И когда я это наконец поняла, мне стало жутко, невыразимо и кошмарно грустно. Потому что дела мои оказались как нельзя более запущены и печальны. Найти Макса я не могу. Сам он меня тоже уже, наверное, не найдет, хотя бы потому что и не ищет, наверное, поверив, что мы с Дарьей в руках у Саши. Уехать из страны, находясь в розыске и не имея никаких документов — я не могу. А оставаться здесь — это рано или поздно попасться бандитам или милиции и в лучшем случае — сесть в тюрьму. А в худшем? Я вспомнила все виденные мной за последнее десятилетие русские сериалы.
Ситуация складывалась абсолютно безвыходная. Бесчеловечная, идиотская до мозга костей, нереально киношная, как будто я сейчас все-таки проснусь в холодном поту в своей амстердамской белой кожаной дизайнерской кровати и отправлюсь освежить воспаленные мозги в свой хваленый душ с этим чертовым распылителем «Tropical Rain»…
Его, кстати, так и рекламировали: «the best way to deal with your daily life stress». Интересно, какой такой стресс они вообще там в Голландии имели в виду? Они хоть знают, ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩИЙ СТРЕСС?!
В голову немедленно пришел рекламный ролик. Крупным кадром: в помойном грузовике, задыхаясь от якобы «почти не пахнущих» отходов жизнедеятельности целого цирка, подпирая стену худыми плечами в грязной белой майке, в полной темнотище едет милая девушка с маленьким ребенком. Камера наезжает ближе, и мы видим текущие по ее бледному испуганному лицу слезы. Голос ребенка за кадром: «А где моя мама?» И белые титры внизу экрана: «Don’t worry! Your Tropical Rain shower — get all your problems solved!»
Я даже нашла в себе силы улыбнуться.
Хорошо хоть, что я не успела сообщить Вике фамилию Денисова. А то и его бы, возможно, впутали во всю эту историю. Он, конечно, гад, но все-таки…
Я чувствовала себя как прокаженная. Все люди, приближавшиеся ко мне, моментально оказывались в опасности!
Мне мучительно захотелось позвонить маме. Просто послушать голос и убедиться, что с ней пока все в порядке.
— А ты кого больше любишь? Папу или маму? — спросила я вместо этого.
Дарья похлюпала в темноте носом:
— Папу.
— И я тоже, — кивнула я обреченно, поняв, что никакого выбора у меня на самом деле уже не было. — Люблю твоего папу.
* * *
Нас высадили в каком-то жутком спальном районе с незапоминающимся названием.
— Сколько я вам должна?
Я полезла в карман за деньгами.
— Да нисколько. Что ж с вас таких возьмешь? Грех! Идите себе своей дорогой. Вот, отсюда на метро до центра всего сорок минут, — сказал водитель нашего грузовичка. — Удачи!
И мы с Дарьей опять побрели к метрополитену.
Сорить деньгами я больше не хотела. Да и на метро по нынешним пробкам — куда как надежнее.
Я торопилась успеть к нашей бабушке, пока она не ушла на свою ежевечернюю вахту на вокзал (Нет, ну что это за страна такая? Это надо ж так обращаться со своими же старушками! Пенсионерки, как на панель, на вокзал ходят добывать себе на прокорм!) У меня опять потекли слезы. Вот дьявол! Нервы ни к черту стали! Чуть что — сразу плакать хочется. Все, абсолютно все в этой стране хватало прямо за душу, рвало ее из груди до слез! Что же это получается? Если у тебя нет родственников, которые могут привозить тебе продукты, то сиди, загибайся на пенсии с голодухи? И это поколение, трупами выстелившее огромные российские просторы, защищая нас от немцев? Кидавшееся на амбразуры за Родину? Это чтобы потом вот так в старости стоять вместе с алкоголиками и бомжами на каждом углу и в каждом подземном переходе, приторговывая, кто чем смог придумать? Семечками? Собранными в лесу грибами и ягодами? Собственной квартирой?
Как всегда со мной бывает от стресса — мне захотелось спать. И в душ. Смыть с себя все утренние запахи. Смыть вообще это нереальное утро! Насадки «Tropical Rain»… Стресс… Погони… Господи, как я устала!
Я решила продлить нашу комнату еще на пару дней. Шестьсот рублей — отличная цена, учитывая удобное центральное расположение квартиры. И звонить хозяйка дает, как выяснилось. Да и Даше пора было организовать уже нормальное питание. А найдется Макс — отдам старушке все оставшиеся доллары! И еще и счет ей открою, деньги высылать буду. А то помогаю, как идиотка, каким-то китам и дельфинам, перечисляю, как и многие голландцы, деньги на благотворительные фонды по охране животных, а в России людям жрать нечего!
