И прошел еще один день.
«Теперь пора», — решает Черняховский и бросает в бой танковый корпус. Надрывно ревут моторы, гусеницы с противным скрежетом утюжат немецкие окопы, разлетаются в прах бревенчатые накаты и замолкают жалящие пехоту пулеметы. Танкисты генерала Бурдейного прорывают вторую линию обороны.
Первые дни были самые трудные. Многим матерям и женам в России полетели в эти дни с прусской земли жестокие похоронки… Но через пять дней, 18 января 1945 года, 28-я армия генерала Лучинского вышла на подступы к городу Гумбиннену.
Опорный пункт Байтчен был крепким орешком. Трудно пришлось его разгрызать, но русским по зубам и не такие! Разгрызали, а 21 января красный флаг развивался над Гумбинненом.
На второй день войска 2-го Белорусского фронта вошли в Инстербург — в город, лежащий на пути к Кенигсбергу.
История повторилась. Сто восемьдесят семь лет назад в этот город на белом коне торжественно въезжал командующий русской армией фельдмаршал граф Апраксин.
Армия двигалась на запад. На тринадцатый день наступления, 26 января 1945 года, жесткими, ко всему привычными сапогами солдаты 3-го Белорусского фронта отмерили сто двадцатый километр тяжелого пути. Линия Дайме встала у них на дороге. Крутой и обрывистый берег реки — сплошная крепостная стена. За нею — тридцать километров пути до Кенигсберга.
4
Когда похоронили Фридриха фон Герлаха, Янус отдал должное такту Вильгельма Хорста, который нигде не словом не обмолвился о том, что обер-лейтенант застрелился в его машине.
Когда они оба, и фон Шлиден, и оберштурмбанфюрер, убедились, что Фридрих мертв, Вильгельм Хорст сказал, не глядя на Вернера:
— Жаль беднягу… Не повезло ему. В первый же день русского наступления попасть под налет их штурмовиков.
Янус все понял. И эта версия, которую так естественно предложил оберштурмбанфюрер, сопровождала Фридриха фон Герлаха в последний путь, пока его не зарыли в родную землю на кладбище возле Штейндамм, рядом с Амалиенау, где стоял родовой особняк Герлахов.
Привязавшись к умному и высокообразованному Фридриху, Вернер с трудом приходил в себя после такой нелепой смерти обер-лейтенанта. Янус упрекал себя за то, что не предпринял ничего такого, могущего предотвратить столь печальный конец. Но с другой стороны — как он мог предвидеть, что Фридрих фон Герлах выберет именно такое, бескомпромиссное решение.
И другое обстоятельство не давало ему покоя.
Вернер фон Шлиден в который раз вспоминал о странной встрече на Оттокарштрассе, у дома Вольфганга Фишера.
«Племянница, сказал он мне, дочь старшего брата, приехала из Силезии, — думал Янус. — Но как она, эта племянница, добралась сюда в такое время из Силезии? Ее зовут Марта… Но так похожа она на мою Лену. Лена, Лена… Где ты теперь, родная? И помнишь ли еще о своем Сереже, который так неожиданно исчез из твоей жизни, даже не простившись. «Никаких проводов с людьми не состоящими с вами в ближайшей степени родства», — строго сказали тогда в управлении. А ведь Лена могла подумать бог знает что… И конечно, подумала. Может быть, отец как-то сумел… Намекнуть ей, что ли… Нет, вряд ли. Уж кому, как не мне, знать характер генерала Вилкса. Он всегда твердил, что пренебрежение правилами гибельно для разведчика. А главное, вредит тому делу, ради которого его послали во вражеский стан. Но кто эта молодая женщина, которую Фишер назвал Мартой, своей племянницей? Приехала из Силезии?.. Да ведь там уже Красная Армия! А прежде я ее в доме Фишера не встречал. Надо было заговорить с нею. Притвориться развязным офицером, которому все дозволено, пойти следом, спросить имя, пригласить куда-нибудь… Но зачем? Только потому, что она так похожа на мою Лену? Несерьезно. А ведь сейчас я припоминаю, что она как-то странно посмотрела на меня и, кажется, вздрогнула, будто узнала. Но откуда племяннице Фишера из Силезии знать Вернера фон Шлидена? Хотя… Она могла наблюдать меня, когда я приходил к бакалейщику, сама оставаясь при этом незаметной. Хорошо, оставим ее в покое, аллах с ней, этой Мартой».
Его мысли перенеслись в то далекое довоенное время, когда Сиражутдин был молод и полон сил, настроен романтически, насколько может быть романтиком человек, заканчивающий разведшколу и собирающийся отправиться на работу по профессии, на которой жизнь твою не возьмется застраховать ни одна страховая компания в мире.
Янус вспомнил тот осенний, но солнечный день, когда он, веселый и энергичный, вошел в домашний кабинет отца. Он опередил Арвида Яновича, который направлялся следом, только что открыв сыну дверь.
