Более благочестивые солдаты сторонились еретического оружия и сохраняли надежные лазвинтовки провиденческого образца. Следуя примеру проводников-аскари, арканцы шили себе грубые одежды из лоз и шкур животных, в которых выглядели менее цивилизованными, чем дикари их родного мира. Но, несмотря на мешанину чужацкого и туземного барахла, каждый боец сохранил частичку своего наследия: потертую куртку, галифе с багровыми полосками… начищенные пояса и разгрузки из кожи быконосорога… плосковерхие кепи с кокардой в форме бараньего черепа, символа Конфедерации — значки вырезали из костей, такой был обычай в полку…
«Пираты! Мы похожи на Троном забытых пиратов», — печально решил Мэйхен.
— Он там, с ведьмой, — произнес Валанс, прервав раздумья капитана. Джон фыркнул, раздосадованный, что позволил разведчику подойти незамеченным. Казалось невероятным, что такой здоровяк передвигается настолько бесшумно; впрочем, Жак оставался одним из немногих серобоких, к которым рыцарь не потерял доверия.
— Влетел в лагерь, как подорванный, — продолжал Валанс. — Прямо к ней кинулся. Не очень-то это благопристойно, она ж ещё и дамочка полковника, и всё такое.
Джон кивнул под шлемом, узнав «Часового», который стоял рядом с командным судном Катлера. Хардин отсутствовал почти два дня, тенью следуя за идиотом-комиссаром, пытавшимся отыскать 19-й в Клубке. Сам Мэйхен не понимал одержимости другого капитана их преследователем и не обращал на это особого внимания, но недопустимо было, чтобы кавалерист вот так бродил по джунглям, когда столько поставлено на карту. В отсутствие полковника они отбросили прежние размолвки и работали вместе, чтобы удержать полк на плаву, но порочное пристрастие разъело Вендрэйку мозги. Пришло время разобраться с этим вырожденцем.
Как Отчаянье Бред порождает, так и Бред порождает Разлад…
— Заткнись ко всем Преисподним, ты, дохлый ублюдок! — прорычал Мэйхен, и, не обращая внимания на вопросительный взгляд разведчика, зашагал к командному судну.
— Успех нашего плана балансирует на острие ножа, зависит от полной синхронности участников, — настаивала Скъёлдис. — Что, если Энсор позовет, а тебя не будет на месте, Вендрэйк?
— Так спроси его, — ответил капитан. — Я же знаю, ты можешь. Вы общаетесь таким образом с тех пор, как они забрали его.
— Всё не так просто. Полковник — не псайкер, на таком расстоянии сложно коснуться его разума, и это причиняет Энсору боль. Мы составили расписание…
— Что ж, очень скверно, потому что комиссара вот-вот распишут. Мужик плывет прямо в чертову Мясную Кладовку! — прошипел Хардин. — Ты вообще представляешь, что ждет его там?
— Я…
— Вендрэйк! — заорал с берега Мэйхен. — Вендрэйк, вытаскивай свою грибком поеденную задницу с этой лодки! Поговорить надо!
Скъёлдис взглянула на дверь каюты, но взволнованный кавалерист обхватил её запястье.
— Спроси его!
Субъект-11 простонал и начал содрогаться, натягивая ремни, которыми был привязан к креслу. Глаза его были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой мучительной сосредоточенности. Встревоженный припадком, пор’о Дал’ит Сейшин отлетел назад на тронном дроне. Конечно, его отделял от узника барьер силового поля, но посланник не прожил бы так долго, если бы не соблюдал элементарную осторожность.
— Да… — прошептал заключенный, и багряная струйка потекла из его правой ноздри. — Иди за ним.
Внезапно голова пленника резко откинулась назад, и он посмотрел прямо на о’Сейшина глазами, пылающими коварной злобой.
— Троица во мне! — хрипло взревел узник, после чего безжизненно осел в кресле. Посланник с неуверенностью наблюдал за человеком, но тот не двигался, и тау осторожно подлетел обратно к барьеру.
— Вы нуждаетесь в медицинской помощи? — спросил о’Сейшин. Заключенный мгновенно открыл глаза и взглянул на посланника сквозь спутанные белые волосы.
— Я не совсем понимаю, о чем вы, — добивался ответа тау, одновременно думая, не отступить ли вновь. — Кого вы просили привести?
— Просто думал вслух, — просипел изможденный пленник, выпрямившись с заметным усилием. — Мы, люди, иногда делаем так — особенно, если свихнемся.
— Данные проведенного обследования указывают, что ваши когнитивные способности в норме, — заметил о’Сейшин. — Впрочем, у вас проявляются симптомы серьезного расстройства личности, возможно даже, латентной шизофрении…
— Приятно это знать, — фыркнул заключенный.