Добравшись до центра и затарившись по дороге Дашиными любимыми хлопьями для завтрака, молоком, батоном хлеба, куском вареной колбасы, каким-то дешевым российским сыром белесого цвета, упаковкой яблочного сока и на всякий случай зачем-то — несъедобным консервированным грибным супом и не более съедобными пельменями, я подошла к старушкиному дому.
Сидевшие у подъезда толстые пенсионерки окинули меня традиционно недобрым взглядом. Доброго взгляда у них в арсенале просто не имелось. Ни для кого. Этим, точно, кто-то помогает, продукты возит.
— Покажи им язык, — шепнула я Даше.
Ребенок тотчас радостно так и поступил. Старушки возмущенно заквохтали и отвернулись.
Пошарив глазами по стенам подъезда, не нацарапан ли по старой доброй традиции где-то номер кода домофона, я механически дернула дверь на себя. Домофон, как оказалось, не работал, и дверь легко поддалась.
В подъезде было прохладно и тихо. Поднявшись на пару ступенек, мы подошли к двери в нашу квартиру. Дверь почему-то была приоткрыта.
Пытается бороться с жарой сквозняком? — подумала я. Будь дело в Голландии — наверное, так бы оно и было. Но в России люди всегда предпочитали дер жать двери на замках, особенно социально обиженный и подозрительный класс малоимущих одиноких пенсионерок.
Мне что-то не нравилось. Я оглянулась. Поставила сумку с продуктами на пол.
— Дашулик! Стой здесь и за мной пока не ходи! — скомандовала я.
Сердце предательски забилось в груди. Интуиция создала неприятно сосущий вакуум под ложечкой. Ох, не в сквозняках тут дело!
Тихонько толкнув от себя обитую ярко-рыжим дерматином дверь, я заглянула в приоткрывшуюся щель. Никого. В квартире было тихо. Кажется, на кухне лилась вода…
Это меня приободрило. Стараясь не шуметь, я вошла в прихожую. Все как обычно. Из кухни раздавались приглушенные звуки работающего радио. Я узнала знакомые до боли с детства позывные радио «Маяк».
Медленно пройдя по коридору, завернула в сторону кухни. Первое, что бросилось в глаза — развевающиеся от сквозняка бледно-голубые тонкие занавески в мелкий цветочек. Потом я увидела валяющийся посреди кухни сношенный клетчатый тапочек. Почему-то всего один и лежащий вверх тормашками. Я изо всех сил сопротивлялась информации… Но глаза… Они смотрели и видели… Из-под стола торчала нога. Она была в сером носке, даже не в носке, а в аккуратно отрезанной по щиколотке старой хлопчатобумажной женской колготке, доживающей теперь свой век носком, и лежала на полу в какой-то странно вывернутой позе. Продолжения ноги мне видно не было. Сдернутая набок со стола клеенка свисала почти до пола и закрывала обзор.
По лицу и голове побежали тонкие холодные иголочки. Они больно покалывали. Спустились тихонечко на шею, и вокруг горла мгновенно образовался удушающий спазм. Я с удивлением заметила, как, несмотря на мои протесты, ноги сами подогнулись в коленях, и я тихонечко съехала по стене на корточки. Глаза мои при этом оказались совсем низко, и стал виден кусочек пола под сползшей со стола клеенкой. Над отрезанной колготкой начиналась бледная нога в коричневых пигментных пятнах. Кожа была очень сухая и напоминала растрескавшуюся африканскую пустыню, уходившую под задравшуюся синюю юбку. Под юбкой обнажился краешек застиранных старушечьих трусов неопределенного цвета. А чуть выше по полу, рядом с разбитой на три крупных осколка тарелкой с остатками засохшей яичницы, растекалось что-то черное.
Я чуть наклонилась вперед, и меня вырвало прямо на пол какой-то прозрачной желтой кислой жидкостью.
Я попыталась встать, но ноги не слушались меня. Колени вдруг стали пустые, обессилившие, и отказывались двигаться.
— …и, конечно же, «Мексикор» высокоэффективен в комплексном лечении стенокардии и острого коронарного синдрома, нормализует липидный обмен без побочных эффектов, предупреждает развитие гипертонических кризов и усиливает эффект гипотензивных средств… — уверял слушателей уверенный женский голос по радио.
Кажется, я на какое-то время отключилась.
Пришла я в себя от очередного сильного порыва ветра. От сквозняка край занавески кинуло на стол, и, протащившись по нему, она скинула на пол кусок хлеба. Хлеб угодил прямо в черную жижу на полу. Прилип, раскидав по подсохшей поверхности крошки.
Сквозняк шел от открытой на лестницу двери.
Даша! — резко вспомнила я.
Опершись о стену, я осторожно встала на ноги. На сколько я отлючалась? На минуту? Две? Десять? В глазах проплыли серебряные мушки. Стали черными. На секунду я перестала что-либо видеть. Глубокий вдох. Задержка. Выдох. Ко мне вернулось зрение.