— Сережа, ты почему звонил? Потерял ключ? Надо заказать новый, — сказал Вилкс.
— Все в порядке, отец. Ты ведь знаешь, что настоящий джигит может потерять только жизнь в бою с врагами. Ключ в пиджаке.
— А пиджак ты забыл в шкафу, — улыбнулся Арвид Янович.
— Опять ты ошибся, отец. Пиджак мой остался внизу, на плечах одной очень славной девушки.
— Понятно, — протянул Вилкс. — Значит, пока я бездельничал в санатории, ты, Сережа, не терял времени.
Сиражутдин возмущенно закрутил головой.
— Бездельничал! Да с твоими ранами… Я б тебя на все лето от дел отставил, а ты всего три недели лечился. Знал бы Старик, как ты не бережешь здоровье, он…
— Сергей! — едва не выкрикнул Арвид Янович. — Замолчи… Ты еще слишком молод, чтоб называть Яна Карловича Стариком. Право так называть его имеют лишь те, кто заслужил его совместной с ним работой. А ты… Ты еще готовишься только к этому. Ты понимаешь, о чем я говорю, Сергей?
— Понимаю, отец, — густо покраснев, сказал Сиражутдин. — Прости меня.
— Да ладно уж, — улыбнулся Вилкс, отмахнувшись. — Главное — ты понял, что я хотел сказать. А большего и не надо. Но где же твоя девушка, Сережа? Почему ты сразу не пригласил ее в дом, а оставил где-то на улице, пусть и с твоим пиджаком на плечах? Ведь так мужчине не положено поступать ни в России, ни в Латвии, ни в Дагестане, насколько я знаю добрые обычаи этих стран.
Сиражутдин потупился.
— Понимаешь, отец, — начал он медленно, — прежде чем познакомить тебя и маму с Леной, я хотел…
— Значит, ее зовут Лена, — уточнил Арвид Янович. — Вот уже и некоторая информация у меня есть. Но ты продолжай, продолжай!
— Я хотел серьезно поговорить с тобой, отец.
— Что ж, это время уже пришло. Я был сегодня у Яна Карловича, говорил о тебе. Поэтому и у меня с тобой будет серьезный разговор, Сергей. Скажи, сейчас на улице не очень холодно?
— Не очень, — ответил Сиражутдин, удивленно глянув на Арвида Яновича. — А почему ты спросил?
— Раз уж ты оставил Лену внизу…
— Она в нашем дворе…
— То пусть подождет тебя еще минут пяток. Ладно?
— Хорошо, — сказал Сиражутдин. — Я сейчас предупрежу ее.
Он оставил отца в кабинете, вышел в гостиную, ее окна выходили в тенистый двор, открыл окно и крикнул вниз, что сейчас выйдет, пусть Лена подождет его пять минут…
«Пять минут, — с горечью подумал Вернер фон Шлиден, — пять минут… Они растянулись на долгие-долгие годы…»
Когда он вернулся, Арвид Янович сидел за письменным столом и перелистывал старый семейный альбом, где были, Сиражутдин знал это, пожелтевшие фотографии боевых соратников отца — красных латышских стрелков.
Услышав, как вошел сын, Арвид Янович захлопнул альбом и повернулся.
— Садись, сынок. И начинай про свое серьезное первым, — сказал он.
— Мы с Леной любим друг друга… Вот! — разом выпалил Сиражутдин. — Очень любим… И это, отец, очень серьезно. Честное слово.
— Про честное слово ты это зря. Я тебе верю, Сергей, и искренне рад тому, что такое крепкое чувство пришло в твое сердце. Но… Вот видишь, впервые возникло это слово «но», которое так часто приходится учитывать нам, людям, которые служат в разведке. Извини, может быть, слова мои покажутся тебе несколько выспренными, только иначе это не объяснишь. Ты хорошо закончил нашу школу. Мне известно, что тебе предлагали остаться в Москве в качестве преподавателя-инструктора.
— Я отказался, отец.
— Тоже знаю. Но скажи мне: ты не передумал?
— Не передумал, отец, — твердо сказал Сиражутдин.
Арвид Янович поднялся, вышел из-за стола и молча заходил по комнате. Сиражутдин напряженно следил за ним.
Вилкс вдруг резко остановился подле него.
— Ответь мне на такой вопрос. Через несколько минут в наш дом войдет девушка. Она любит тебя, красивого и умного парня. Веселого, образованного. И конечно, мечтает всю жизнь быть рядом с тобой. Так это?
Сиражутдин пожал плечами.
— Наверное, — сказал он.
— Разумеется, она не знает твоей настоящей профессии…
— Как можно об этом спрашивать, отец?! Я ведь еще и Бауманский закончил. Лена знает, что я инженер. И все.
— Хорошо, — сказал Вилкс. — Но как ты ей объяснишь, что через два месяца отправишься в командировку?
