– Я не фантазер и не выдумщик-мечтатель – профессия не позволяет. Но иногда вы мне кажетесь пришельцем… Вы – плод инобытия. Вы не из живой кровоточащей ткани, вы весь из кремниевого камня. Вы – другой…
Да, мой друг Палей, ненавидящий меня сейчас острой, синей, пахнущей ацетоном ненавистью, ты правильно угадал. Я другой, но я не могу тебе рассказать о моей невнятной жизни Мидаса. Мои радости, мои страдания – это не из твоей серой пухлой жизни. Это мое инобытие.
– Может быть, Вениамин Яковлевич. Я не знаю. Я подумаю об этом…
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: РАЗОРВАННАЯ ЦЕПЬ
– Алексей Кузьмич, вы не снимаете наблюдение за разведчиками из «Бетимпекса»? – спросил я Сафонова.
– Ни в коем случае! – сказал Кузьмич. – Наши пасут их открыто – внаглую.
Пусть дергаются, надо, чтобы жизнь им мармеладом не казалось… Они плотно толкутся в районе Теплого Стана – тебе это ничего не говорит?
– Ничего, – помотал я головой.
Мы сидели в стеклянном боксе, замыкающем сзади лабораторию, где эксперт-криминалист «собирал» на мониторе женское лицо – рисовал компьютером словесный портрет. Купроксное стекло отделяло бокс от лаборатории – мы видели и слышали все происходящее, а из лаборатории стекло выглядело как глухая полированная стена.
Эксперта питали информацией двое – неудачливый охранник из трэвел-агентства, не разглядевший Кота на входе в офис, и оператор Валерия, долго обсуждавшая с дамой Кота планы прекрасного путешествия по VIP-туру.
***Оператор Валерия подсказывала эксперту:
– Нет, брови у нее под углом идут… И губы чуть толще, округлее… Еще у нее симпатичные конопушки…
– Нос у нее покурносее, маленько вздернутый, – уточнял удрученный охранник, который надеялся, что его ценные сведения могут что-то изменить в его безнадежно рухнувшей карьере сторожевого.
Эксперт вносил коррективы в портрет – лицо на экране легко, быстро трансформировалось, все отчетливее проступал через компьютерную схему облик женщины, будивший смутное воспоминание – я ее где-то видел. Видел, наверняка видел. Наверное, очень недолго, может быть, и не говорил с ней. Но я ее видел.
– …Если я получу достоверный портрет женщины, это увеличит наши шансы вдвое, – сказал я. – Кота пусть ищут «бетимпексовцы», мы должны у них сидеть на хвосте впритык. А я займусь женщиной, есть у меня кое-какие идейки…
– Бог в помощь, – усмехнулся Сафонов.
В радиодинамике умолкла музыка, пролетел какой-то неразборчивый текст, и снова зазвучал рекламный призыв: «…Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот…» Сафонов, мотнув головой в сторону динамика, спросил:
– Вижу, на твои кинопризывы Кот не откликается?
– Пока нет. Молчит…
– В кино, значит, играть не желает.
– Думаю, позвонит, – упрямо сказал я.
– А чего же он с тобой, с другом ситным, не спешит поручкаться?
– Не знаю, – честно признался я. – Мне кажется, он докручивает какую-то комбинацию, он хочет обеспечить себе надежную позицию. Но объявится он всенепременно.
– Может быть, вполне может такое происходить, – согласился осторожно Сафонов. – Только помни: если это так, как ты себе мерекуешь, появится ваш Кот с таким кунстштюком, что у нас головы с плеч поотлетают! Дискеточка та мне покоя не дает…
– Не вам одному, – мрачно заметил я. – Эта дискетка, наверное, многим покоя не дает…
– Например? – всем корпусом повернулся ко мне Сафонов.
– Вопрос на засыпку: почему этот долбаный Павлюченко из «Бетимпекса» с таким ожесточением ищет Кота?
Сафонов недовольно хмыкнул, пожал плечами:
– Говорили мы с тобой об этом – не затем Гвоздев, хозяин «Бетимпекса», столько сил и бабок ухлопал, чтобы Кот их кинул как сопливых мальчиков.
– Я так раньше думал…
– А теперь? Не думаешь? – удивился генерал.
– Не думаю! – заверил я. – Я уверен, что не в этом дело. Точнее говоря – не только в этом.
– А в чем? – по-настоящему заинтересовался Сафонов.
– В ком! Не в чем, а в ком! В покойном Василии Никифоровиче Смаглии…
Лицо Сафонова закаменело, в нем появилась тайная отчужденность, секундная внутренняя паника, мгновенно подавленная и сокрытая в рытвинах и складках тяжелого лица ученого бульдога.
– Не понимаю… Объясни, – сказал Сафонов и покосился на экран компьютера, где лицо молодой красивой женщины в золотых очках становилось все более живым.
