В бассейне он переоделся и стал плавать по широкой водной дорожке. Он почти всегда плавал один – бомжи не жаловали панские развлечения, предпочитая пруд и веселую компанию. Плавать он любил, кроме того, надо было сохранять форму, и преодолевая то брассом, то кролем метры короткой дорожки, старался ни о чем не думать, но почему-то именно в бассейне приходили к нему воспоминания о том, как он попал в эту психушку, где живет под обидной кличкой Реквизит.
Началось все точно по инструкции Конторы – его нашли в бессознательном состоянии санитары клиники, собиравшие клиентов для своего заведения. Нашли его возле забора в дачном поселке.
«Странная какая-то тяга появляется у людей и собак к заборам, как только им становится плохо», – думал он иногда.
Он был уверен, что бессознательное состояние ему устроила Контора, они же навели на него людей из клиники. Был он тогда к таким пакостям совсем не готов – прошло уже около месяца после его разговора с Шитовым и он думал, что Контора о нем забыла, ну, не забыла, конечно, они ничего не забывают, а сочла нецелесообразным его участие в операции.
Он тогда совсем успокоился, не думал об этом вообще, и занимали его тогда совсем другие дела. Готовился он к проникновению в прошлое, хотел попытаться встретиться там с Хиромантом и все разузнать у него о проникновениях: сны это были или нет, и если сны, то почему он находил у себя деньги из того времени – то сирийские фунты, то монетки исчезнувшей Империи. Многое надо было ему узнать у Хироманта, очень хотел он с ним поговорить, поэтому и к проникновению готовился тщательно: ретро-костюм выпросил у Нестантюка из театрального реквизита (вот, небось, проклинает его теперь надежда губернского искусства – костюмчик-то тю-тю!) и на дачу к приятелю приехал специально, чтобы оттуда в прошлое отправиться в этом костюме.
Правда, первоначальный план ему подпортил Рудницкий – явился отставной полковник на дачу с бутылкой какого-то самодельного вина. Они эту бутылку распили, разговоры разговаривали, потом Рудницкий ушел, а он отправляться в прошлое передумал, решил переодеться, дождаться Рудницкого и вместе ехать домой. Сел он на скамейку перед дачей да и задремал, а очнулся уже в клинике.
«Почему они говорят, что нашли меня под забором? Может, это метафора такая? – думал он. – Впрочем, это ведь Викентий говорит, а он мог и придумать или английского выражения более подходящего не нашел».
Первое, что увидел Рудаки, когда пришел в себя, была улыбающаяся физиономия доброго доктора Кузьменко.
– Як ви себе почуваєте? – спросил он на языке Губернии.
Рудаки молчал, и в памяти постепенно проявлялись обстоятельства, приведшие его сюда – правда, куда, он еще не знал: прошлое его проклятое, шпионское, встреча с Шитовым и инструкция, которую ему передал Шитов, и прежде всего инструкция. Их учили на Курсах, буквально вдалбливали им в головы: «В трудной ситуации действуйте только по инструкции – ее писали для вас умные люди в спокойной обстановке. Ни в коем случае нельзя думать самому, искать выход – выход подскажет инструкция, действуйте строго по ней!».
Рудаки молчал, слушал ласковую скороговорку Илько Вакуловича, и перед его мысленным взором возникала инструкция – он отчетливо видел перед собой мелкий шрифт: «Ваш родной язык – английский, кроме него, вы знаете арабский». И он наконец сказал доброму доктору:
– I don't understand.
Потом начались долгие допросы, но он постоянно видел перед собой текст инструкции: «Вы не помните, ни кто вы такой, ни откуда вы родом». И он действовал так, как было там написано. Допрашивали его двое: сам Кузьменко и еще один – Рудаки так и не узнал его имени, – говоривший на вполне приличном английском. Рудаки ни на йоту не отступал от легенды, и скоро допросы кончились и началось долгое ожидание с водными процедурами.
«Интересно, сколько еще ждать, – гадал он, переодеваясь, – визит араба должен ведь что-то означать. Может быть, скоро предложат контракт. А какую мне планируют дать роль? Едва ли чернорабочего – я на этом руднике и сутки не протяну. Нет, как раб я им не нужен – для этого есть молодые, относительно здоровые бомжи. Мне они, скорее всего, готовят роль капо, хотя тоже вряд ли, я ведь ни русского, ни языка Губернии не знаю. Может быть, роль сопровождающего, вроде того барана, который ведет овец на бойню? Только зачем им это? Там дюжих баранов хватает, чтобы гнать людей в забой. А может, хотят предложить мне долю в бизнесе? Но для этого они должны быть заинтересованы во мне. А какой интерес я для них представляю, не молодой и явный интеллигент?»
Он посмотрел на часы, висевшие на стене в раздевалке – приближалось время обеда, – и пошел к себе в «апартаменты», чтобы сменить спортивный костюм на своего рода униформу «гостей» клиники – джинсы и футболку с надписью «British Council». Интересно, знала ли эта уважаемая организация, на какие цели пошли пожертвованные ею футболки?
Переодеться Рудаки не дали. Только он вышел на балкон, чтобы повесить сушиться плавки, как туда ворвался дюжий молодец в маске и с АКМ. Он приказал ему стать к стене, обыскал и повел в главный корпус, где в вестибюле другие молодцы в камуфляже уже собрали остальных «гостей» клиники. Туда же вскоре привели и «главных действующих лиц»: «Деда Мороза» Кузьменко, его подручных и того безымянного, который допрашивал его по-английски.
Потом в сопровождении двух полицейских чинов в форме вошел Викентий Уманский и держал перед собравшимися речь на языке Губернии. Из речи явствовало, что доблестная Губернская служба разоблачила преступную организацию работорговцев.
– Не маете доказів! – взвизгнул доктор.
Но Уманский проигнорировал его и продолжил свою речь, сообщив собравшимся, что все узники этой так называемой клиники будут освобождены, как только дадут показания. Бомжи восприняли новость сдержанно.
«Так вот оно что, – думал Рудаки, – так это местная Служба подсуетилась и сорвала операцию Конторе Шитова. Ну что ж – мне все равно. Вот и кончилась моя последняя операция». Все это было так неожиданно, что он даже особой радости не испытывал.
Он шагнул в сторону полицейских, но охранявший его спецназовец схватил его за руку.
– Пусть подойдет, – приказал спецназовцу Уманский и, обращаясь к Рудаки, сказал по-английски: – Вы свободны, мистер Реквизит.
– Сам ты реквизит, – ответил ему Рудаки по-русски и сказал полицейскому: – Моя фамилия Рудаки, профессор Рудаки. Надо сообщить моей семье.
– А как же… – от удивления Уманский перешел на язык Империи. – Так вы что, по-русски говорите?!
– So much for your Province Intelligence![43] – сказал Рудаки и попросил у полицейского мобильный телефон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
