Влюбленного — хотя ни он, ни Катрин ни словом не обмолвились о любви. Они были товарищами, школьниками, сбежавшими с уроков, детьми на субботней прогулке. Они дружили, и их отношения были столь же безмятежны, как у брата и сестры. Дэвид легко улавливал настроение Катрин и веселился вместе с ней, а когда она уходила, его переполняло обожание. Спал он или бодрствовал, перед его глазами всегда кружилась тонкая фигурка в зеленом платье. Он не строил планов и ничего не загадывал на будущее, а просто наслаждался первой ступенью любовной лихорадки, когда живешь одной лишь надеждой на новую встречу.
Увлеченный чувствами, он стал беспечным и не заметил того, что увидела Изобел. Его служанка, оживленная осознанием, что делает с хозяином одно, пусть беззаконное и опасное, дело, и очарованная благородством и красотой Катрин, вела себя столь же неспокойно, как курица, вышедшая с выводком утят на берег пруда. Она суетилась и кудахтала, с нетерпением ожидая каждого возвращения Дэвида. «У нас что-то неладное деется, — как-то сказала она. — Как засиживаюся до света, так и чудится мне, будто у дома кто-то крадется, тихохонько, аки лисица, токмо еще покашливает да позевывает, так что навряд то зверюга дикая. А намедни, токмо вы со двора, сэр, кто-то из-за березок шасть и айда за вами. Прям аки смертушка по пятам». Дэвид развеял ее страхи, но в последнюю ночь, расставшись в Катрин в Раю, он по привычке проводил ее взглядом, и в призрачном лунном свете ему показалось, что кто-то движется недалеко от нее, прячась в зарослях папоротника. Он добрался до кирки с первыми лучами солнца, и опять ему померещилось, что кто-то шуршит в кустах бузины, а затем с торфяной поленницы вдруг упал кусок торфа.
Глава 14. ОТВЕТНЫЙ УДАР
В ту ночь Дэвиду снилось, что кто-то следит за ним. На следующий день, когда воображение не было распалено предстоящими встречами с Катрин, к нему вернулась способность рассуждать и он понял, что его страх обоснован. Новое открытие Изобел подтвердило подозрения. Узел с одеждой Марка Керра сначала лежал в темноте за балками скошенного потолка в спальне Дэвида, но перед приходом войск Лесли Изобел решила перепрятать его, завернув в мешковину потолще и затолкав в щель между соломенной крышей и стеной в конюшне. Она частенько проверяла, на месте ли одежда, и однажды утром обнаружила, что она пропала. Более того, узел явно украли и поспешно открыли: мешковина и просмоленная веревка, стягивавшая его, валялись в крапиве у кладбищенского забора. Кто-то узнал, что в доме у священника хранились порочащие вещи!
В тот же день Изобел, вернувшаяся от сестры, рассказала кое-что странное:
— Что-то выплыло, сэр. Бабы у кирки растрещалися, будто дел иных у них нету. Одна мне и говорит: «Слыхивала я, кумушка, про вавилонское одеяние, что нашли в доме пастора». Я ей: «А мне-то откель ведать? Не я нашла. К тому ж в доме тьма вояк ночевала, ужто опосля них мудрено какой позабытый скарб обнаружить». А она: «Ну нет, то не одежа парней Дэйви Лесли, а кружевные камзолы да шляпы с перьями, как у роялистов-лиходеев. Сказывают, спали они у пастора прям в канун прихода войск Ковенанта». Я ей: «Кто ж те, голубка, такое наплел? То был гнусный враль и тать. Погоди, прознаю я, кто у нас у крыльца шныряет, сплетни разносит да, знать, добро подворовывает. Да ты сама мне поведай, мужик то али женщина, ужо я им ухи поотрываю». А балаболка та — Джин из Чейсхоупа, ну я ей показала, где раки зимуют. Все припомнила, что о ней самой по округе болтают.
Дэвид обеспокоился, услышав имя сплетницы, и спросил, каков был ее ответ.
— Ее ответ! У нее тотчас от моих слов очи долу, правда, вывела меня из себя, сама не ведаю, как морду ей не расцарапала. И вот она мне молвит, тихо-скромно: «Ты б тудысь не лезла, Изобел Вейтч. Ежели мистер Семпилл человек честный, будет ему никаковская не страшна». Так вот и сказала — fama, что б оно тама ни значило, и от этого слова так Чейсхоупом и несет. И продолжает — очи невинные, губки поджала… «Но хуже не это, Изобел-старушка, — говорит. — Пастор наш супротив колдовства вздыбился, по самому ведь краешку шагает. Кое-кто его в Лесу заприметил, разумеешь, с кем он тама видался? Имен назвать не посмею, но у нас и за меньшее огню предавали, не за таковские свиданьица». Представьте, сэр, как мне кровь в голову кинулася, но я сдержалася и принялася выведывать. Да она и сама не прочь была все мне выложить. Вот и говорит: «Видывали они и зеленый наряд Королевы Фей, и как волосы у ней сребром от луны лучилися, и как она пастора лобызала». Вы ж с госпожою не целовалися, сэр?
— Прекрати, ради Бога! — воскликнул Дэвид, вздрогнув, как от богохульства.
— А я-то вовсе и не думала, что у вас и до того докати-лося… Но молва идет, и свои враки они могут засунуть себе же в глотку! Их брехни про фей я не страшуся, токмо вот надобно нам покумекать, как от одежи нашего вояки отпереться. Жалко, не ведаю я, что за тать к нам пробрался. Горой буду стоять за то, что одежу ту солдаты Лесли позабыли и вы про нее слыхом не слыхивали.
— Знаешь, я буду всем говорить чистую правду, просто не назову имен, — сказал Дэвид. — И тебе, Изобел, приказываю поступать так же. Керр уже далеко, ему ничего не угрожает, а ложь, допустимая во спасение жизни ближнего, станет страшным грехом, если трясешься за себя.
Изобел недоверчиво посмотрела на него.
— Ох и поднимется же жуткий грай по всему пасторату, сэр. Одумайтеся, сами ж даете им к вам прицепиться да вниз утянуть… Но зрю, решения вашего не поменять, ничем вас не переубедить. Станем надеяться, что до расспросов не дойдет: кишка у местных тонка, дабы ко мне с вопросами соваться.
Пока Дэвид был в Эдинбурге, в кирке Вудили по приказу Пресвитерского совета проповедовал мистер Фордайс, но народу приходило совсем немного, потому как тогда Монтроз наступал и люди предпочитали прятаться по домам. В первое воскресение после возвращения Дэвида, когда армия Лесли все еще стояла в деревне, проповедь читалась военным капелланом, несгибаемым защитником устоев Ковенанта. Родом он был из-под Глазго, и мало кто в приграничном приходе разбирал его говор. Но через неделю после того, как Марк Керр покинул свое пристанище в Лесу, Дэвид поменял решение не проводить богослужения и сам взошел на кафедру. По этому случаю в кирке собралась многочисленная паства: в радостное время победы над роялистами все поверили, что грехи прихода позабыты и что служба, как и в кирках по всей Шотландии, будет посвящена благодарственным молитвам и восславлению Господа. К удивлению большинства присутствующих — и злорадству врагов пастора — он умолчал о победах и Божьей милости, лишь вскользь упомянув о них во вступительной молитве.
