— Несите сюда сосуды, — приказала она помощницам.
Служанки встали в цепочку, протянувшуюся от балконной двери до ванной комнаты. И оттуда начали передавать друг другу глиняные сосуды, по форме напоминавшие песочные часы; сосуды были наполнены теплой водой, и эту воду, к немалому удовольствию Лины, Эвридика тут же принялась лить ей на голову.
Другие служанки поспешили намылить губки, мягкие, словно ватные шарики. И медленно, осторожно стали мыть Лину. Лина поначалу просто замерла в полной неподвижности, расставив руки в стороны.
А потом Эвридика запела — сначала тихо, едва слышно, — но вскоре другие духи подхватили напев, и нежные женские голоса наполнили воздух.
Светлая, без единого изъяна,
Увенчанная шелковыми волосами,
Она стоит здесь.
Та, которая собрала все смертное
В своих нежных бессмертных руках.
Песня звучала низко и чувственно, ее ритм немного напоминал болеро, и она затронула что-то в глубине души Лины. Заинтересованная, она поискала в памяти Персефоны.
«Эта песня — древнее восхваление красоты богини. Женщины оказывают тебе великую честь». Они оказывают ей великую честь... И вдруг Лине показалось совершенно неважным, что она находится в чужом теле. Она была живой и прекрасной, и ее наполняла сила богини. Лина позволила себе расслабиться. Глубоко вздохнув, она отбросила все тяготы и заботы другой, смертной жизни. Ее кожа цвета слоновой кости наслаждалась теплой водой, и Лина вдруг начала грациозно двигаться в такт песне.
Ее сочные губы
Слаще всего на свете,
И кто-то томится по ним.
Но ни один смертный мужчина
Не может ее увидеть.
Богиня пребывает в одиночестве.
Теплая вода омывала нагое тело, унося с собой шелковую мыльную пену. Лина повернулась и засмеялась, не скрывая наслаждения, которое испытывала ее кожа. Она ощущала вечерний ветерок, гладивший ее. Ветер был теплым, но по сравнению с почти горячей водой казался довольно прохладным, и Лина покрылась гусиной кожей, а соски ее грудей эротично напряглись. Смех богини оказался заразительным, и вскоре уже все служанки смеялись, и звуки песни и радостного смеха поплыли над дворцом и садами бога умерших.
Медленно, задумчиво Гадес шагал по извилистой тропе, что вела из леса, отделявшего земли его дворца от полей Элизиума. Он уже почти дошел до третьего яруса садов. Гадес был рад, что прислушался к совету Персефоны. Найти Дидону оказалось совсем нетрудно. Нужно было только выяснить, где Аякс. Дух Дидоны оказался поблизости, навязчиво преследуя умершего воина и не давая ему ни шагу ступить спокойно. Дидона не желала пить воду из Леты, как не желала и отказываться от своей безответной любви, — но душа Дидоны принадлежала Гадесу, и ей пришлось сделать то, что он приказал. И, как это всегда бывало, чем ближе они подходили к Лете, тем быстрее двигался дух Дидоны. Соблазнительный голос реки зачаровал Дидону, облегчив ей превращение. Но не воспоминания о Дидоне заставляли темного бога замедлять шаг. Дело было в Персефоне. Образ богини преследовал его. Хотя он лишь одно мгновение держал ее в объятиях, он продолжал всем телом ощущать ее атласную кожу... чувствовать сладость ее губ... чуять запах женщины, впитавшийся в него...
И в его ушах продолжал звучать ее смех. Гадес негромко выругался. Что, именно так и выглядит любовь? Неужели ему теперь не избавиться от мыслей о ней?
Смех прозвучал снова. Хорошенько прислушавшись, Гадес остановился. Потом облегченно вздохнул. Смех был не воображаемым. Его доносил со стороны дворца легкий вечерний ветерок. Теперь Гадес различил еще несколько голосов, помимо голоса Персефоны. Рядом с богиней кто-то смеялся, а кто-то напевал. И все женские голоса были нежными и восхитительными. Когда Гадес снова тронулся с места, его шаг уже не был медленным и задумчивым.
Добравшись до второго уровня террас, Гадес окинул взглядом задний фасад дворца. Дневной свет постепенно сменялся вечерним, и мигающие факелы, освещавшие сады, уже вспыхнули, как обычно, и мешали как следует рассмотреть дальние перспективы. Впрочем, Гадес видел, что окна дворца сияют веселым светом, но ему показалось, что на фоне окон покоев Персефоны вырисовываются какие-то силуэты. Он прибавил шагу.
Когда темный бог дошел до ступеней, поднимавшихся на первый ярус садов, он уже был уверен, что слышит плеск воды. Перепрыгивая через три ступеньки, он добежал до террасы, на которой стоял дворец. Здесь подстриженные кустарники и заросли цветов образовывали густой лабиринт, и Гадес не мог увидеть балкон Персефоны. Он обошел затейливо подстриженный участок зеленой изгороди — и застыл, как будто налетев на невидимую стену.
Персефона была обнажена. Она стояла в большой мраморной ванне и выглядела как внезапно ожившая безупречная статуя. Странная мысль забрела в голову Гадеса; он подумал, что теперь-то понимает, почему Пигмалион был так одержим Галатеей. После этого его ум окончательно отказался работать, и темный бог превратился в одно сплошное желание, яростно пылавшее в крови.
Эвридика обливала Персефону водой, а полупрозрачные горничные старательно намыливали тело и волосы богини весны. Богиня хохотала и брызгала на духов водой, а те напевали обольстительную мелодию, которая, правда, то и дело прерывалась взрывами смеха и хихиканьем. Дневной свет угасал, однако тело Персефоны отчетливо вырисовывалось на фоне освещенных окон. Гадес видел отблески света, падавшие на кожу цвета слоновой кости. Он пожирал глазами ее тело. Его руки сжались в кулаки, когда он вспомнил удивительное ощущение от прикосновения к нежному изгибу ее шеи. Гадес посмотрел на грудь богини. Мягкие полушария были полными и тяжелыми. Их румяные соски напряглись, как будто умоляя, чтобы Гадес коснулся их губами и языком. Мужская плоть бога напряглась и начала болезненно пульсировать, его сжигала страсть. Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы не дать вырваться наружу стону неудовлетворенного желания, заполнившего все тело. Но он не отвернулся, не перестал смотреть на Персефону. Он просто не мог этого сделать.
Талия Персефоны соблазнительно изгибалась, переходя в пышные, идеально очерченные бедра. Ноги богини были длинными, красивыми. Взгляд Гадеса сам собой устремлялся к треугольнику темных волос внизу живота. На кудрявых волосках сверкали капли воды, одна за другой они стекали по внутренней стороне бедер Персефоны.
Как будто почувствовав его присутствие, Персефона повернула голову, ее взгляд оторвался от веселящихся служанок и устремился к садам. Гадес был почти уверен, что она его заметит, однако темный плащ смешался с тенями кустов, и глаза богини весны не увидели бога Подземного мира.
