— Надо выходить на дорогу, — сказал Буга. — Так до ночи проползаем.
Панкратов и Малофеев деликатно промолчали: командиру виднее, на дорогу так на дорогу. Но по тому, как переглянулись, было понятно, уж они бы такой промашки не допустили. Кто же лезет в воду, не зная броду, — известно кто.
Буга связался по рации с Кимом, здесь его ждала новая неприятность. Обе машины задержали на посту ГАИ и не отпускают. Придрались к какой-то ерунде: просрочка с техосмотром, разбита фара, не в порядке "ручник" — и все такое.
— Что-то не так, босс, — доложил Ким. — Забрали документы, пошли куда-то звонить. Деньги не берут.
— Сколько давали?
— Обижаешь, Акимыч... Может, рвануть? Ребята настроены рвануть. Но ведь увяжутся.
— Нет, Ким, миром уходите.
— А если не получится? Менты внаглую канителят.
— Я понял. Будь на связи.
— У тебя как? Продержишься?
— Черт его знает. Сумского не провозили?
— Точно не скажу. Пробегали тачки с теневыми стеклами. Не разглядишь ни...
— Значит так. С ментами не связывайся, пусть резвятся, но будь наготове.
— Хорошо, Акимыч. Нам до тебя не больше десяти минут хода. Пулей прилетим.
Именно что пулей, подумал Буга. Это не могло быть случайностью. Случайно нынешние гаишники не отказываются от навара. Но какие же тогда возможности у противника?
Взяв резко направо, вскоре очутились на уезженном проселке. Тишина стояла такая, что больно ушам. И воздух — точно сладкое вино. Высокие ели покачивали белыми лапами, заманивая на вечный покой. Очарование хвойного зимнего леса было столь велико, что Панкратов не выдержал, хлопнул в ладоши.
— А, мужики?! Чувствуете?! Дышать — и больше ничего. Никаких миллионов, а, Малофеич?
— Тронулись полегоньку, — сказал Буга, — только гуськом. Не кучей.
Одолели еще с полкилометра по заколдованному царству, держа дистанцию, удивляясь опасной тишине. Первым чапал сержант Малофеев, загребая под себя дорогу, как лось на прогулке — большой и важный.
Он первым и получил взрывной удар в грудь, который его развернул, приподнял в воздух и шмякнул оземь, словно тряпичную матрешку. Так не сбивают пулей, а валят увесистой, точной битой. Сержант поскреб пальцами снег и вдруг превратился в сияющий, ослепительный, с землей и дымом сноп огня, взвившегося до небес — сработал припас югославских гранат. Панкратов упал на обочину, подхлестнутый взрывом, и перекатился в кусты, проклиная незавидную долю наемного бойца; туда же переместился Буга, ослепленный яростью и глубочайшим изумлением. Подобное нападение, как и недавняя непонятная гибель Песцова, противоречило здравому смыслу. У любого боя есть своя логика, свое предуведомление, кульминация и развязка, но в этой зимней глухомани на них напали люди, которые не признавали никаких правил.
Для них несущественно, кого убить, главное, поскорее очистить дорогу от человеческого мусора. С этими существами Буга сталкивался не впервые, их главарей по вечерам разглядывал по телевизору, тщетно пытаясь простым мужицким умом постичь тайну их происхождения.
На сей раз они устроили ловкую засаду и, убрав сержанта, всерьез занялись Бугой и Панкратовым. Выкатили поперек дороги железный щит и лупили из укрытия, изо всех видов стрелкового оружия, не жалея огня. Прочесали местность густым железным гребнем, но Буге с Панкратовым повезло, они свалились на дно глубокой канавы и лежали целехонькие, подрагивая шерсткой, как два кролика. Когда пальба стихла, Панкратов предложил:
— Командир, может, поговорить с ними?
— Нет, — ответил Буга. — Они на переговоры не пойдут.
— Ты уверен?
— У нас против них силы нету. Какие переговоры.
— Все-таки попробую, — не согласился Панкратов. — На кой хрен им нас убивать, вот чего не пойму.
Он поднялся в рост и замахал шапкой, но тут же словил пулю в левое плечо, причем гостинец прилетел не с дороги, а откуда-то сверху.
— Не послушался, Коля, — укорил Буга. — Какой ты беспокойный, ей-Богу!
Морщась, Панкратов просунул руку под кожан, показал другу ладонь в крови. Повернулся спиной.
— Погляди, насквозь или нет?
— Насквозь, ничего, терпи.
— Завтра аванс, — пробурчал Панкратов, — неохота помирать.
— Никто и не собирается, — Буга нашарил около себя толстую ветку, насадил на нее шапку и высунул из канавы. Покрутил, словно зырил по сторонам. Вторая пуля с нежным шорохом прошила аккурат лобовину.
