в надлежащий порядок, мотострелки рыли траншеи и гнёзда для пулемётов.
Только к позднему вечеру, фрицы закончили с земляными работами по обустройству окопов, и устало взялись за погребенье погибших. Они собирали убитых «камрадов» и, чертыхаясь, таскали их на местное кладбище.
Причём всех погибших, пришлось транспортировать с противоположного берега. В том числе и утонувших в болоте, и обгоревших, как уголь, танкистов. Мёртвые мотострелки не доставили особых проблем. Взяли за руки, за ноги, и понесли, словно куль с корнеплодами.
А вот с panzersoldat возникло очень много мороки. Каждого мертвеца нужно было достать из железной «коробки», где он сгорел практически заживо. Обычно танкиста не удавалось извлечь целиком, и он распадался на части.
Сдерживая рвотный позыв, живые фашисты собирали куски чёрных тел и складывали на плащ-палатку. За неё бралась пара крепких солдат и волокла тяжкий груз по подвесному мосту. Настил под ногами ходил ходуном и грозил сбросить процессию в мутную реку.
Интенданты полка остались далеко позади. Готовых гробов и всего остального, что нужно в такой ситуации, к сожалению, никто не привёз, а делать домовины на месте, мотострелки не могли. Колхозники разбежались в разные стороны, а плотников среди немецких солдат, увы, не имелось.
К тому же, в убогой деревне не нашлось нужного количества досок. Найденных вокруг материалов хватило лишь на кресты и таблички. Пришлось класть погибших в могилы, прямо как есть, одетыми только в грязную вонючую форму.
«Камрады» мёртвых солдат, конечно, роптали, но ничего не могли с этим сделать. «Хорошо, что их предали земле, а не бросили на поверхности, как прочую падаль», — втихомолку, болтали они меж собой.
Ближе к полуночи, скорбное дело всё же закончили. Возле горстки могил местных жителей появилось почти девять десятков новых крестов. На каждом из низ висела железная каска с хищным германским орлом. Ниже виднелась табличка с фамилией, именем, и званием погибшего фрица.
Убитых советских бойцов закопали в одной большой яме. Какой-то фашистский стрелок воткнул в неё острый осиновый кол и угрюмо сказал:
— Чтобы эти славяне не восстали из ада.
Возвращение в батальон
Просёлок оказался недостаточно ровным. По нему нельзя было мчаться, как по широким шоссе. Поэтому Павел не разгонял небольшую машину и ехал никуда, не спеша. Меж тем, взглянув на спидометр, парень заметил, что сейчас они движутся, раз в пять быстрее, чем сутки назад. Если до тихой станицы они добирались с утра до полудня, то обратно домчаться за час-полтора.
Потом пошли мелкие рощицы и перелески, и пришлось тормозить до скорости пешего хода. Ведь кто его знает, что ожидает тебя в ближайших кустах? Вдруг там затаилась засада? Хорошо, если наши, а если фашисты прорвались сюда, расставили везде патрули и следят за каждой дорогой в округе?
Несмотря на многозарядные «шмайссеры», висящие на груди у бойцов, они были совершенно беспомощны. Один держал две руки на руле. Второй, сидел за спиной у водителя, и не смог бы стрелять в таком положении.
Павел предложил командиру привязать груз к тем кронштейнам, что расположены на мотоцикле с разных сторон. Ну, а сержант заберётся в коляску, и будет держать перед собой автомат. Тогда он сумеет, открыть огонь по врагу.
Олег подумал о том, как сам стрелял по немецким разведчикам, и тотчас отказался от предложенья напарника:
— Если по нам откроют огонь из засады, как сделали мы в той станице, то вряд ли всё это поможет. А сидя в седле, я хоть спрыгну на землю и откачусь в ближайший кювет.
Парень вспомнил, как убили фашиста, что сидел за спиною водителя, и понял, что всё бесполезно. Слишком они уязвимы для пехотинцев с винтовками. А про пулемёты и «шмайссеры», говорить, вообще, не приходится.
Так и катили красноармейцы по узкой дороге, трясясь, как осиновый лист. Оба старались, хоть что-то расслышать сквозь треск мотоцикла и напряжённо смотрели вперёд, не качнётся ли где-то, какая-то ветка?
Минут через сорок, сержант наклонился к уху водителя, сказал ему: «Стоп!» — и ткнул рукой куда-то в кусты. Парень резко затормозил и глянул туда, куда показал командир. Там находились трупы двух лошадей, которых пришлось добивать после обстрела фашистов.
Все минувшие сутки, на небе не было даже лёгкого облачка. Солнце светило в полную силу, и стояла жара, словно в тропической Африке. Процесс разложения шёл очень бурно. Непотрошёные туши раздуло, словно шары. Ноги погибших животных торчали в разные стороны, а огромные их животы грозили взорваться с треском и грохотом.
«Не повезёт тем беднягам, кто окажется рядом, в опасный момент. Когда лопнет конская шкура, так забрызгает вонючим дерьмом, что нескоро отмоешься». — невольно подумал боец.
— Столько мяса пропало, — печально вздохнул сзади сержант.
Водитель почувствовал голод, но ничего не сказал. Красноармейцы направились дальше и тихо проехали ещё метров двести. Парень увидел следы от телеги, ведущие в лес.
Именно здесь, пушкари выскочили на лесную дорогу, удирая от фрицев. Павел свернул в правую сторону и медленно двинулся по примятой траве. Раз телега прошла меж деревьев, то машина с коляской точно пролезет.
Они добрались до густого подлеска, стоявшего стеной на опушке, и заглушили рокочущий двигатель. Олег быстро спрыгнул с сиденья, чутко прислушался, но, не заметив ничего подозрительного, тихо сказал:
— Стой здесь, а я посмотрю, что там творится? — Сержант взял автомат наизготовку и, крадучись, словно охотник, учуявший дичь, шагнул к зелёным кустам. Он пригнулся к самой земле, нырнул в низкие заросли и мгновенно исчез.
Через минуту, напарник вернулся обратно и рассказал:
— Дорога, вроде, пустая. Никого не видать, ничего не слыхать. На лугу трое наших ребят. Судя по внешнему виду, никто их не трогал. Как упали вчера, так и лежат, но кто его знает? Вдруг фашисты подложили гранату со снятой чекой? Тронешь кого, и нате, пожалуйста, взрыв. Так что, нужно нам быть весьма осторожным. Дай мне ремень.
Не понимая, в чём дело, Павел снял солдатский брезентовый пояс и протянул командиру. Тот связал его со своим, сделал петлю на одном из концов и скрылся в плотных кустах.
Спустя какое-то время, послышался шорох. Ветви раздвинулись в стороны, и появился сержант. Он шёл, немного нагнувшись вперёд, держал в руках конец обоих ремней и тащил за собой недвижное тело.
Отдуваясь, Олег шагнул к мотоциклу, устало присел на коляску и сообщил запыхавшимся голосом:
— Товарищ мой старый, Петро. Вместе целый год воевали. — Он нагнулся к земле и снял петлю, надетую на сапоги мертвеца.
Заметив