– А я пока сам ничего не знаю, – развел я руками. – Я согласен с вашим предположением, что Кота вызволили из зоны, чтобы сделать из него самонаводящееся оружие против Серебровского. Но это только одна из причин…
– А другая?
– А другая – столь же важная – замкнуть разорвавшуюся денежную цепь. И Кот, по их замыслу, должен решить эти задачи практически одновременно. После чего его можно будет устранить совсем… – Я нарочно говорил будничным скучным голосом, как о каких-то очевидных, надоедно скучных вещах.
– Ты о какой денежной цепи говоришь? – настороженно спросил Сафонов.
– Я говорю о Поволжском кредите – здесь эта цепь началась. Правительственный вексельный целевой кредит для агропромышленного комплекса Поволжских регионов… Ничего не слышали об этом? – невинно спросил я.
Сафонов неопределенно покачал головой.
– Кредит составлял триста пятьдесят миллиардов рублей, что по тогдашнему валютному курсу равнялось 89 миллионам 730 тысячам 817 долларам. Эту звездную сумму благополучно украли, многократно и очень сложно трансферировали, и концевым в этой мудреной цепи за рубежом был развеселый бандит Вася Смаглий, – эпически поведывал я. – Не хозяином, конечно, не распорядителем – диспетчером…
– При чем здесь Кот Бойко? – перебил Сафонов.
– Не знаю, – сказал я. – Но он имел к этому отношение.
– Ты так думаешь или ты что-то знаешь?
– Я так думаю. Тех, кто знает наверняка все об этой истории, – двое-трое на земле… В этой цепи, я полагаю, десятки звеньев. По мере продвижения по ним капитала они все отпадали. Но что-то не сработало – убили Смаглия, и Кот – я в этом уверен – должен восстановить распавшееся звено…
Я молча, отрешенно смотрел на компьютерный эскиз женского портрета, Сафонов угрюмо жевал губами, потом негромко, без нажима спросил:
– Ты, Серега, понимаешь, во что ты встреваешь?
– Ну так, более-менее… – Я сделал плавный жест рукой.
– Боюсь, что менее, чем более, – бросил Сафонов. – Хочешь быть неустрашимым служителем Фемиды?
– А что? – беспечно усмехнулся я. – У нее хоть морда и замотана тряпкой, но дамочка она вполне привлекательная!
Сафонов тяжело вздохнул, махнул рукой:
– Так это ж бандюки и жульманы ей морду замотали! Как всякой нормальной заложнице. Развяжи ей глаза, дуре стоеросовой, она ведь и впрямь сыщет дорогу к правде. А этого, боюсь, делать не след… Качнем лодку чуть сильнее – нас всех волна кровяного говна накроет…
КОТ БОЙКО: ЗАПОВЕДНИК ДЛЯ НЕЖИТИ
Мы с Лорой собирались уходить из дома. Лора чепурилась, прихорашивалась перед зеркалом, но я видел, что настроение у нее совсем смутное. Я ласково обнял ее:
– О чем грустишь, любимая?
Лора подмигнула мне в зеркале:
– Об уходящей молодости. О близкой старости. А между ними бабьей жизни – на один вздох…
– Совсем подруга сбрендила, – засмеялся я. – К тебе мужики на улице пристают? В смысле – знакомятся?
– Случается.
– Тогда все в порядке! Пока не начнут уступать передние места в троллейбусе – ты еще в игре…
Лора хлопнула меня легонько по лбу:
– Больше никто никому в транспорте место не уступает…
– По-моему, вполне демократично! И очень рыночно! На Западе тоже никто мест не уступает. Заплатил свой доллар-франк-марку, задницу втиснул по-быстрому на сиденье – и плевать на все ваши половые и возрастные вторичные признаки! Все довольны! Как бы свободные люди, мол, в абсолютно свободной стране!
– Кот, и ты тоже не уступал место?
– Когда ездил в гортранспорте – уступал. Бегал по вагону, искал, кому бы свое местечко ловчее уступить. Старушке предложу – грех простится, молодке – на вечер подкадриться можно. А на меня смотрели как на сумасшедшего – я от обиды с этим завязал, с тех пор езжу только на такси! Когда не возят в автозаке…
– А в тюремной машине не уступают место? – иронически спросила Лора.
– Подруга, о чем ты говоришь! В зэковозе место уступишь – вечером под нарами спать будешь. В зоне, как нынче на воле, закон один – сильный и есть правый… Ну что, собралась, идем?
– Идем… Выходим как обычно?
– Любимая, мы, как британцы, не меняем привычек, – заверил я Лору. – Ты спускаешься, отлавливаешь машину, объезжаешь квартал, а на той стороне я выскакиваю из мусоросборника и птицей влетаю в салон! Поверь мне – вся английская аристократия только так и выезжает в свет. «Роллс-ройс» – к мусорнику, и в Тауэр!
Лора бросила последний взгляд в зеркало, повернулась ко мне и тихо сказала:
