А совсем недавно мне рассказали печальную историю о том, как в 60-е годы прошлого века не повезло кандидату в генеральные секретари компартии Франции с некоторым образом неудачной фамилией Г...ндон. Московские товарищи, которые, конечно же, всегда утверждали кандидатуры на такие посты в братских коммунистических партиях, отвергли этого борца за светлое будущее, выдвинув в качестве обоснования своей позиции лишь весьма спорный тезис о том, что у нас-де и своих г...ндонов хватает, а тут еще этот...
Есть и более безобидные примеры межъязыковых словарных соответствий такого рода. Например, обычно притворяющиеся утонченными итальянские мужланы хоть и выряжены все как один в «панталони» от «Армани», но вполне могут довести до слез милую русскую Галину в ситцевом сарафанчике только на шатком основании того, что слово «галлина» означает по-итальянски «курица». Не «мой маленький цыпленочек», с которым еще можно было бы как-то смириться, а именно та самая вульгарная курица, которая, как известно, даже и не птица! А в чем же виновата бедная Галина? В чем, я вас спрашиваю?
Среди всего этого паноптикума, этой языковой «кунст-камеры», переполненной несправедливыми и обидными смысловыми несовпадениями, имеются также весьма редкие и счастливые исключения, когда значение какого-либо слова одного языка едва ли не полностью совпадает со значением этого слова, помещенного в другой язык. Фамилия Слиска, вброшенная в английский язык, например, имеет там практически то же самое, кроме разве что самых тончайших нюансов, интересное звучание, что и в нашем родном языке...
«Кака быстро проходит по краю поля, обыгрывает двух игроков, демонстрируя великолепную технику владения мячом, и отдает точный пас в штрафную площадку. Удар – гол!!! А все благодаря прекрасной игре Каки... эээ... Кака... в общем бразильского футболиста!». Да, мой любезный собеседник, да! Именно такой запоминающийся репортаж мне удалось услышать с последнего футбольного чемпионата мира, проходившего в стране всеми нами любимого штандартенфюрера Штирлица.
А это уже репортаж с чемпионата мира по футболу среди юношей в Канаде. Играют сборные Польши и Аргентины: «Стопроцентная голевая ситуация. Удар! И в очередной раз этот молодой футболист промахивается по воротам. Сколько можно? В своей стране он играет в команде с названием... эээ... «Гомик»... может быть, поэтому команда не занимает высокой строчки в турнирной таблице...»
Среди курсантов Института иностранных языков Министерства обороны США, изучающих русский язык, существует старинная традиция просить преподавателей – особенно женщин – громко говорить фразы «пекарь с кротом» и «смелый русский хор». Ни о чем не подозревающего преподавателя какой-нибудь тонкий и звонкий курсантик с невинно-голубыми глазками – шельма этакая! – как бы невзначай просит перевести эти фразы с английского на русский. И, конечно, перед такой же «невинной» затаившей дыхание аудиторией. Когда просьба исполняется, то к удивлению ничего не понимающего преподавателя, ответом бывает громогласный хохот американской солдатни, наслаждающейся похабщиной (да-да, по-английски эти фразы являются самой настоящей похабщиной!), изрекаемой попавшимся на языковую удочку преподавателем.
Ваш же покорный слуга был заблаговременно предупрежден выпускниками этого института о возможных провокациях подобного рода и был к ним готов. Так что нельзя недооценивать важность агентурных сведений для поддержания боевой готовности! Предвкушающих веселые минуты «шутников» в военной форме ждал достойный ответ. О да! Возможно, в первый раз за всю историю существования этого института они получили по заслугам! Долгие годы, проведенные мною в шаолиньском монастыре в строгом посте и изучении методов третирования остроумцев в униформе, не прошли понапрасну! Но об этом, мой любезный собеседник, я расскажу как-нибудь в другой раз и не исключено, что в другой книге...
Один мой друг-«зеленый берет», зная мою слабость к коллекционированию всяких языковых казусов, рассказал мне со смехом, как группа офицеров, в которую входил и он, в ходе выполнения задания в Таиланде была представлена одному весьма высокопоставленному официальному лицу. Обстановка была достаточно формальной и даже несколько торжественной, и переводчик из «зеленых беретов», называя фамилии своих коллег, использовал перед ними слово «кун», что является чрезвычайно уважительной формой обращения – наподобие бывшего нашего «достопочтимый господин» или японского сверхвежливого «сама». В группе находился один политически откорректированный «африканце-американец», и когда переводчик представил его, используя, конечно, вежливое слово «кун» (переводчик употреблял это слово перед всеми фамилиями), то он немедленно впал в неуправляемую истерику, вызвав всеобщее замешательство. Церемония была скоропостижно прервана. «Зеленые береты» бесславно отступили с «поля боя» и ретировались к себе в гостиницу, чтобы перегруппировать там свои силы. Ситуация была весьма и весьма напряженной.
