меня любит… Мне кажется, он женился на мне только из-за моей внешности. Все только это и говорят: «Франческа красотка» или «Франческа как раз в его вкусе! У неё такая фигурка!».
Я невольно фыркаю, ведь отлично помню, как о ней отзывался сам Дилан. Помню то, что он тогда сказал о ней.
– Расслабься, – произношу я, теперь уже в полной мере позволив себе скинуть напряжение с плеч. – Он тебя очень любит. Не глупи и иди обратно в ресторан. Волноваться скоро начнут.
Франческа, однако, не собирается вставать. Она всё сидит, поникшая, и я впервые ловлю себя на мысли, что мне её жаль. Не знаю, что сейчас происходит у неё в душе, но снаружи она выглядит очень подавленной.
Поэтому я сажусь рядом с ней.
– Дело не только в том, что ты так считаешь, да? – спрашиваю я.
Она оставляет меня без ответа, но именно этим и отвечает.
– И что же ещё? – спрашиваю я. – Ты сказала, что боишься кого-то. Будто тебе навредят. О ком ты говорила?
Франческа роняет голову на свои колени, пачкая тушью белоснежное платье. Спина и плечи у неё трясутся от разразившегося с новой силой плача.
– Я совершила огромную ошибку, – в перерывах между всхлипываниями произносит она. – Сама виновата.
– Я слушаю, – серьёзным тоном заявляю я, желая поскорее разобраться в ситуации.
Она отворачивается, но тем не менее отвечает:
– Не хочу говорить тебе. Ты ведь всё расскажешь Дилану и…
– Даю слово, что не расскажу. Поверь, я умею хранить секреты лучше всех.
И это правда. Она сама это понимает. Ведь скучная и занудная Каталина Норвуд никогда не участвует в подобном, никогда не пускает слухи, никогда не сплетничает и никому не вредит. Такова моя репутация в университете. Ещё одна гордость моих родителей.
– Мне угрожают, – наконец выдаёт Франческа.
У меня брови ползут вверх:
– В каком смысле?
– В прямом! Они… какие-то парни видели, как я… О боже, это ужасно!
Сдержав себя от шумного усталого вздоха, я неуверенно кладу руку ей на плечо, как бы попытавшись утешительно погладить.
– Давай, – говорю я. – Я по-прежнему слушаю.
Франческа сглатывает, проводит рукой по своим безупречным локонам, а потом с тяжёлым нежеланием отвечает:
– Я, кажется, изменила Дилану, и несколько человек это видели и засняли на камеру. Теперь, если я не пойду на их условия, они перешлют снятое всем нашим близким родственникам.
Глава 18
Большая проблема.
Именно вот это словосочетание протискивается мне в мозг от услышанного признания.
А затем с моих губ слетает вопрос:
– Что значит «кажется, изменила»?
– В тот день я сильно напилась. Была вечеринка. Я пришла в себя в одной постели с раздетым парнем… Лина, я не помню, как это произошло!
Она хватается за голову. А я в полной мере теперь понимаю её панику.
Дилан никогда не простит её, если узнает правду. Вот от чего вся эта истерика.
У меня от озадаченности пропадает всё желание возвращаться к празднованию и улыбаться всем, делая вид, что всё в порядке. Я так не смогу.
– Они… – всхлипывая, добавляет Франческа, – боже, мне кажется, они тоже там были, Лина! Мне кажется, они все…
Мне становится тошно при одной лишь мысли о том, что там могло произойти на самом деле, поэтому я морщусь и перебиваю её:
– И что у них за условия?
– Чтобы я передала им пятьдесят тысяч долларов.
Я никак не ожидала услышать такую большую сумму. Сперва я даже решаю, что мне просто послышалось.
– Пятьдесят тысяч? – переспрашиваю я, надеясь услышать другие цифры.
Франческа безмолвно кивает и принимается рыдать снова.
«А разве у твоих родителей нет этих денег?» – хочется спросить мне, но я понимаю, что достать такую сумму втайне от родителей, чтобы они не заметили исчезновения, невозможно. А затем, уже чуть позже, я вспоминаю о слухах касаемо семьи Лидс и их возможном банкротстве… Так что таких денег, может быть, у них в принципе нет.
– Что это за люди? – спрашиваю я. – Неужели кучка подростков могли потребовать такие деньги?
– Я не знаю. Я не видела их в лицо, они писали мне сообщения.
Никогда не думала, что буду сидеть около ресторана во время свадьбы своего брата и ломать голову над вставшей сложной ситуацией, касающейся его жены – по совместительству девушки, которую я терпеть не могла все эти годы.
– Я не знаю, что мне делать, Лина, – снова заговаривает Франческа жалобным голосом.
Не знаю, какие чувства испытываю после того, что узнала. Нет никакой неприязни, ненависти или чего-либо подобного. Лишь жалость и сожаление. К ним обоим.
– Зачем же ты напивалась в компании парней? – спрашиваю я. – Ты знала, чем это может закончиться?
Девушка шмыгает носом, вытирает мокрую дорожку на щеке. Глаза её покраснели ещё больше, опухли веки, а она всё продолжает и продолжает рыдать.
– Мы с Ди поссорились. Из-за сущего пустяка, но тогда я решила, что это будет хорошая идея – свалить на вечеринку подруги.
Мне непонятна такая позиция, но я не спешу закидывать Франческу осуждением. Вместо этого спокойно делюсь своей мыслью:
– Тебе нужно сказать Дилану правду.
– Что?! – Девушка едва не задыхается, ужаснувшись моим словам. – Ни за что! Так я только лишних проблем себе создам… Ему не нужно ничего знать!
– Ты не можешь так с ним поступать. Держать в неведении и…
– Это ты не можешь так с ним поступать! Если он узнает правду, его сердце будет разбито, и ты это прекрасно знаешь, Лина! Неужели согласна пойти на такую жертву только ради того, чтобы избавиться от меня?
Франческа задирает подол платья, чтобы легче передвигаться по ступенькам, встаёт и направляется в противоположную сторону. Но прежде, чем уйти, разворачивается и громко произносит:
– Ты обещала не говорить ему, помни. Надеюсь, на тебя можно положиться. А я что-нибудь всё-таки придумаю.
Затем быстро уходит, оставив меня наедине с противоречивыми мыслями, разрывающими мою голову.
А спустя лишь какие-то жалкие полчаса Франческа уже сидит рядом с Диланом – такая же прекрасная, какой она сюда приехала. Нет ни капли намёка на недавний плач и истерику. Искусно, однако.
Меня не покидает идея всё же проговориться о будущем поступке нашей невестки, но обещание не проболтаться берёт верх. Чёрт, знала бы я, что именно нельзя будет рассказывать, никогда бы не дала этого дурацкого обещания.
Когда я резко разворачиваюсь, чтобы больше не видеть лица Франчески, передо мной вдруг оказывается другое лицо. Красивое. А ещё ставшее мне каким-то очень родным.
Это Гай, и я не могу не радоваться