— Вы правы, друг мой, познание себя — первый и последний шаг на пути к просвещению.
— Я тебе не друг, синекожий.
— Признаю, что так и есть, но всё же стремлюсь преодолеть различия между нами, Энсор Катлер, — ответил посланник.
— Знаешь, Си, ты очень гладко выражаешься для ксеноса-бумагомараки.
— Благодарю, таково мое призвание. Я был рожден ради этого.
Катлер издал глухой, издевательский смешок.
— Вы думаете, что я не понимаю сарказма, Энсор Катлер? — ноздри развеселившегося тау вздрогнули. — Вы ошибаетесь. Я из водной касты, и, как уже упоминал прежде, переговоры — мое призвание…
О’Сейшин сделал паузу и закончил более сбивчиво:
— Сукин-ты-сын!
На этот раз хохот узника был искренним.
— Но вы… — тау наклонился вперед на своем летающем насесте. — Вы решили общаться в манере тупого варвара, которым, совершенно очевидно, не являетесь. Зачем же так настойчиво придерживаться ложного образа?
— Да ты сегодня прям сыпешь вопросами, а, Си?
— Это…
— Твое призвание! Ага, насчет этого до меня уже дошло, — перебил Катлер. — Слушай, почему бы вам просто не прислать сюда плохого ксеноса и начать веселье с иголками и оголенными проводами, или что там вы, синекожие, используете, чтобы добиться ответов? Потому что мне нечего тебе сказать.
— Высшее Благо — это хорошая вещь, поэтому у него нет плохих служителей, — чопорно ответил о’Сейшин. — Подобное стало бы логическим противоречием.
— Ладно, а как насчет Прихода Зимы? — предложил Катлер. — Почему бы тебе не позвать большого начальника, и, может, я поговорю с ним, как солдат с солдатом?
— Возможно, командующий Приход Зимы — это я.
— А я — Небесный Маршал, — внезапно Энсор сбросил маску наглого хама и превратился в делового человека. — В чем цель наших бесед, пор’о Дал’ит Сейшин?
Тау как следует обдумал вопрос. Это был его одиннадцатый визит к командиру отступников, но они ни на шаг не приблизились к взаимопониманию. Посланник вновь обратился к известным фактам: Катлер был захвачен почти месяц назад, его предало отделение собственных бойцов, уставших от разбойничьего существования. Почти две недели полковник, словно дикарь, безумствовал в камере, бросался на силовой барьер и отказывался от еды, пока о’Сейшин не начал сомневаться в его психическом здоровье. А затем, как будто в мгновение ока, человек стал смертельно спокойным. Тогда-то и начались беседы, и, вместе с ними, поединок за разум Катлера.
— Слушай, я не знаю, где мои парни, или что они затевают, — произнес полковник. — А если бы и знал, то, Преисподние побери, никогда бы тебе не сказал.
— Ваши товарищи к делу не относятся, — пробормотал тау, всё ещё пребывая в глубоких раздумьях. — После вашего захвата они не доставляют нам неприятностей. Мы пришли к выводу, что их боевой дух сломлен.
— Значит, вы — глупцы.
«Тебе понадобятся сильные люди, не забывшие, как думать самостоятельно, — вспоминал о’Сейшин слова Небесного Маршала Кирхера. — Забудь о фанатиках, которые скорее умрут, чем прислушаются к новой идее. Забудь о ненадежном отребье, что следует за каждым обещанием перемен, потом начинает мечтать о новых изменениях, и так далее, пока не останется с пустыми руками. Подобный народец — лишь почва для человечества, и с ними ты не построишь ничего, кроме песочных замков. Но завоюй сердца и разумы людей, подобных Энсору Катлеру, и на твоей стороне окажутся истинные герои, за которыми последуют все остальные».
— Чего ты хочешь от меня, ксенос? — настаивал полковник.
Ноздри тау скривились в сухой усмешке.
— Я хочу, чтобы вы поступили правильно, Энсор Катлер.
Скъёлдис хмуро наблюдала за отбытием боевой группы Вендрэйка. Полк не мог позволить себе потерю даже одной из этих драгоценных машин: несмотря на ревностное служение техножрецов, «Часовые» умирали, сломленные Трясиной. Последние восемь шагоходов держались только за счет молитв и запасных частей, снятых с других скакунов. Безумием было рисковать ими ради пустой затеи, но всё же северянка не находила в себе сил упрекнуть Хардина.
«Скажи мне правду о Троице, — вновь настойчиво просил её капитан кавалеристов. — Скажи, что там произошло на самом деле?»