Буга засек снайпера: тот устроился в ветвях могучей сосны, метрах в тридцати от них.
— Видел? — спросил у Коли.
— Угу.
— Сможешь?
— Попробую.
У Буги обыкновенный Калашников, к которому он привык, как к родному, а у Коли Панкратова — с оптикой, новехонький СКА-117-БК, только год как сошедший с экспериментальных стендов. Он его приладил к здоровому плечу — и затих. Буга, наблюдая за дорогой, вызвал на связь Кима. Тот, как выяснилось, все еще проходил проверку на вшивость на посту ГАИ.
— К чему привязались?
— Ни к чему. Темнят. Какие-то справки наводят. Ты чего смурной, командир?
Буга сказал:
— Малофеева кокнули. А нас с Колей загнали в канаву, как котят. Сейчас пойдут брать.
— Вот как? — голос у Кима заледенел. — Дай точно координаты.
Буга объяснил, как мог. И про снайпера упомянул.
— Держитесь, вытащим вас оттуда, — пообещал Ким и отключился.
Тем временем началась атака. Группа боевиков, человек десять, высыпала из-за щита и врассыпную устремилась к канаве. Одновременно снайпер, меняя позу, стряхнул с веток снеговое облачко. Коля Панкратов громко объявил: "Попал!" — и после этого выстрелил тремя одиночными. По целкости ему было далеко до покойного Лени Песцова, но он действительно свалил снайпера с веток, как стопудового глухаря. Буга на секунду поднялся над бруствером и послал по подкрадывающейся цепочке несколько коротких очередей — и опять повалился на дно. Важно показать, что они живы и готовы к сопротивлению.
Новый огненный смерч обрушился на них, но увидел его Буга в одиночку, потому что Коля Панкратов загодя вырубился, задрав бороду к небу и глупо ухмыляясь. Буга потер ему снегом щеки, и напарник очнулся.
— Ты чего, Коля? Куда зацепило?
— А, это ты?.. Чего-то башка закружилась. Кровь-то текет. Жжет, Буга, мочи нет!
Аптечки у них не было — еще один промах. Земля стояла вверх тормашками, сверху сыпалась всякая дрянь. Не обращая на это внимания, Буга помог другу стянуть с плеч кожан, разодрал на нем рубаху и рукавами, как бинтами, спеленал рану. Крови было немного, ручеек да капелька, — это Коле помнилось, что много. Так бывает при сквозных ранениях; кажется, пять литров в песок ушли, а на деле — полстакана.
Пока Буга возился с раненым, по затылку шарахнуло какой-то чушкой: он подумал — каюк, а всего-навсего прилетел булыжняк с дороги, но так ловко припаял, что минуты две Буга промаргивался от разноцветных искристых кругов. Когда оклемался, канонада прекратилась и цепочка боевиков заново поднялась на приступ. До них теперь было рукой подать.
— Чего там? — спросил Панкратов. У него губы покрылись подозрительной розоватой пеной. Если задето легкое, подумал Буга, долго не протянет. Надо бы поскорее в больницу.
— Лежи не шебуршись... Опять поперли. Сейчас я их маленько шугану.
— Сзади следи, — подсказал Панкратов. — Сзади должны нагрянуть.
— Не учи ученого, — буркнул Буга. — Там хорек не пролезет.
Он прополз по канаве, чтобы не выскакивать там же, где в первый раз, и повторил маневр: подъем, несколько очередей, носом в снег. Цепь залегла, но ему успели ответить сразу из многих стволов, две пули его достали: одна окорябала щеку, другая впилась в правый бок пониже печени. Ощущение такое, будто в бок всадили раскаленный штырь. Буга удержал стон и переборол первую слабость. Запикала рация под мышкой. Он ответил на вызов. Ким сообщил неприятную новость: их перехватили на проселке, но сейчас они прорвутся. Ким не врал, у него обе тачки бронированные. Именно на эти машины Сумской полгода назад после мучительных колебаний отстегнул по сто тысяч зеленых.
— Держись, Буга, — попросил Ким. — Мы слышим, как тебя лупят.
— Ребята не шутят, — согласился Буга. Он вернулся к Панкратову и увидел, что тот задыхается. Черная лужица изо рта натекла на шею.
— Гляди, какой денек разыгрался, Акимыч, — улыбнулся тот другу. — Клев нынче отменный.
Безмятежное солнце стояло высоко и пометило снег розоватым сиянием. Каждый звук в притихшем воздухе обрывался хрупкой саднящей нотой.
— Ты же знаешь, — пробурчал Буга, — я зимой не рыбачу.
— Ну и дурак. По такой погоде у луночки, да с чекушкой в кармане — самый смак. Другого рая нет... Помираю, Акимыч, не обессудь.
— Не думай об этом. Все когда-нибудь помрем.
