В числе таких же уличных лиц и знаменитостей мостовой был известен всем петербуржцам стоявший на тротуаре Невского проспекта горбун Даниэль Тиайнен, под навесом кожаного фартука с походною лавочкою трубок, ножей, ножниц, зубочисток и зонтиков. Сколько обычных лиц Невского сменилось перед ним. Сколько богачей, известностей, героев прошло мимо него! Сложа руки, смотрел он из-под длинного козырька на проходящих по проспекту или читал газету. Говорят, что этот горбун был не прочь от ручного залога.
Петербургским старожилам был известен и другой такой уличный торговец, который тоже встретил не одно сменившееся поколение. Это был старик с седыми бакенбардами, известный под именем Яши таким лицам, как Карамзину, Сперанскому, Крылову, Пушкину и Грибоедову. Более полувека сидел он на скамейке в Гостином дворе, по Зеркальной линии, против Публичной библиотеки, и торговал мягкими, как бархат, мелками для карт и светильней для лампад. Он помнил, когда игра в карты была допущена в маскарадах и в Большом театре была «горница для карт». Карты в то время выписывались из-за границы и стоили два рубля дюжина. Впоследствии карты были отданы на откуп; цена на них возвысилась вследствие сбора за клеймение карт, установленного в пользу Воспитательного дома. В первое время Александровская мануфактура делала по 14 тысяч колод ежедневно, но, несмотря на это, не могла удовлетворить требованиям тогдашнего общества, и карты распродавались каждый раз без всякого остатка.
Этот же продавец карточных мелков был известен, вместе со своим отцом, как хороший дрессировщик собак. Когда в начале 50-х годов в театре-цирке была возобновлена драма «Обриева собака», белый одноглазый пудель Яши очень эффектно разыгрывал свою роль. Собака в этой драме, по чутью, отыскивает могилу своего барина, разрывает ее и бежит к знакомой барину старушке – известить ее о случившемся несчастии. Старушка, ничего не понимая, выходит с фонарем и ставит его на пол; собака лает и тащит ее за платье за собой. Наконец, собака хватает поставленный на пол фонарь и бежит за сцену, старушка следует за собакой. Но самая эффектная сцена была в последнем акте, когда собака узнает убийцу и бросается на него. За каждое представление собака получала после спектакльную плату. Вся же суть была в колбасе, которою дразнили голодную собаку.
В начале же 50-х годов уличною знаменитостью был мужичок-волшебник, родом москвич, обыкновенно дававший представления под открытым небом, на каком-нибудь многолюдном дворе. Это был укротитель змей совсем вроде индийского факира. Представление начиналось тем, что укротитель притворяется пьяным, вынимает из-за пазухи довольно большой клубок и бросает его на землю.
По его слову, клубок развертывается – это две змеи, длиною по аршину. Укротитель идет к ним и приказывает им ползти за собою; змеи извиваются по земле, поднимают головы, высовывая языки и сверкая глазами. Затем он берет одну из змей головою в рот, а остальную часть ее тела обвивает вокруг своей шеи, и потом проделывает то же самое с другой из них. Восклицаниям и аханью не было конца, и медные деньги так и сыпались в карман кудесника.
В числе столичных фланеров, все поступки и жизнь которых в высшей степени были странны, в 50-х годах замечалась одна бедная женщина, г-жа Рединг. Она зимой и летом ходила босиком, в чепце, спереди которого пристегнут был шифр в виде эмблемы – веры, надежды и любви. 0 ней знали только то, что она была когда-то богата и хороша собою и впала в крайнюю бедность вследствие какого-то тяжелого несчастья.
В числе лиц, отвергавших совсем головной убор и обувь в описываемое время на улицах Петербурга, как нам сообщает один из старожилов, были известны князь Те-ев и д. ст. с. Трцкий.
В николаевское время на улицах столицы встречалось много азиатских народностей, поражавших петербуржцев своими костюмами. Так, посреди таких выделялись хан Нахичеванский, хан Карабагский и шамхал Тарковский. Особенно пользовался популярностью второй хан, очень красивый, высокого роста мужчина в своем колоритном национальном наряде с неизбежной бараньей шапкой и на шее с большою золотою медалью, окруженной крупными бриллиантами.
Этот хан был большой охотник до карт, и его крупная пожизненная пенсия почти целиком расходилась по карманам шулеров. Что же касается до шамхала Тарковского, то он был генерал-лейтенант российской службы, видом был очень толст и неуклюж и возраста весьма почтенного. Он был типичный образец полудикого кавказского властелина. Его сопровождала всегда многочисленная толпа слуг, с которыми он распоряжался по-свойски, отрезая уши и носы за небольшие проступки. Благодаря таким расправам, он умер в плотно закрытой карете, в сильные июньские жары, в которой лежал в подушках. Не любившие его служители устроили ему такую кончину от апоплексии, – по дороге во время его следования в Дагестан.
