Откупщик того времени пользовался неограниченным правом делать все, что угодно. В великороссийских губерниях, где до этих пор по старине пробавлялись пивом и брагой, тогда явилась одна водка, и с ней вдруг появилось страшное пьянство, и в мире народных поверий возродился образ Ярилы, бога водки, русского Бахуса, и праздник Ярилы, почти забытый, разом появляется в губерниях Тверской, Костромской, Владимирской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской, и в Петров пост, 30 мая, в последний день празднования Ярилы, в Воронеже, на площади стояли бочки с вином, валялись пьяные, в это время является на площади епископ воронежский Тихон, начинает кротко поучать любимый им народ, народ его слушает, потом разбивает бочки с вином, и с тех пор праздник Ярилы навсегда прекращается в Воронеже.
Но преосвященному Тихону подвиг этот даром не прошел. Всесильные откупщики донесли, что он смущает народ, учит его не пить водки и тем подрывает казенный интерес, и вследствие этого доноса святитель должен был отправиться на покой.
Уничтожение откупа составляет лучшую страницу из царствования Императора Александра II. 1 января 1863 года открыла свои действия новая акцизная система и дешевая водка, столь для народа необходимая, стала его достоянием. Народ, как гласили тогда газеты, собравшись пред домом одного откупщика, пропел ему анафему, в другом городе, на святках, кто-то ходил по трактирам, замаскировавшись в надгробный памятник откупу. Ходящий памятник представлял большой четырехгранный столб, широкий снизу, узкий кверху, по сторонам его были написаны приличные эпитафии, оплакивающие откуп. Явились и лубочные картинки – похороны откупа и т. д.
Откупщики делались в самое короткое время известными миллионерами. Из числа таких богатейших лиц были: Лукин, Шемякин, Кандалинцев, Походяшин, Рюмин, Логинов. Последний устроил однажды народный праздник, на котором излишком оставшейся у него водки перепоил парод допьяна, так что несколько человек замерзло, причем полиция, как тогда уверяли, подобрала до 400 тел.
Логинов данный им народный праздник считал как сделанное им пожертвование. Откупщики, наживаясь от народа, вместе с тем расстраивали казну. Так, на одном Логинове недочет простирался до двух миллионов рублей.
Последними богатыми откупщиками были: Бенардаки, Кокорев, Каншин. По большей части все такие откупщики обыкновенно забывали разумные осторожные расчеты, задавались большими предприятиями и в конце концов лопались и обращались в таких же бедняков, какими они были до своей первой разживы.
С уничтожением же откупов, за откупщиками осталось недоимок свыше 50 миллионов рублей.
В смеси народностей, составляющих население Петербурга в описываемые нами времена, немало встречалось на улицах в нарядах древнеэллинского королевства. В ряде таких личностей, ходивших в фустанелах и красной феске, очень часто попадался на людных улицах столицы низенький старичок, всеобщий знакомец, известный под именем «Зоя Павлыча». Это был выходец из угнетенной Греции, очень зажиточный уроженец Янины, страстный ревнитель древней славы Эллады и истинный покровитель классического образования. Едва ли было какое-либо благотворительное или ученое предприятие, особенно касавшееся его соотечественников, в котором бы он не принимал деятельного участия. Зой Павлыч был собиратель разных редкостей, его кабинет открыт был для всех, его посещали ученые, путешественники, он охотно всем показывал свои богатые собрания редких рукописей, монет и медалей, драгоценных камней и особенно свою «Пелегрину», составлявшую его гордость и отраду. Пелегрина была высокой красоты жемчужина, весом около 28 карат и совершенно круглая; отблеска и высокого глянца она казалась прозрачною. Жемчужина была куплена им в Ливорне у капитана одного купеческого корабля. Зой Павлыч хранил ее в трех коробочках, одна в другую вложенных, и с торжеством показывал ее любопытным на листе белой бумаги.
Эту жемчужину в конце концов один его же соотечественник грек успел у него похитить, явясь переодетым в мундир адъютанта генерал-губернатора. Похититель был вскоре найден, но жемчужину он успел попортить. Это так поразило Зоя Павлыча, что он вскоре с горя и умер. Все редкости и драгоценности, по предсмертному его желанию, были отправлены в Афины для основания там греческого музея.
В конце сороковых годов в Летнем саду бросалась в глаза гуляющих стройная фигура видимо молодого мужчины, постоянно одетого в глубоком трауре, с обшитыми по кантам сюртука плерезами, а на рукавах и шляпе с черной повязкой; но всего страннее было в наряде этого господина то, что лицо его скрывалось всегда под черной плотной маской. Много ходило тогда толков в обществе об этом таинственном незнакомце, приезжавшем всегда в карете, в сопровождении одного старика слуги. По рассказам, судьба этого незнакомца была очень трогательная. Несчастье постигло в день его свадьбы на нежно обожаемой им особе.
