проблема. Мы смогли пленить Ясность-Зрения, встречаясь вечером. Но это, — он тряхнул бумагами, которые держал в руке, — кое-что другое. Полумер будет недостаточно.
— Что тогда? — спросила она.
Он положил бумаги на стол.
— Мы остановился, — сказал он. — Несколько дней мы не будем прикасаться к ним. Вместо этого мы пошлем кого-нибудь в предместье за едой и свечами или почистим сады. Все, что угодно.
— У нас есть на это время? — удивилась Эя. — Все могло произойти. Мой брат мог жениться. Его жена могла забеременеть. Все гальты могли погрузить своих дочерей на корабли, а люди из городов могли сбежать в Киринтон, Актон и Марш. Мы находимся там, где не с кем поговорить, никакие посыльные не ездят мимо нас. У меня такое чувство, что время остановилось. Но это не так. Мы здесь уже много недель. Месяцев. Нельзя тратить время, которого у нас нет.
— И что ты можешь предложить? Двигаться быстрее, чем мы в состоянии? Думать более ясно, чем мы в состоянии? Мы можем, конечно, продолжать сидеть с серьезным выражением на лице и спрашивать себя, не нужно ли улучшить работу. Но разве ты никогда не видела больного человека, которому нужны покой и время? У нас то же самое.
— Я также видела, как больные умирают, — сказала Эя. — Время идет, и если ты ждешь чего-нибудь слишком долго, ты его не получаешь.
Ее рот хмуро изогнулся, под глазами залегли черные круги. Она укусила нижнюю губу и тряхнула головой, словно вела разговор с собственным сознанием и не соглашалась сама с собой. Уголек, горевший в жаровне, осел, в воздух взвилась дюжина искорок, сиявших как светлячки. Одна приземлилась на бумаги, уже холодная и серая. Пепел.
— Ты передумала, — сказал Маати.
— Нет. Не передумала, — сказала она. — Мы не можем рассказать об этом отцу. Еще нет.
— Мы можем послать письма к другим, — сказал Маати. — В каждом городе есть высшие семьи, которые выступили бы против плана Оты, если бы узнали, что в этот мир вернулся андат. Ты всю жизнь провела при дворе. Два-три человека, которым можно доверять, вот и все, что нам надо. А потом слухи дойдут до нужных ушей. Нам даже не придется говорить, где мы и кого пленили.
Эя расчесала пальцами волосы. Она молчала, и с каждым ее дыханием Маати чувствовал, что его надежды растут. Если он промолчит и даст ей немного времени подумать, она убедит сама себя. Она объявит об их успехе, и во всех городах Хайема узнают, что Маати Ваупатай остался верным им. Он никогда не сдавался, никогда не отворачивался от них.
— Это означает, что надо ехать в город, — сказала Эя. — Если я пошлю полдюжины зашифрованных писем со своей печатью из какого-нибудь предместья, в котором нет своего посыльного, на юге узнают, где мы находимся.
— Тогда Патай, — сказал Маати, разводя руки. — Нам нужно отступить на шаг от пленения. Письма выиграют для нас время, необходимое, чтобы все наладить.
Эя отвернулась и выглянула в окно. С кленов, росших во дворе, уже летели листья. Сильный порыв ветра или ураган, и их ветки останутся голыми. Коричнево-серый воробей прыгал с сучка на сучек. Маати отчетливо видел четкие метки на крыльях и черные глаза. Уже много лет вместо воробьев он видел размытые пятна. Маати посмотрел на Эю и удивился, увидев на ее щеках слезы.
Он коснулся ее плеча. Она не взглянула на него, но Маати почувствовал, что она наклонилась к нему, в определенном смысле.
— Я не знаю, — сказала она воробью, деревьям и тысячам упавших листьев. — Я не знаю, почему это должно быть важно. То, что он сделал, не секрет. Как и то, что я думаю об этом. У меня нет ни малейших сомнений в том, что мы сделали правильный выбор.
— И все-таки, — сказал Маати.
— И все-таки, — согласилась она. — Отец разочаруется во мне. Я привыкла считать себя достаточно взрослой и не думала, что его мнение имеет хоть какое-то значение.
Он поискал ответ, что-нибудь нежное и доброе, что могло бы усилить ее решимость. Но, не успев найти слова, он почувствовал ее напряжение. Убрав руку, он принял позу вопроса.
— Мне кажется, я что-то услышала, — сказала она. — Кто-то кричит.
Воздух расколол длинный пронзительный вопль. Голос женщины, но он не смог угадать, какой. Эя прыгнула со стула и исчезла темных коридорах раньше, чем Маати пришел в себя. Задыхаясь, с бьющимся сердцем, он последовал за ней. Крик не прекращался, и, оказавшись около кухни, Маати услышал другие звуки: грохот, стук, громкие голоса, требовавшие успокоиться или выкрикивавшие непонятные приказы, детский вой андата. Потом послышался начальственный голос Эи:
— Стоп!
Маати, прижав кулак к груди, обогнул последний угол, сердце билось как сумасшедшее. Там, где обычно мирно готовили еду, воцарился хаос. Глиняный кувшин с пшеничной мукой перевернулся и разбился. Тонкая каменная пластина, на которой Ирит рубила овощи, лежала на полу в обломках. Посреди комнаты стояла Ашти Бег, похожая на статую абстрактного мщения — нож в руке, подбородок высоко задран. Ванджит, прижавшая к груди хныкавшего андата, схоронилась в уголке. Большая Кае, Маленькая Кае и Ирит вжались в стены, их глаза и рты были широко распахнуты. Эя, со спокойным и начальственным выражением лица, выглядела как мать, приказывавшая своим непослушным детям отойти от края обрыва.
— Все кончилось, Ашти-тя, — сказала Эя, медленно идя к женщине. — Я заберу нож.
— Не раньше, чем я найду эту шлюху и вонжу его в ее сердце, — сплюнула Ашти Бег, поворачиваясь на голос Эи. Маати в первый раз увидел серые женские глаза, похожие на штормовые облака.
— Я заберу нож, — опять сказала Эя. — Или повалю тебя на пол и все равно заберу его. Ты знаешь, что скорее ранишь остальных, а не Ванджит.
Андат заскулил, и Ашти Бег крутанулась к нему. Эя неслышно шагнула вперед, обхватила ладонями локоть и запястье Ашти Бег, и повернула. Ашти Бег закричала, клинок зазвенел о пол.
— Что… — выдохнул Маати. — Что произошло?
Четыре голоса ответили одновременно, слова спотыкались одно об другое. Только Эя и Ванджит не сказали ничего, два поэта молча глядели друг на друга посреди словесного урагана. Маати поднял руки, приняв позу, которая требовала тишины и все тут же умолкли, за исключением Ашти Бег.
— …власть над нами. Это неправильно и нечестно, и не собираюсь притворяться, улыбаться и лизать ее зад только потому, что ей посчастливилось стать первой!
— Хватит! — сказал Маати. — Хватит, вы все. Боги. Боги. Ванджит. Пойдем со мной.
Девушка посмотрела на него так, словно видела в первый раз. Искаженное