В сороковых годах на петербургских улицах еще встречалось несколько военных времен Екатерины II, в своих характерных кафтанах, с тростями в руках; попадался один ветеран в елиса-ветинском мундире светло-зеленого цвета с красными отворотами и золотым галуном, в треугольной шляпе с коротким белым султаном, это был столетний старик майор Щегловский.
Глава XXV
Феноменальные силачи Д-в и К-ин. – Чудак-балетоман Ч-ев. – Гр. Потемкин. – Театрал Каменский. – Оригинал В-ский. – Путешественник К-о. – Идиллик-учитель
Между знаменитыми русскими силачами был известный небогатый помещик П.Л. Д-в. Это был восьмидесятилетний старик высокого роста, белый, как лунь, и необыкновенно крепкого сложения; ходил он всегда – зимою и летом – в одном синем, довольно длинном сюртуке с палкою в руках, на которую иногда садился верхом и скакал, а иногда махал ею в воздухе, как саблей. Он был крепок и здоров, как самый крепкий юноша, и никто не помнил, чтоб он когда-нибудь был нездоров. Он не чувствовал слабости и усталости в ногах, у него еще скрипели кулаки, когда он их сжимал. Не было силача, который мог бы с ним сладить, он сам говорил, что у него сила непомерная, и при этом показывал огромность своих крепких кулаков и наслаждался их скрипением. Он только надевал рукавицы и подвязывал платком уши. Однако ж не любил этих рукавиц и платка, и если надевал их при ком-нибудь, то всегда с горечью замечал: «Вот уж и я, батюшка, старею, рукавицы надо надевать».
В молодости он служил в армии Потемкина и Суворова в гусарах и был во многих походах и сражениях. Из его рассказов памятен один о турке страшном – тоже силаче. Это было на Кинбурнской косе; при этом он вспоминал слова солдатской песни: «Наша Кинбурнска коса наделала чудеса!» Вот что рассказывал богатырь.
Во время одной схватки с турками был взят в плен необыкновенной силы турок, который содержался потом при нашей армии, хвастался своей силой и вызывал русских на единоборство. Многие отваживались с ним биться, но никто не мог его одолеть. Иных он даже изувечил и некоторое время единоборство с ним было запрещено. Вдруг узнает о турке командир того полка, где служил богатырь Д-в. Послали за ним; он находился в главной квартире, оттуда, где содержался турок, в нескольких верстах. Д-в чрезвычайно обрадовался случаю показать свою силу и немедленно отправился в путь с тем провожатым, которого за ним послали. На дороге им случилось брести водою целых восемь верст. По приходе Д-ва ввели в подземный зал, весь увешанный коврами с турецкими диванами по стенам. На полу были тоже ковры. Собрались зрители, состоявшие из главных начальников войск, и был приведен турок. Д-в признавался, что турок ему показался очень страшным. Он был необыкновенно огромен и широк. Но Д-в, никем еще не побежденный, надеялся на себя крепко и стал читать суворовскую молитву, которую он читал во всех случаях жизни и которой, как он говорил, научил их сам батюшка Суворов. Бойцам велели раздеться донага и потом подали им два богатых турецких платка, которые они тут же повязали каждый сам себе на шею. Потом, взяв друг друга левой рукой за платок под горлом, стали ходить. Д-в был предуведомлен, что турок бьется обыкновенно головой в грудь, и потому, заметив, что платок у него повязан на шее свободно (чтобы при ударе головой было свободнее рвануться вперед), остановился и потребовал, чтобы платок у турка перевязали снова несколько туже. Платок перевязали, и они, схватившись снова, начали ходить. Турок много раз покушался ударить Д-ва в грудь, но никак не мог сломить его руку. Бой продолжался долго, самым ожесточенным образом. Наконец турок был побежден.
Вскоре после этого подвига, при первой схватке с неприятелем, Д-в был произведен в корнеты и потом вышел в отставку.
Он жил то у одного, то у другого знакомого, а летом и просто где-нибудь в поле или в лесу. Он обладал еще одной странной способностью – он умел укрощать всякую злую и неизвестную ему собаку и не было примера, чтобы его собаки кусали. Когда его спрашивали, как он это делает, он обыкновенно отвечал: «Я, батюшка, суворовскую молитву читаю!»