После свадебного пира, когда гости уже разъехались и он находился в своем кабинете, вдруг ему слышится запах дыма; в ужасе он кидается на половину жены и тут видит, что весь дом уже объят пламенем. С трудом он пробирается к ней, схватывает ее и уносит сквозь пламень, но у выхода силы его оставляют и он вместе с женою падает без чувств.
Пока сбежался народ и приехали пожарные, дом уже был весь в огне. Несчастных супругов нашли обгорелыми, молодая жена его уже была без признаков жизни, а он лежал с лицом, не имевшим уже подобия человеческого. Три дня он был без чувств и уже делали приготовления к его погребению; желая похоронить его, с женой, не засыпали могилы последней. Но доктора возвратили его к страдальческой жизни. И вот с тех пор лица его, кроме слуги, никто уже не видел.
В числе лиц, обрекших себя на уличное шутовство и гаерство, был известен отставной чиновник, крайне невзрачной наружности, с золотушными шрамами на лице, ходивший по рынкам и улицам всегда со свитой собак-ублюдков, одетых в костюмы. Одна была в зеленом фраке, желтых штанах и красном жилете, другая в обтянутом пестром кафтане, синих штанах, третья в каком-то бурнусе с колпачком, в шапочке, с разноцветными перьями, четвертая в фижмах, роброне и парике с тупеем, пятая в дамском капоте и шляпке, какие носили в сороковых годах.
Все эти костюмированные собаки носили имена современных франтов и франтих, известных в тогдашнем обществе. Появление этого полупомешанного чиновника со своей свитой возбуждало всеобщий хохот. Толпа мальчишек бегала за ним; кто угощал собак сахаром, кто давал пряник, сухарь и т. д.
Большою популярностью в описываемые года на улицах и рынках пользовался еще бродячий фокусник Апфельбаум, упоминаемый Гоголем в одной из его повестей. Апфельбаум видом был очень приличен, ходил он во фраке, с большим жабо. В руках у него всегда была палочка из слоновой кости, которая и помогала при его манипуляциях.
Он ловко вынимал у извозчиков из носа картофель; ломал у пирожника пироги, в которых находил червонцы, сковывал висячим замком рот какого-нибудь ротозея, выпускал из рукава голубей, морских свинок и т. д. Апфельбаум все это проделывал даром, видимо, только ради одной рекламы.
Ходил и другой такой же ловкий фокусник, – высокий старик итальянец с серьгой в ухе. Это был пленный итальянский офицер, пришедший в Россию с Наполеоном в двенадцатом году. Последний, помимо фокуснических штук, чинил зонтики, делал курительную смолку и продавал замечательный по целебным свойствам пластырь от мозолей. За рецепт этого пластыря известный придворный доктор Арендт предлагал ему более пятисот рублей, но итальянец не хотел открыть его и за большую цену.
Много чудесного тогда в народе рассказывали и про одного наезжавшего в Петербург иностранца француза-чревовещателя Александра Ватермара. Про него говорили, что он раз довел будочника, стоявшего на часах у будки, до того, что он стал ломать будку алебардой, полагая, что в углу постройки скрывается нечистый.
В другой раз он довел бабу, несшую в охапке дрова, до полного отчаяния, разговаривая с нею из каждого полена.
Этот чревовещатель обладал знаменитой коллекцией рисунков и автографов различных знаменитостей. В числе многих редкостей в ней находились рисунки русских императоров. В коллекции автографов было тоже значительное число русских знаменитостей, между которыми особенно интересны две строчки на французском языке в его альбоме, выражающие удивление великого поэта к редкому подражательному таланту знаменитого чревовещателя:
Vorte nom est legion,Car vous etes plusieurs.[9]
с подписью А. Пушкина. St-Pet 16juin 1834 г.
В те года на улицах Петербурга можно было встретить и другого иностранца, в старом мундире итальянского моряка, невысокого роста старичка с развевающимися седыми волосами, с доброю улыбкою на устах; у него вечно под мышкою находился портфель с разноцветною бумагой и акварельными красками. Бедняга снискивал себе пропитание, вырезывая очень художественно за мелкую монету модные в те года силуэты со всякого, а также делая виньетки на бумаге для поздравительных писем и поминальных книжек. Рассказывали, что этот бедняк был обнищавший эмигрант, граф или виконт.
