Черноморского флота присылали иеромонахов из балаклавского Георгиевского монастыря по выбору настоятеля, но Нахимов сам писал митрополиту, указывая имена конкретных священников. Да, командир корабля — это царь для своих подчинённых, сказал святитель Иннокентий (Вениаминов), корабль — его царство, а команда — подданные. Но владыка может быть тираном, внушающим ужас и трепет, а может стать отцом родным. В 1840-е годы Нахимов был уже опытным командиром и воспитателем и знал, как важен хороший священник, как много от него зависит для создания нравственной атмосферы на корабле. Что уж говорить, священники тоже бывают разные. Завалишин описал иеромонаха, бывшего с ними в кругосветном плавании, как человека необразованного, из простых казаков, сильно склонного к употреблению горькой. Потому офицеры, наверное, и отправились на исповедь и причастие не к корабельному священнику, а к отцу Иоанну Вениаминову. Но недостойное поведение отдельного человека вовсе не умаляет необходимости пребывания иерея на корабле. Нахимов видел духовный подъём команды перед боем, который создавали молебен и речь батюшки, и понимал важность последнего причастия для смертельно раненных и отпевания погибших: это утешение живым, надежда, что и они упокоятся по-христиански, хотя и далеко от родной земли. Служили на «Силистрии» направленные туда по личной просьбе Нахимова иеромонахи Ксенофонт, Климент и Феоктист, отец Иосиф Ревизский, «которого усердием и примерной нравственностью я совершенно доволен», писал Нахимов митрополиту.
«Корвет “Наварин”, фрегат “Паллада”, корабль “Силистрия” были постоянно теми образцами, на которые все указывали и к которым все стремились, — вспоминал служивший на Чёрном море вице-адмирал А. Б. Асланбегов. — Кто... встретясь в море с кораблём “Силистрия” и входя на рейд, где он красовался, не осматривал себя с ног до головы, чтобы показаться в возможно лучшем, безукоризненном виде зоркому капитану “Силистрии”, от которого не скроется ни один шаг, ни малейший недостаток, так точно, как и лихое управление? Одобрение его считалось наградою, которую каждый старался заслуживать, — так велико было нравственное влияние этого человека»175.
В одном из писем Меншикову в 1837 году Лазарев, характеризуя своих учеников, о Нахимове сказал: «...служит здесь образцом для всех командиров кораблей». Когда старинный друг Лазарева отставной капитан-лейтенант А. А. Шестаков просил за своего сына Ваню, адмирал пообещал отправить его на корабль «к Нахимову или Путятину, где он, кроме хорошего, ничего не увидит; первый из них командует лучшим кораблём, а последний — лучшим фрегатом»176.
Лазарев был скуп на похвалы, терпеть не мог выскочек и желающих выслужиться, его оценка дорогого стоила. Тех, кто служил, не жалея себя, адмирал поощрял. В декабре 1837 года Нахимов был произведён в капитаны 1-го ранга. Подход Лазарева к повышениям и наградам был прост: они нужны не для того, чтобы отличать хороших от плохих — тех следует просто выгонять со службы, но чтобы отличать «весьма хороших от обыкновенных». Его ученики и были совершенно необыкновенными.
К слову, Лазарев считал необходимым поощрять не только офицеров, но вообще всех дельных людей. Вот, к примеру, как он хлопочет перед князем А. С. Меншиковым о писаре, этаком «акакии акакиевиче» адмиралтейства: «...представлявшийся к награде чином 14-го класса писарь Петров не получил оного, потому что не выслужил 20 лет, но он исправляет должность столоначальника в Корабельной экспедиции лучше всех других и потому только не сделан начальником отделения, что не имеет офицерского чина; он столько привык к делу и так хорошо знает оное, что Кораблестроительная экспедиция, можно сказать, им держится, и учётный комитет ни по какому делу заключения не делает без него, Петрова! Чем же он виноват, что голова его умнее многих других вместе?»177
Вот так же Нахимов будет хлопотать в Севастополе о Петровых, Ивановых и Сидоровых.
Морской Суворов
О том, каким командиром и наставником был Нахимов, увлекательно, достоверно и остроумно поведал в рассказе «Фрегат “Бальчик”» вице-адмирал В. И. Зарудный. Он был хорошо знаком с Рейнеке и Нахимовым: с первым проводил промеры Балтийского и Чёрного морей, под командованием второго служил лейтенантом на фрегате «Кулевчи». Публикуя свой рассказ в «Морском сборнике» в 1856 году, Зарудный сделал примечание: «Автор считает долгом предупредить читателей, что имена, фамилии, названия судов, обстоятельства — никого и ничего не обозначают в этом вымышленном рассказе. Одна личность адмирала Нахимова со всеми его монологами изображена здесь с такою добросовестностью, которая зависела от памяти рассказчика; всё остальное служит общей обстановкой того человека, которому посвящается этот рассказ»178. Знавшие Нахимова подтверждали правдивость описания характера адмирала.
Вот как выглядит в рассказе парусное обучение под руководством Нахимова, который в эти годы командовал 1-й бригадой 4-й флотской дивизии.
«Фрегат в буквальном смысле затрещал от беготни матросов, которые через несколько секунд были на своих местах. Когда я выбежал наверх, марсовые бежали уже по вантам...
— Мухи! — кричал на вялых матросов Павел Степанович Нахимов, стоявший на правой площадке, облокотившись о борт локтем правой руки, — зачем по путинь-вантам[39] не бегут? Не бойся падать, вниз упадёшь, а не вверх!
— Что же там, на крюйселе делается? — крикнул командир фрегата Абасов.
— Ведь это вот что такое-с, — заметил ему Павел Степанович, — этот Корчагин с Набардюком завели себе малороссийский хутор на крюйселе, а нас с вами, как русских, знать не хотят.
— Новая беда! — думал я. — Теперь недели две нужно будет отшучиваться в кают-компании.
Так и случилось. Шутка Павла Степановича тотчас была принята к сведению каждым из офицеров. Все прозвали крюйсель на “Бальчике” Малороссией. Название это было усвоено вследствие стечения двух неблагоприятных обстоятельств: во-первых, мичман и старший унтер-офицер на крюйселе были хохлы; во-вторых, по небольшому числу парусов работ у нас было меньше, чем на других марсах».
Шутки шутками, но чтобы добиться высокой скорости, упражнялись по несколько раз в день. Артиллерийское учение тоже проходило под наблюдением Нахимова. В эти годы на флоте обсуждали переведённую Корниловым книгу об артиллерийском учении, которую он привёз из Англии. Весной 1849 года по распоряжению Лазарева перевод размножили, экземпляры разослали по кораблям, чтобы проверить правила на практике179. Нахимов прочитал, нашёл английское учение «несравненно удобнее», а дальше перечислил «некоторые недостатки» — девять пунктов на двух листах. Общий вывод: «...учение, принятое на корабле “Двенадцать апостолов” и испытанное мною на двух судах, весьма близко к предлагаемому, но удобнее и лучше его, будучи проще и более применено к понятиям и образованию наших людей»180. Здесь Нахимов изложил главный принцип педагогики: учить нужно в соответствии с возможностями
