– В общем-то да, вместе начинали.
– Так вот, пригласи его на дачу завтра поутру. А тебя там не должно быть. Ты меня понял?
– Пригласить его на дачу завтра утром?
– Лучше завтра утром. Вообще, чем быстрее, тем лучше.
– Понял, понял, – немного испуганно обронил в трубку Зубов.
– Ну, если понял, то действуй.
– А что я еще должен сделать?
– Можешь сегодня вечером напиться.
– Если ты советуешь, Иван Николаевич, то напьюсь обязательно.
– Вот и напейся. Завтра тебе к Президенту не надо?
– Нет-нет, не надо, завтра Сатаров идет к Президенту.
– Ну вот и хорошо, – как-то равнодушно подытожил Хромов и положил трубку.
Зубов почувствовал, что вспотел, что ладони стали мокрыми. Он еще несколько секунд неподвижно стоял с телефонной трубкой в руке, похожий на изваяние. Затем осторожно положил трубку на рычаги аппарата и, дрожащими пальцами вытащив из кармана носовой платок, тщательно вытер ладони. И только после этого взял чашку с кофе. Ложка дрожала в его пальцах и звонко стучала по стенкам чашки.
«Что-то я чересчур разволновался, – словно не догадываясь о причине своих волнений, подумал Зубов, усаживаясь в кресло под портретом Президента. – Волнуюсь, как гимназистка перед экзаменом. Хотя какая к черту гимназистка! Просто перепуган насмерть, аж в туалет тянет. Действительно, как перед экзаменом или как перед визитом к Президенту».
Выпив полчашки кофе, Зубов немного успокоился.
Он взял свою записную книжку, открыл ее на "букве "С" и набрал телефон Санчуковского.
– Санчуковский слушает.
– Здравствуй, Матвей, – сказал Зубов, глядя на чашку с кофе.
– Добрый вечер, Федор Иванович.
– А что ты так официально? Рабочий день кончился, можно и попроще. Ты чем завтра занят? – Смотря когда, – сказал Санчуковский.
– Ну, часиков в десять утра.
– Да ничем, собственно, таким уж важным.
– Так, может, заскочишь ко мне на дачу часикам к десяти?
– На дачу? Завтра?
– Ну да, завтра. Есть очень серьезный разговор.
– Если про выборы, то я уже не могу слушать, – засмеялся Матвей Санчуковский.
– Да ну их к черту, эти выборы! Целый день ими занимался, – пожаловался Зубов.
– Я тоже, – отозвался Санчуковский.
– Уж не намереваешься ли ты второй раз депутатом стать?
– А почему бы и нет?
– Хорошая мысль. Опять же депутатскую неприкосновенность получишь.
– Да ладно тебе шутить, Федор, – недовольно пробурчал в трубку Матвей Санчуковский.
– Так значит, завтра в десять, – властно, как подчиненному, но в то же время вполне дружелюбно сказал Зубов.
– Разговор действительно серьезный? – осведомился Санчуковский.
– Серьезнее не бывает, Матвей.
– А что, случилось что-то?
– Может случиться.
– Тогда буду.
– Ну вот и договорились, жду.
* * *
Ровно в девять утра черный «мерседес» Матвея Санчуковского остановился у подъезда его дома. Охранник услужливо открыл дверь. Матвей Санчуковский сел на заднее сиденье и повертел головой – так, словно он только что поднялся от письменного стола, за которым провел ночь.
– Куда? – повернувшись к хозяину, спросил водитель.
– Давай на дачу к Зубову.
– Хорошо, – кивнул водитель, запуская двигатель.
Автомобиль быстро помчался по заснеженным улицам Москвы. Охранник пристально следил за стрелкой спидометра, будто это была стрелка часов, а он опаздывал на свидание к любимой девушке.
– Не гони так, – сказал Санчуковский водителю, – вроде немного подморозило.
– Да нет, нормально, – ухмыльнулся водитель, лихо поворачивая на перекрестке.
Матвей Санчуковский сидел на заднем сиденье, прикрыв глаза. В окно он не смотрел, его мысли были заняты предстоящей встречей.
«Интересно, чего это Зубов позвал меня в такую рань к себе на дачу? Наверное, действительно произошло что-то очень важное или должно произойти. А может быть, опять начнет ругаться? Хотя, что гадать? Минут через пятьдесят я увижу Федора и узнаю, зачем он меня вызывал и какой-такой серьезный разговор может быть в десять утра на даче».
– Мне кажется, эта черная «волга» едет за нами от самой Москвы, – сказал водитель, обращаясь к охраннику.
Охранник резко обернулся.
– Да нет, тебе кажется.
– Что кажется? Я заметил: как проехали пост ГАИ, так она все время у нас на хвосте.
– А, брось, – сказал охранник, но на всякий случай сунул руку за отворот куртки.
Матвей Санчуковский тоже обернулся, но никакой черной «волги» не увидел. За ними ехала, серая «тойота».