Напряженная «тактическая ситуация» (как выразился мой украшенный зеленым беретом друг), в которую попала его группа, осложнялась еще и тем, что никто ничего не понимал, включая переводчика, а истеричный «африканец» категорически отказывался давать «показания», до утра запершись у себя в номере, откуда лишь периодически доносился звон разбиваемой посуды, угрожающие вопли и удары чего-то тупого – очевидно, его головы – о стены. К утру в номере наступила мертвая тишина, а затем дверь отворилась и на пороге появился он сам – горделиво-спокойный, хотя и бледный (насколько это было возможно при цвете его кожи), и в полной парадной форме. В его руках были несколько листков бумаги, которые оказались официальными рапортами. Один рапорт он тут же вручил командиру группы, а копии предназначались всем – начиная от командира корпуса и вплоть до министра обороны и президента.
Из рапорта стало понятным, что в тех местах, откуда «проистек» – не то Алабама, не то Луизиана – наш вояка, для представителей его расы слово «кун» является очень оскорбительным и, возможно, даже более оскорбительным, чем всем нам знакомое и привычное «ниггер». Обиженному попытались объяснить, всю невинность слова «кун» в тайском языке, растолковать неуместность прямой экстраполяции значения сходно звучащих слов в одном языке на совершенно другой язык, но все понапрасну – политически корректные рычаги в голове «афро-американца» заклинило окончательно и бесповоротно.
Дело об «употреблении оскорбительных расовых эпитетов» продолжалось месяцы, если не годы, на всех уровнях американской военной бюрократии. Были исписаны тонны бумаги и потрачены миллионы долларов. «Истец» покинул вооруженные силы – он не хотел служить в таких «невыносимых» условиях. Где он сейчас? Что он думает об этом «инциденте»? Видит ли до сих пор «козни белых расистов» во всем и вся? Кто знает, кто знает...
Политическая корректность... Как много в этом звуке! Да, в моем сердце, мой любезный собеседник, многое отзывается при этих словах! Например, анонимный пасквиль на вашего покорного слугу с гневным обвинением меня в том, что я по утрам говорил моим коллегам-женщинам, как они хорошо сегодня выглядят – уверяю вас, что я делал это совершенно невинно и без задней мысли, исключительно желая сделать им приятное! Или достопамятный обед вдвоем, во время которого я обращался к своей мило улыбающейся – о, эта милая, многообещающая улыбка, которой мне не забыть никогда! – бывшей курсантке со страстной речью о преимуществах чтения с минимальным использованием словаря в изучении иностранных языков, находя в ней, казалось, полное взаимопонимание в тонкостях построения контекстуального поля, обед, после которого она отправила официальный рапорт по команде, обвинив меня в недостойных домогательствах и едва ли не в том, что я против ее воли грубо взял ее в заложники на целых пятьдесят минут.
О да, мой любезный собеседник, о да! Я многое мог бы рассказать о политической корректности, правящей свой разнузданный бал в Америке, и о всемогущих «политкорректорах», сорвавшихся с цепи. Я мог бы говорить и говорить и когда-нибудь это сделаю, но в этой книге, посвященной совсем другому, ограничусь лишь... Пушкиным. Да-да, тем самым Пушкиным, который памятник себе воздвиг нерукотворный! Оказывается, что народная тропа не заросла к нему не только у нас на Руси, но и в стране «макдональдсов», Голливуда и «политкорректности». Но обо всем по порядку.
Уже известный вам, мой любезный собеседник, «матрешечный» Джон пригласил меня на очередной фестиваль, где он намеревался коробейничать со своими балалайками и расписными ложками. Я приехал, занял место у столика с товаром и стал разглядывать толпу и наших соседей-торговцев. Слева от нас был афганец в бурнусе, справа – усатый индиец в тюрбане. Чуть поодаль я заметил столик, на котором были разложены разнообразные африканские товары: маски, статуэтки из черного дерева, бусы, пестрая одежда, книги. Книги-то и привлекли мое внимание. Я подошел и стал их рассматривать. Они оказались пропагандистской литературой, направленной против белой расы: геноцид африканцев белыми, рабовладение и работорговля, требование репараций в пользу угнетенного нами чернокожего населения и такое прочее. Хозяин товара заметил мой интерес и явно хотел бы со мной поговорить, но был занят разговором с одним из своих покупателей. Выглядел торговец-«идеолог» соответственно – национальные африканские одежды, включая цветастую шапочку, напоминающую по форме турецкую феску, тонкие, интеллигентные черты лица, профессорские очки, четки в руках.
