Под гром барабанов танцующая процессия прошествовала мимо громадной пирамиды теокалли и, приветствуемая правителем, вельможами и жрецами, по широкой улице направилась к тиангису — огромному рынку, что располагался на площади Тлателолько. Участников празднества на рынке ждали большие кувшины с октли. Пей, народ! Пей, гуляй, веселись в честь жизнерадостного бога. Вечером ему принесут жертвы — пару красивых юношей и девушек из народа отоми. Пусть и они войдут в небесный храм бога, благоговея перед его красотою. Наряду с этим ожидалось и жертвоприношение Уицилапочтли — цветы цветами, но и племенное божество забывать негоже. По той же причине готовили жертвенные ножи и жрецы бога влаги Тлалока — какие же цветы без дождя? Готовили жертвенники и жрецы богини плодородия и матери всех богов Коатликуэ, и жрецы маиса Сентеотля, и жрецы богини цветов Шочикецаль, и многие другие жрецы, и даже жрецы пьяного бога Октли — Два Кролика плотоядно протирали золотые сосуды для сердец, вырванных из груди жертв. Они не были жестоки, нет! Просто весь народ теночков свято верил, что без человеческой крови погаснет, остановится солнце и наступит конец света. И жрецы, и простые люди делали все, чтобы этого не случилось, почитая за великую честь смерть на жертвенном камне.
После того как украшенная цветами процессия проследовала в Тлателолько, представители знати вслед за Ашаякатлем потянулись во дворец. Позади них, в окружении привычной стражи из воинов-«ягуаров» шагали и Олег Иваныч с Гришей. Красавица Шошчицаль, чуть поотстав, обернулась к ним, улыбаясь. Узкая набедренная повязка девушки была украшена желтыми цветами, с правого плеча, обнажая левую грудь, ниспадала на землю длинная белая накидка из тончайшего хлопка, украшенная аппликациями из перьев. В волосах цвета воронова крыла торчало длинное изумрудно-зеленое перо кецаля.
— Вечером, во время жертвы, — тихо шепнула Шошчицаль по-русски, — будьте у храма Уицилапочтли. Я уже приготовила октли для жрецов Тлалока, — непонятно добавила она.
— Почему — для жрецов Тлалока, если Ваня в храме Уицилапочтли? — попытался спросить Олег Иваныч, но не успел.
Девушка махнула рукой, еще раз улыбнулась и, кивнув воинам-«ягуарам», исчезла в толпе блестящих аристократов — пилли. Только им разрешалось носить священные перья кецаля.
— Эх, хороша девка! — улыбнулся Олег Иваныч.
— Только несчастлива, — тихо отозвался Григорий.
Не они одни любовались сейчас стройной фигурой девушки. С другой стороны храма, медленно спускаясь по лестнице, с болью в сердце высматривал Шошчицаль молодой военачальник Тисок — вождь воинов-«ягуаров». «Почему, почему она не станет моей?» — горько спрашивал он себя, яростно закусывая губы.
Ближе к вечеру, на вершине теокалли готовились к жертве в храмах Тлалока и Уицилапочтли. Младшие жрецы, пропахшие кровью, протирали жертвенники, раскладывали острые ножи из обсидиана, готовили парадное облачение — накидки из человеческой кожи. Приготавливая, весело судачили — о видах на урожай, о веселых доступных девицах, привезенных позавчера купцами-почтека, о жертве — вырвут ли именно сегодня сердце белого юноши, что давно уже томился в храмовой темнице, или оставят для следующего, более серьезного праздника — праздника урожая?
— Я бы оставил, — пробуя остроту ножа пальцем, безапелляционно заявил один из жрецов — молодой парень с большим, каким-то лягушачьим ртом. — На день Цветов хватит и парочки пупереча или отоми.
— Не скажи, Тшалак, — возразил его напарник, тощий болезненного вида парень. — Веселого Шочипилли тоже обижать нельзя. Неужели ж тебе не нравится сегодняшний праздник? По мне — так очень! Сколько октли мы сегодня выпили? И еще выпьем, слава Шочипилли.
— Оба вы не правы, — выслушав обоих, сказал третий жрец, чуть постарше остальных, недавно зашедший снаружи через западный вход. — В любом случае сердце бледнолицего достанется Уицилапочтли, что сейчас, что потом, на празднике урожая. Так что не спорьте, спорщики. Лучше вознесите хвалу Уицилапочтли за нашу счастливую жизнь.
— О, это ты верно придумал, славный Тлакетль!
Накинув черные одежды, жрецы повалились на колени перед изображением своего жестокого бога и, расцарапав лица ногтями, негромко запели какой-то гимн.
— Кстати, знаете, чем сейчас занимаются наши соседи, жрецы Тлалока? — после окончания гимна негромко поинтересовался жрец. Двое других отрицательно качнули головами.
