«Возможно, различные религии и их служители – это просто различные провайдеры и сотрудники компаний, обслуживающие выход к Богу», – подумал тогда Вольский. Если допустить, что некий Бог все же существует…
Сейчас он снова подумал: «Черт его знает, может, это и вправду работает…» Может быть, если он выберет хорошего провайдера и подключится прямо сейчас, и оператор введет правильный код (в горе и радости, в жизни и смерти…), где-нибудь там, в бесконечной вселенной, они с Соней подключатся друг к другу и действительно будут вместе навсегда – и по эту сторону, и по ту… Ведь если он не знает, что там, на той стороне – это вовсе не значит, что там ничего нет. И если он не знает, как осуществляется связь между душами, это не значит, что связь в принципе отсутствует. Законы жизни и законы смерти объективны, как законы оптики или термодинамики. И независимо от того, верит Вольский в них или нет, понимает их, или не понимает, они работают. Так может те, кто поклялся перед Богом никогда не разлучаться, действительно остаются вместе всегда, вечно?..
– Федор! – гаркнул Вольский в коридор. – Федор! Телефон дай мне!
…Священник явился в палату через сорок минут – молодой, с хорошим открытым лицом, в адидасовской куртке поверх рясы. В сущности, Вольскому было все равно, к какому провайдеру обратиться. Если бы поблизости оказалась буддистская пагода или католический костел, то, возможно, на месте этого парня в рясе сейчас стоял бы желтолицый лама или ксендз с тонкой усмешкой на бледных губах. Какая разница, кто? Бог, также как и Интернет, один на всех… Просто православный храм оказался ближе, чем буддистский…
Это было самое странное венчание, которое только можно себе вообразить. Соня лежала, накрытая белой простыней, и выглядело все так, будто молодой священник не венчать ее пришел, а соборовать. Сестра, менявшая невесте капельницу всхлипнула, когда Слободская положила Соне на грудь белую розу. Медсестра вышла в коридор. Слышно было, как она там плачет и негромко причитает: «Господи, такая молодая, жить бы да жить… Жалко-то как…»
Незадолго до прихода священника Соня пришла в себя. Вольский знал: это ненадолго. Надо было торопиться. Он наклонился к ней, прижался щекой.
– Не уходи, – попросила Соня.
– Я здесь, – шепнул Вольский ей в самое ухо. – Всегда с тобой. Хочешь что-нибудь?
– Тебя… – шевельнулись Сонины губы.
– Ты пойдешь за меня замуж? – спросил Вольский Соня слабо улыбнулась потрескавшимися губами и прикрыла глаза.
Она оставалась в сознании, пока молодой человек в рясе кропил вокруг святой водой, лишь ненадолго ушла в небытие, когда Дуся и Федор, призванные в свидетели таинства, обходили больничную койку с венчальными свечами в руках. Потом Соня снова открыла глаза. Над ней сияла сусальным золотом тяжелая корона. Глядя, как Дуся держит над Сониной головой эту самую корону Вольский едва сдерживал слезы. Соня походила на мертвую царевну: белая, с розой на груди, с короной над головой, прекрасная, далекая.
«Нет! – зло подумал Вольский. – Врешь! Я останусь с ней, даже если не смогу удержать ее здесь. И тогда мы посмотрим, тогда мы еще посмотрим!»
Сейчас он действительно верил, что еще не проиграл. Кто там ходил за любимой в царство теней? Орфей? Да, Орфей и Эвридика. И ведь все у них хорошо закончилось, разве нет?.. «Нет, – вспомнил он. – У них все закончилось плохо». Орфей уже почти вывел Эвридику из царства теней, когда она обернулась и превратилась в камень. Но Соня не станет оборачиваться. Он не позволит. Он будет держать ее лицо в ладонях, и все у них будет гораздо лучше, чем у глупой Эвридики…
– В богатстве и бедности, – говорил тем временем молодой священник. – В горе и в радости…
– Да! – отвечал Вольский – Да, да, да.
И Соня шевельнула губами, произнося неслышное «да».
Теперь они были вместе. Теперь они будут вместе всегда, даже если произойдет временный дисконнект…
Священник ушел. Вольский снова сел в кресло, взял Соню за руку Наверное, он задремал, потому что когда открыл глаза, было уже темно, и только синий дежурный свет горел над кроватью. Вольский потряс головой, наклонился над Соней, поцеловал в лоб. Она снова была без сознания. Вольский глянул на осциллограф, и внутри все похолодело: светящаяся точка, прежде медленно ходившая по экрану, сейчас носилась вверх-вниз, как сумасшедшая.
– Федор! – заорал Вольский. – Боря! Кто-нибудь, врач! Сюда!
Федор, Боря, дежурный врач и кто-нибудь в лице двух хорошеньких сестер затопали по коридору и в палату ввалились практически одновременно.
