Его терзали голод и жажда. Когда люк наконец открылся, то пролившийся в него слабый свет ослепил его. Однако он попытался взобраться вверх по ступеням.
– С дороги! – прикрикнул кто-то.
В люк бесцеремонно принялись запихивать каких-то мужчин. Трое приземлились нормально, ругаясь и пытаясь пробиться обратно, пока в трюм заталкивали новых. Гест опознал в некоторых пассажиров, вместе с которыми он плыл вверх по реке, а в других – членов корабельной команды. Оказались здесь и джамелийцы, вложившие деньги в постройку стойкого судна. Последние двое пленных являлись торговцами из Удачного. Люди, смотревшие на них сверху, издеваясь и угрожая, были калсидийцами, в традиционных вышитых жилетах и с кривыми кинжалами.
– Что происходит? – спросил Гест.
Один из торговцев прохрипел:
– Это бунт!
А его сосед по несчастью добавил:
– Оказывается, всю дорогу в трюме прятались калсидийцы. Они захватили корабль!
Отсек оказался тесно набит мужчинами: их было больше дюжины. Один держался за плечо – и у него из-под пальцев сочилась кровь. Испуганные и ошеломленные торговцы явно пострадали от побоев.
– Где капитан? – подал голос Гест.
– С ними заодно! – проорал кто-то с такой злобой, словно тут была вина Геста. – Ему хорошо заплатили, чтобы он пустил на борт калсидийских ублюдков и спрятал их. Утверждает, будто они вложили не меньше нашего – и к тому же приплатили лично ему!
Люк трюма начал закрываться. Мужчины ринулись вверх по лестнице, выкрикивая протесты и мольбы – но в считаные мгновения в трюме наступила ночь.
Теперь Гесту стало еще хуже. Теснота и духота давали о себе знать. Одни просто потеряли голову от злости или страха. Другие ожесточенно спорили относительно того, что именно случилось и кого надо наказать. Некоторые оказались даже не бывшими пассажирами, а торговцами из Дождевых чащоб, которых заманили на корабль «поддельными посланиями». Гест не открывал рта и радовался темноте, которая могла принести хоть крошечную пользу.
Калсидийцы, которые командовали кораблем, при захвате судна, похоже, убили не меньше трех матросов. Вероятно, жертв было четыре, поскольку поднявшуюся на борт женщину сбросили в воду, когда она истекала кровью, но еще дышала. Гест внезапно в полной мере осознал безжалостность убийцы и серьезность своего положения. Когда какой-то из заключенных предположил, что они наверняка вскоре погибнут, кто-то заорал на него, приказывая заткнуться, но никто не стал спорить с беднягой. Двое мужчин вскарабкались по ступеням и отчаянно пытались сдвинуть тяжелую крышку люка, пока остальные подбадривали их и давали советы. Гест забился в угол и прижался спиной к стене.
Пока те двое били по люку, корабль покачнулся. Гесту понадобилась пара мгновений, чтобы понять, в чем дело, – и вдруг один из матросов заметил:
– Чувствуете? Они отчаливают! Они нас похищают!
Поднялся жуткий гвалт. Гневные вопли смешивались с дикими завываниями. Пленники стучали по стенам и орали, но ритмичное раскачивание судна усиливалось по мере того, как оно набирало скорость, борясь с течением.
– Куда они нас везут? – спросил Гест, обращаясь ни к кому в особенности и в то же время ко всем.
– Вверх по реке, – раздался ответ. – Чувствуете, как он борется?
– Зачем? Чего они от нас хотят?
Его вопрос потонул в криках возмущения. Пленники сообразили: их увозят прочь – и можно уже не надеяться на чью-то помощь.
Проклятия длились долго, постепенно сменившись гневным обсуждением, а потом – тихим бормотанием и хриплым плачем. Гест впал в ступор. Он скорчился на прежнем месте, вдыхая запахи пота и мочи. Время еле плелось, и под шелест воды, обтекающей корпус, он пытался понять, что случилось с его размеренной и благопристойной жизнью. Эти события казались невозможными и, уж конечно, нереальными. Как разъярится его матушка, когда услышит о столь возмутительном обращении с ее сыном!
Если она вообще о нем когда-либо услышит. И Гест неожиданно осознал, насколько безвозвратно он оторван от прежней жизни. Его имя, богатство семьи, репутация ловкого торговца, любовь матери – все не имело здесь никакого значения. Всякая защита, любая опека попросту исчезли. Мгновение – и он может превратиться в обезображенный труп и стать пищей для муравьев или рыб. Он ахнул, чувствуя, как ему больно сдавило грудь, и уткнулся лицом в колени. Гулкие удары сердца заполнили его слух. Время шло… а может, и нет. Он не мог уже ничего утверждать.
Когда люк наконец открыли, то в отсек упала желтая полоса света от фонаря. Снаружи царила ночь. Знакомый Гесту голос предостерег:
– Не приближаться! Если кто-то сделает шаг, то упадет с ножом в сердце. Гест Финбок! Подойди поближе. Да. Ты здесь. Поднимайся. Немедленно.
В дальнем углу трюма раздалось недовольное ворчание:
– Гест Финбок? Он с нами? Он – предатель, который заманил меня сюда запиской, подбросив ее на порог моего дома! Он даже подписал ее своим именем! Финбок, ты заслуживаешь смерти! Ты предал Удачный и Дождевые чащобы!
Поднимаясь по короткой лестнице, Гест не только рвался к открытому пространству и свежему воздуху, но и убегал от плескавшейся внизу злобы. Пока он на четвереньках выбирался на палубу, вслед ему летели проклятия и угрозы. Два матроса захлопнули крышку люка, оборвав крики пленников. Он оказался у ног калсидийца. Убийца держал в руке фонарь и выглядел очень усталым.
– За мной! – рявкнул он и даже не стал проверять, повинуется ли Гест.
Тот потащился следом за ним в свою бывшую каюту.
Разворошенный гардероб Геста усеивал пол. Одежда была бесцеремонно перемешана с вещами Реддинга. Ящик с вином, сырами, колбасами и деликатесами, столь заботливо собранный Реддингом, был наполовину опустошен, а липкая столешница свидетельствовала о том, что его содержимым попользовались. Постель на койке Геста была смята и перепачкана. Постель Реддинга оставалась нетронутой. Потрясение и утрата, вызванные смертью друга, снова захлестнули Геста, и он шумно вздохнул – но не успел ничего сказать: калсидиец резко повернулся к нему. Увидев свирепое выражение на его лице, Гест поперхнулся и попятился.
– Приберись! – рыкнул калсидиец, после чего плюхнулся прямо в сапогах на койку Реддинга и откинулся на подушку. Глаза у него были полузакрыты, лоб прорезали морщины усталости.
Гест застыл, молча уставившись на него, а каслидиец проговорил:
– На самом деле ты мне больше не нужен. – Его перерезанные шрамом губы кривились и морщились при каждом слове. – Если ты будешь полезен, я могу оставить тебя в живых. Если нет…
Он поднял руку – и в ней сверкнул нож. Калсидиец выразительно повел им в сторону Геста и ухмыльнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