– , – Где «волга»? – спросил он у водителя.
– Только что исчезла, наверное, мне показалось.
– Сколько там времени? – спросил Санчуковский, ленясь взглянуть на свои золотые часы.
– Девять сорок пять, – ответил охранник.
«Ну вот, минут через десять будем на месте», – подумал Санчуковский, глядя на окрестные пейзажи.
В девять сорок пять на трассу выехал КАМАЗ с красной полосой, груженный бетонными плитами. В кабине сидел молодой, лет двадцати шести, водитель с раскосыми глазами. Он был в кожаной куртке и лисьей зимней шапке. Белый снег, сверкающий на солнце, его слепил, и поэтому он надел темные очки. Его лицо сразу же приобрело немного хищное выражение. Рядом с ним, на соседнем сиденье, лежал телефон сотовой связи.
Послышался сигнал. Водитель КАМАЗа приложил трубку к уху.
– Да-да, я все понял.
Улыбка, появившаяся на тонких губах водителя, сделала его лицо еще более хищным и злым. Он убрал телефон, повел плечами, поудобнее устраиваясь на сиденье, и вдавил педаль газа. КАМАЗ взревел и помчался быстрее.
Ровно в десять пятьдесят водитель КАМАЗа увидел черный «мерседес», идущий навстречу со скоростью километров девяносто.
Парень снял солнцезащитные очки, покрепче вцепился руками в баранку и, прижавшись широкими плечами к спинке сиденья, тонко и пронзительно, словно птица, присвистнул.
Когда до черного «мерседеса» оставалось метров десять, парень с раскосыми глазами резко вывернул баранку вправо, и тяжелый КАМАЗ на скорости восемьдесят километров буквально в лепешку смял черный «мерседес» шестисотой модели и столкнул его в кювет.
КАМАЗ тоже свалился в кювет, но водитель успел открыть дверь и выпрыгнуть в снег…
А еще через две минуты на шоссе неподалеку от места аварии остановилась черная «волга». Задняя дверца открылась, водитель КАМАЗа, поскальзываясь, поднялся по откосу, выбежал на трассу и быстро юркнул в машину. Взревел мотор, черная «волга» унеслась прочь.
На месте аварии громыхнул взрыв, и «мерседес», в котором находилось три трупа, вспыхнул.
– Телефон, – сказал мужчина, сидящий рядом с водителем, обращаясь к парню на заднем сиденье.
Тот передал ему телефон.
– Чего ты так дрожишь? – хмыкнул мужчина, набрал номер и коротко доложил:
– Все сделано. На трассе полный порядок.
Он убрал телефон и принялся напевать:
– Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…
* * *
Минут через десять в квартире Зубова раздался телефонный звонок. Федор Иванович недовольно взял трубку и поднес к уху.
– Ты что, еще спишь? – раздался спокойный голос Хромова.
– Да нет, уже давно не сплю.
– Так вот, я тебе могу сказать – спи спокойно, дорогой товарищ.
– А в чем дело?
– Как, разве ты еще не знаешь?
– Нет, ничего не знаю, – испуганно пробормотал Зубов.
– Тогда через полчаса узнаешь. А пока можешь спать спокойно, – уже вполне шутливым и дружелюбным тоном сказал Хромов и рассмеялся.
Зубов ожидал, что Хромов объяснит ему причину своего веселья. Но вместо этого он услышал гудки отбоя.
– Вот черт! Так ничего и не сказал.
Зубов бросил трубку и стал просматривать утренние газеты. На работу он решил приехать к половине двенадцатого, сославшись на головную боль и усталость.
А минут через сорок ему сообщили, что его друг Матвей Фролович Санчуковский погиб в автомобильной катастрофе на дороге, ведущей к правительственным дачам. Его черный «мерседес» столкнулся с КАМАЗом, выскочившим на встречную полосу.
* * *
"Кандидат наук, талантливый химик Олег Владимирович Пескаренко сидел в маленькой камере всемирно известной тюрьмы «Матросская тишина». Он не был политическим деятелем, не был депутатом Верховного Совета, не был замешан в государственном перевороте, не готовил покушение на Президента или премьер-министра. Он был рядовым заключенным.
В камере он находился один. Всю эту ночь, как и дюжину предыдущих, Олег Пескаренко не смыкал глаз. Он ужасно похудел, щеки запали, руки тряслись. Он понимал, что выйдет из тюрьмы не скоро. И если сейчас ему тридцать шесть лет, то когда он выйдет на свободу, ему будет почти пятьдесят. И лучшие годы ему придется провести за решеткой. А все почему? Да потому, что он хотел жить как человек, хотел, чтобы его дети были здоровыми, чтобы жили в хорошей квартире, хорошо питались, могли поехать летом куда-нибудь отдохнуть. И вот из-за этого он сейчас здесь, в этой камере с шершавыми бетонными стенами, с маленьким окошком под потолком.