– Что случилось? – переводя дух, спросил Борис Николаевич.
Сгорбившись над Соней, никого не стесняясь, Вольский плакал.
– Боря, – сказал он, поднимая на доктора Каравченко до краев наполненные детским страхом глаза. – Боря, она умирает.
Вольский мотнул головой в сторону осциллографа. Боря тоже глянул – и заорал вдруг:
– Анжела, быстро, адреналин неси, тридцать кубиков!
Потом положил Вольскому руку на плечо и сказал:
– Аркадий Сергевич, она не умирает. Совсем наоборот.
* * *
Через две недели старый кирпичный завод в городе Заложное был продан Вольскому. Самым ценным в этом приобретении были шестьдесят гектаров земли, прилагавшиеся к заводу. Перво-наперво территорию обнесли бетонным забором, а в начале декабря установили по периметру какую-то навороченную охранную систему чтобы никто больше не ходил на родник даже случайно. Теперь на этих шестидесяти гектарах леса лишь зверье разгуливало, да изредка заходили в чащу охранники вывесить на дереве что-нибудь для одичавшего вконец Савского: когда теплую подстилку, когда копченый окорок. Валерьян Электронович людям ни разу не показывался, предпочитая выходить из норы по ночам. Наутро окорок исчезал, и через несколько дней охрана вывешивала следующий.
Веселовский уехал в Америку по приглашению тамошнего уфологического общества. Он читал американцам лекции о русском фольклоре, в основу которого легли реальные истории посещения Земли инопланетянами. Лекции имели шумный успех, и Веселовский намеревался гастролировать до весны. Перед Новым годом он прислал Дусиной тетке письмо. В письме Виктор Николаевич хвалился, что его лекции некое уважаемое издательство решило выпустить отдельной книгой, а также приглашал Лерусю посетить столицу штата Джорджия город Атланту, где он в настоящее время имеет счастье гостить, и заверял, что все дорожные расходы возьмет на себя уфологическое общество штата.
Подруга Дусиной матери, Марта Штольц, вернулась к себе во Франкфурт, где вскоре выпустила на немецком языке книжку под названием «Славянская обрядовость. Параллели». Если бы Вольский читал по-немецки, книга эта могла бы многое ему объяснить. В частности, от чего умирающая Соня неожиданно ожила. Но Вольский немецкого не знал, филологией не интересовался, да и с госпожой Штольц знаком не был.
Между тем шестую главу «Параллелей» госпожа Штольц посвятила схожести свадебных и похоронных обрядов на Руси.
«Побывав во многих русских деревнях на похоронах и на свадьбах, – писала она, – я обнаружила, что эти обряды практически идентичны даже в мелочах. В начале церемонии похорон покойного накрывают простыней, венчальной или пасхальной скатертью (иногда – просто полотном) так же, как невесту накрывают фатой либо покрывалом. На этот обряд редко обращают внимание, между тем аналогия со свадебным покрыванием невесты делает его весьма значимым. Как и невеста, покойник утрачивает привычный облик, становится „бесформенным“.
Омовение усопшего – такая же важная процедура в обряде похорон, как и мытье невесты в бане.
Плач по невесте часто очень напоминает плач по покойнику. Процедура прощания, тексты причитаний – все очень и очень похоже.
Усопшего одевают в новую, ненадеванную одежду, которую специально шили для этого случая. Вот вам еще одна параллель со свадьбой. К слову, женщин обычно хоронили в той же одежде, в которой они венчались: “В чем венчаться, в том и скончаться” – одна из многих “перекличек” свадьбы и похорон.
Если изготовление гроба уподобляется строительству дома, то переложение покойника в гроб (и далее – в могилу) – новоселью. Применительно к свадебным обрядам – это переезд невесты в дом жениха.
Как девушке дают приданное, так и в гроб усопшего помещают “долю” покойного: кусочки хлеба, стружки от гроба, обрезки ткани, оставшиеся от шитья савана, медные деньги (“для оплаты места на кладбище” или “для оплаты переправы через реку”).
Особый интерес представляет обсыпание тела покойника в гробу зерном ржи и овса. Бросание вслед обычно предпринимается для того, чтобы закрыть обратную дорогу покойнику. Точно так же и невесту обсыпают зерном.
Образы и мотивы дороги, дальнего трудного путешествия являются основными в похоронных и свадебных причитаниях.
Особенность пути в похоронах (и свадьбе) состоит в том, что независимо от реального расстояния от дома до кладбища (или от дома невесты до дома жениха) путь изображается дальним, трудным и опасным. Кое-где покойника даже летом отвозили на кладбище на санях. Вынос покойника из дома и вывод невесты сопровождаются многочисленными действиями, имеющими глубокий ритуальный смысл.