— Пьянством, вот чем! — усмехнулся Тлакетль. — Не боятся ни Тлалока, ни главного жреца. Им кто-то принес несколько кувшинов октли, и знаете, где они его спрятали на всякий случай? Ни за что не догадаетесь — вылили в священный сосуд для жертвенных сердец!
— О, святотатцы… Впрочем, наверное, в такой праздник — можно. Интересно, кто этот добрый человек, что принес тлалокцам октли?
— И я так думаю, что можно, — кивнул Тлакетль. — Все-таки — день цветов. Только, вряд ли так считают старшие жрецы. — Он усмехнулся и пояснил, что «те недоумки», жрецы Тлалока, уже никак не могут допить откли до дна и не знают, что делать. Вылить — опасно, пахнуть будет на всю теокалли.
— Вылить? Вот койоты! — Тшалак грязно выругался. — Это ж надо додуматься.
— И вылили бы, коли б я к ним не зашел. — Тлакетль горделиво выпятил грудь. — Обещал, что поможем. Ведь поможем, ребята, а?
— Запросто! — враз оживились молодые жрецы. — Сколько у них там не выпито? Щас!
— Ну, пошли тогда. — Тлакетль потер руки. — А то пока собираемся — и в самом деле выльют, с этих койотов станется!
— А…
— Да никто сюда раньше ночи не придет… А если и будут искать, скажем — за жертвенными ножами ходили, старые-то все искрошились.
— Точно — искрошились! — Схватив тяжелый обсидиановый нож, Тшалак с размаху хрястнул его об пол, так, что во все стороны полетели осколки. — Это ты хорошо придумал, Тлакетль! — одобрительно заявил он. — Я всегда знал, что голова у тебя варит.
Польщенный Тлакетль усмехнулся. Побросав ножи, молодые жрецы вышли из храма и, пройдя несколько шагов, оказались у входа в бело-голубой храм Тлалока, где их уже ждали веселые от выпитого коллеги. В храме Тлалока, как и в храме Уицилапочтли, как и во всех других храмах, тяжело пахло кровью. Они вовсе не были жестоки, эти молодые парни — жрецы, просто это была их жизнь, и другой они не знали. Стоя у восточного входа в бело-голубой храм Тлалока, за пьянством жрецов одобрительно наблюдала фигура в черном плаще из перьев. Такой же капюшон был надвинут на самые глаза, впрочем, половину лица незнакомца и так закрывала золотая маска ягуара.
Вот уж не знали младшие жрецы, что в то самое время, как они вожделенно нагнулись к жертвенному сосуду с октли, на первую из ста четырнадцати ступеней теокалли опустилась нога главного жреца Асотля. Вслед за главным жрецом на пирамиду поднималась целая процессия: помощник, похожий на общипанную ворону Таштетль, пара воинов-«ягуаров» и старый знакомец-шпион Тускат в сопровождении двух бледнолицых — кряжистого густобородого мужика со звероватым взглядом и молодого кругломордого парня.
— Ой, страшно мне чего-то, дядька Матоня! — поднимаясь, стонал кругломордый. — И чего они нас на эту громадину тянут?
— Молчи, глупой, — угрожающе шептал Матоня. — Если б убить хотели — давно б убили. Нужны мы им зачем-то.
— Нужны, нужны, — обернувшись, ободряюще кивнул Тускат. — Просто главный жрец Асотль желает беседовать с вами в более спокойной обстановке.
Сто потов сошло с Матони и Олельки Гнуса, пока поднялись на вершину, а жрецы и Тускат ничего, даже не запыхались ничуть, видно частенько тут поднимались, проклятые.
На плоской вершине теокалли стояли два храма, жрецы свернули к левому, красному, с белыми черепами и входом в виде раскрытой пасти змеи.
— Ой, любят они гадов, дядька Матоня, — кивнув на змею, зашептал Олелька. — А каменья-то в глазах, ишь, так и играют! Дядька Матоня, да то ж самоцветы ценности неписаной! Вот бы выковырять как-нибудь ночкой, а? Враз обогатились бы!
— Погодь. Может статься — и выковыряем, — обернувшись, тихо произнес Матоня и засмеялся.
Впрочем, так и не выковыряли. Уже на следующую ночь опередил их знаменитый теночтитланский вор Койот со своими людьми.
Вошедшие в храм жрецы вышли оттуда с обескураженным видом.
— Да куда ж они все подевались? — изумленно пожимал плечами Таштетль. — Я ведь предупреждал, чтоб сегодня пораньше пришли. Эй, Тлакетль, Тшалак, где вы?
— Мы здесь, уважаемые! — откуда-то со стороны послышались крики. — За ножами к соседям ходили.
Появившиеся младшие жрецы низко склонились перед Асотлем.
— Пьянствовали поди? — грозно принюхался тот. — Ох, найду я на вас управу! Ладно. Давайте быстро сюда жертвенные колючки и листья.
