Ленина, предлагавшего послушать старобельского делегата. — Я обращусь к съезду за разрешением дать товарищу слово.
Панфилов, улыбающийся и немного растерянный, шел к трибуне. О чем он будет сейчас говорить?
— Товарищи коммунисты! Я с тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года ожидал случая сказать о жизни крестьян...
Владимир Ильич слушал, облокотившись на стол. Он-то знал, почему Панфилов назвал эту дату. Тридцать пять лет назад Панфилов вступил в группу «Народная воля» на Луганском казенном заводе.
Опершись на пюпитр, старик говорил о судьбах народных. Он рисовал картину жизни своего уезда, острой борьбы за хлеб и Советскую власть. Говорил о том, что видел в волостях. О сопротивлении кулачья и предательстве эсеров, рассказывал о бедноте, крепко подпирающей плечом Советы, о середняках, которые идут с Советской властью, о большевистских агитаторах. Давно минули положенные по регламенту пятнадцать минут, но даже пунктуальный председательствующий, видя, как слушает зал, не останавливал оратора.
В речи старобельского делегата отсутствовали откровения, но была волнующая правдивая картина нелегкой судьбы небольшой коммунистической организации далекого степного уезда, которая выводит народ на широкую дорогу...
Ленин встал и вместе со всеми долго аплодировал старику.
Объявили перерыв.
Тут же в зале Панфилова обступили товарищи, поздравляли с интересной речью. Подошел и Демьян Бедный, обнял старика, повел к Ленину.
— Спасибо, товарищ Панфилов, — сказал Владимир Ильич. Потом увидел стоявшего невдалеке фотографа: — Пойдем сфотографируемся.
Весь перерыв Ильич не отпускал от себя Панфилова. Он подозвал Петровского и, улыбаясь, сказал:
— Товарищ председатель ВУЦИКа, я хочу пожелать вам, чтобы все депутаты были так деятельны, как товарищ Панфилов.
Петровский еще не сдал наркомат, и речь зашла о некоторых наркомвнудельских вопросах. Ленин включил в разговор Панфилова и тут же посоветовал уездному исполкому проверить законность ареста всех находившихся в тюрьмах. Нет ли несправедливых осуждений из-за личных счетов, по доносам и наветам врагов?
Панфилов старался все
