– Спасибо, командир! – прижав правую руку к груди, на полном серьезе поблагодарил пассажир злосчастного «жигуленка», появившийся в проходе первым. – Сами не знали, даже подумать не могли, что живой бомба рядом едет!
– Ладно, – похлопал его по плечу Антон. – Давайте. Счастливо добраться!
Оба чеченца торопливо покинули комендатуру.
Антон направился к стоящей на бетонной площадке «Газели». Однако едва он взялся за ручку, чтобы откатить дверь аппаратного отсека микроавтобуса, как она сама с шумом отлетела в сторону.
– Ты чего? – глядя на мокрого от пота Лавра, едва не свалившего его с ног, насторожился Антон.
– Как раз к тебе шел, – Лавр впустил Антона в салон и, плотно прикрыв дверь, вернулся за столик с установленным на нем жидкокристаллическим монитором. – Полюбуйся, – пощелкав клавиатурой, Лавр убрал голову в сторону: – Радиомаяк, установленный Малышом на «уазик» боевика, который приезжал сливать информацию о местонахождении Нурды, совершил интересное путешествие.
Антон некоторое время изучал маршрут, обозначенный на виртуальной карте красным пунктиром. На конце мигал кружок. Рядом менялись цифры скорости и координат.
– Вчера он проехал блокпост в районе Шатоя, – Лавр вывел курсор на село и несколько раз щелкнул мышью. – Именно в это время совершено нападение на пост чеченской милиции.
– Точно, – вспомнив утреннюю сводку, кивнул Антон. – Четверо убитых.
– А три часа назад прошло сообщение о том, что на трассе Грозный – Итум-Кале неизвестными был обстрелян еще один пост. Один сотрудник ранен, – Лавр вывел на экран время, когда «уазик» находился недалеко от этого места. – Он в течение часа стоял в километре от того места. По информации, которую я прокачал, ответным огнем милиции удалось уничтожить одного боевика. Личность устанавливается.
– И снова наш благодетель, – усмехнулся Антон. – Где он теперь?
Лавр сместил карту влево:
– Движется в сторону Шароаргуна.
– Может, решил еще раз с нами пообщаться? – Антон потер подбородок. – Ладно, держи его на контроле, а пока давай посмотрим, куда «такси» шахидки направилось.
– Наверное, еще ремонтом занимаются, – высказал предположение Лавр, меняя частоту приемника.
– Не угадал, – выдохнул Антон, глядя на стремительно перемещающуюся по экрану точку. – Быстро починили.
– Скорее всего, они и не ломались, – усмехнулся Лавр. – Отсоединили какой-нибудь проводок или вынули предохранитель.
– Ладно, – Антон похлопал его по плечу. – Обо всех изменениях обстановки доклад немедленный. Я в расположении буду.
Когда Антон выбрался из аппаратного отсека на улицу, было уже темно. На небе высыпали звезды. Со стороны гор дул прохладный ветерок.
«Джин сейчас снимает мины, – направляясь в сторону цеха, размышлял Антон. – За час управятся. К пяти выйдут на точку. Уже светло. Начальник штаба группировки обещал, что вертушки поднимут в это же время. Значит, к шести, если не будет никаких неожиданностей, "моджахеды" высадятся на территории бывшей птицефабрики. Уже на четыре ствола больше – итого, со мной восемь. Мало! Надо забирать от Батаевых Тумана. Пусть комендачи выставляют своего офицера!»
Он чувствовал, что с рассветом, а скорее всего, непосредственно во время погребения Батаева-старшего, боевики попытаются свести счеты с группой. Они знают, что Иса – офицер спецназа. Наверняка о Шамане тоже пронюхали. Уехавшие чеченцы, которых задержали со смертницей, возможно, сообщат своим покровителям, что группа размещается на территории комендатуры. Не исключено, что Нурды и Азат знали об этом и раньше.
* * *
Биберт бежал на пределе своих возможностей. Ветви кустов больно хлестали по телу. Пот застилал глаза, щипал порезы о траву на животе, полученные при падении через небольшой пенек, которого он не разглядел. Когда наконец среди деревьев он заметил мелькнувший солнечный блик от лобового стекла проезжавшего по трассе автомобиля, перешел на шаг.
«Где этот чертов "уазик"?» – шаря по сторонам взглядом, направился вдоль дороги.
Пройдя немного в сторону Итум-Кале, понял, что ошибся, и повернул обратно. Вновь перешел на бег. Тревога нарастала. Прошло уже много времени, а он не может найти дорогу, на которой оставил машину. Неизвестно, что предпримут сейчас менты и федералы. Если поднимут вертушки, машину обнаружат сразу. Хорошо еще, что он догадался спрятать контейнер подальше от нее!
Наконец выбежал на проселок и облегченно вздохнул. Немного углубившись в лес, увидел и свой автомобиль. Прислушался. Было тихо. Не подавали признаков тревоги сидевшие на ветках деревьев похожие на воробьев птицы. Пробравшись через заросли орешника, нашел трухлявое дерево, внутрь которого затолкал контейнер. Сунув в него руку и нащупав ремешок, облегченно вздохнул. На месте! Хотя кому могло прийти в голову лазить по лесу и обшаривать пустоты в поваленных деревьях? Просто Биберта охватила обычная в таких случаях мнительность сродни мании преследования. Все время, пока он тащил труп Ансалту к злосчастному блокпосту, его не покидала мысль, что кто-то мог видеть, как он прячет футляр с фотоаппаратом. Возможно, эти мысли и придали ему сил, помогли на одном дыхании пронести ношу и оружие почти километр.
Всунув контейнер под сиденье, он завел двигатель и, не обращая внимания на проезжающие машины, выехал из леса, пересек трассу и вновь оказался на дороге, по которой недавно приехал.
«Теперь надо как можно дальше отъехать», – не давала покоя мысль. Он вдавливал педаль газа с такой силой, что, казалось, двигатель сейчас разорвется в клочья.
Машину несколько раз сносило на спусках с дороги, и лишь чудом он умудрялся не перевернуться. Успокоился лишь под вечер. Жара спала, а пришедшая ей на смену прохлада остудила тело и голову. Мысли наконец приобрели ясность. Поехал медленнее. Слева, среди деревьев, заблестел Шароаргун. Переехав через брод, он заглушил машину, схватил ведро, контейнер и вернулся к реке. Перекинув через голову ремешок футляра, набрал воды и вылил на пол за сиденья. Достав тряпку, стал оттирать бурые пятна крови, оставшиеся от Ансалту. Когда уже ничто не напоминало о недавнем грузе, разувшись, вошел по щиколотку в воду и по пояс умылся. Руки были в бурых пятнах. Его удивило, что даже песком они с трудом оттираются. Биберт хмыкнул, разглядывая ладони. Ему не раз приходилось смывать с себя свою и чужую кровь, но такого он еще не видел. Почему-то кровь Ансалту была маслянистой. Наконец, приведя себя в порядок, он зачерпнул еще несколько пригоршней воды и, напившись, вернулся обратно. Снял с себя фотоаппарат, сунул его под сиденье и надел куртку. Неожиданно его обдало жаром. Руки вновь были в крови.
«Может, я ранен?» – мелькнула мысль, но он тут же отогнал ее от себя. Потрогал нос. У него уже было такое, когда высоко в горах, при переходе в Грузию, пошла кровь.
Неожиданно в памяти всплыли произнесенные утром слова отца: «Кошмары тебе снятся из-за того, что ты пропускаешь намаз».
Биберт медленно поднял глаза к небу, показавшемуся ему в это время кроваво-красным.
– Неужели на меня рассердился сам Аллах! – ужаснулся Биберт, силясь вспомнить молитву. – Но почему? Я же воюю за чистый ислам, – стал вопрошать он вполголоса. – Или, – поймав себя на мысли, что говорит вслух, он огляделся по сторонам, – Всевышний разгневался за то, что я убил Ансалту? За то, что корысть завладела моей душой?
Он тряхнул головой. Чушь! Вновь выбрался из машины, намереваясь вернуться к реке, и тут вспомнил, что, когда убирал фотоаппарат под сиденье, он был влажным и липким.
«Вот оно что! – подумал Биберт с облегчением. – На футляре кровь Ансалту, и я вновь запачкался об него!»
Он повеселел. Вытащив тряпку, достал контейнер. Он действительно был в бурых маслянистых пятнах. Но почему кровь до сих пор не высохла? Покрутив его в руках, обомлел, обнаружив на кожаном футляре два едва заметных отверстия. Одна из выпущенных им пуль пробила его.
Реакция Биберта была неожиданной даже для него самого. Он резко выбросил руки вперед. Фотоаппарат, пролетев несколько метров, упал в траву. Охваченный неописуемым ужасом, бандит бросился к машине. Схватил канистру с бензином, тряпку и, отбежав к реке, долго и тщательно оттирал руки, лицо. Затем снял с себя одежду, протер бензином торс, после чего, рухнув в воду, некоторое время лежал, периодически полностью погружаясь в ледяной поток.
После этого, на всякий случай, подверг обработке все, чего мог касаться. Он не знал, поможет ли это, но все равно с исступлением продолжал тереть, смачивать тряпку и снова тереть, пока горы не стали погружаться в сумерки.
Потом он долго сидел, пытаясь ответить на вопрос: что делать дальше? Наконец, забравшись в машину, достал свой рюкзак. Вытряхнул из него прямо на сиденье все содержимое. Здесь был хлеб, кусок вареной баранины, которую положила в дорогу мать, чеснок, чай. Все упаковано в пластиковые пакеты. Освободив их от продуктов, достал из бардачка бечевку и направился к тому месту, куда выбросил злосчастный контейнер. Отыскав его в траве, вывернул и надел на руку один из пакетов. Осторожно, словно кожаный чехол был раскален, взял фотоаппарат и, запаковав его, туго перевязал бечевкой. Потом все это уложил в следующий, точно так же обмотав и его. Когда на злополучном контейнере было уже три пакета, он вспомнил о рулончике пластыря. Вскоре тщательно обмотанный липкой лентой футляр был уложен под заднее сиденье машины. Еще раз вымыв руки, Биберт уселся за руль и завел двигатель.
