Я с трудом заставляю себя держать его взгляд, оставаться равнодушной и усталой. Я не актриса, но сейчас от меня требуется максимум актерского мастерства, чтобы спрятать страх в дальние уголки души, оставить только то, что вписывается в образ разозленной бывшей жены.
— Он отец моего ребенка. Вы пропали, не давали о себе знать. Чего вы ждали? Что я буду избегать Владимира в ожидании чуда, которое может и не случиться? У вас свои цели, у меня — свои. Если ваш план не выгорит, я должна иметь запасной, пусть он дает всего пару встреч с дочерью в неделю.
Царев вдруг смеется, да так искренне, что я удивленно моргаю.
— А у вас есть зубки, Ксюшенька. И как вы объясните поведение Никольского? Почему вдруг он воспылал к вам таким интересом?
— Он хочет то, что ему недоступно. Он ждал, что я буду бегать за ним и просить прощения, а я посмела выжить и начать строить новые отношения. Его бесит, когда у меня все налаживается.
— Да, это похоже на Никольского. Ну что ж, Ксения, настал момент, когда мне нужна ваша помощь, а в ответ я предлагаю свою. Вы звоните сейчас Никольскому и просите его о встрече вот по этому адресу.
Он протягивает желтый стикер с четко написанным адресом.
— И дальше ждете указаний моих юристов.
— Что вы с ним сделаете? — онемевшими губами произношу я.
— Ничего особенного. Небольшой несчастный случай… да не бледнейте вы так. Мне нужно, чтобы Никольский сошел с дистанции, перестал ставить мне палки в колеса. А вам нужно получить опеку над дочерью. Сначала получите временную, а потом он будет занят и сам отдаст вам Марию. Ну, а если не отдаст, мои юристы позаботятся. Я держу свое слово, Ксения. Возьмите ваш телефон. Позвоните.
Я медленно достаю из кармана смарт. Невооруженным взглядом видно, как дрожит рука. Царев смотрит не моргая, всем видом давая понять, что не уйдет, не успокоится, пока я не произнесу нужные слова в трубку. В его голосе мягкое убеждение, а во взгляде — холодный огонь, который перекинется на меня, если вдруг решимость в последнюю минуту даст сбой.
— Что мне ему сказать? Что по этому адресу?
— Придумайте что-нибудь. Вы были его женой, вы сейчас — объект его мыслей и желаний. Вам виднее, как заставить его приехать. Я рассчитываю на вас, Ксения.
Да. Я тоже на себя рассчитываю.
Он следит неотступно. Смотрит, как я листаю контакты, как дохожу до буквы «В» и замираю. Нахожу в списке «Вова» и долго смотрю на знакомое имя.
— Ну же, Ксения. Решайтесь. Это ваш единственный шанс быть с дочкой, потому что вы знаете, что Никольский поиграет с вами, как с десятками других девушек, и вы продолжите биться в закрытую дверь, стоять у ворот в надежде хоть краем глаза взглянуть на девочку. Неужели вам не кажется это справедливым? И вы простите все, что он с вами сделал? Неужели не хотите отомстить, заставить прочувствовать малую часть того, что чувствовали сами, оставшись без ребенка, средств к существованию, крыши над головой?
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть Цареву в глаза.
Не хочу. Последнее, что я хочу — причинить боль отцу моей дочери, чтобы она видела его могилу или больничную палату. Последнее, чего я хочу, это мести. Для таких, как Царев есть только два пути: простить или отомстить. Я не хочу прощать Вову, по крайней мере так, как это принято. Не хочу соглашаться с тем, что заслужила его ненависть. Но хочу принять его право на любые эмоции после пережитого… как и свое. Не хочу сравнивать, кому пришлось хреновее, не хочу мериться аргументами, не хочу разбираться, кто прав, а кто виноват.
Хочу, чтобы все оставили меня в покое, не лезли грязными руками в чувства, не пытались управлять ни моей ненавистью, ни любовью.
Я долго слушаю гудки и, когда знакомый голос отвечает «Слушаю», не сразу справляюсь с голосом.
— Привет.
— Привет.
— Вов… я много думала после вчерашнего… нам нужно поговорить, очень серьезно. Я хочу с тобой встретиться. Мне это очень нужно, правда.
— Где и когда?
— Ты можешь приехать за мной… — кошусь на стикер. — На макаренко семь? Я ездила к Олегу, чтобы извиниться, и… забери меня, пожалуйста, хорошо?
— Да. Разумеется. Выезжаю.
— До встречи.
— До встречи.
Отбой. Тишина в динамике и сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. А Царев меж тем ободряюще улыбается.
— Ну и замечательно, Ксения Валентиновна. Вы большая умница. А теперь отдайте, пожалуйста, Саше телефон и ключики от квартиры. Вы уж нас извините, мы вам интернет и телефонный кабель обрезали, на пару часиков вас закроем… ну, во избежание разных женских глупостей. Поймите нас, хорошо?
— Делайте, что хотите. — Я устало машу рукой.
А говорил, не нарушает данных слов. Ведь обещал задержать ненадолго.
Они уходят. Ключ поворачивается в замке. У меня нет запасного, но и плевать, я долго сижу на диване, обняв ноги руками, вплоть до самой темноты. Пожалуй, никогда еще мне не было так страшно. Ни в тот вечер, когда Вова привел какую-то девицу, ни тогда, когда я сбежала вместе с Машкой, ни тогда, когда на несколько минут подумала, что сауна и двое незнакомых мужчин — очередной этап мести мне.
Сейчас страшнее, чем когда-либо. Потому что я не знаю, сработал ли план Никольского-старшего, не знаю, буду ли жива к следующему утру, потому что если план не сработал, то почти наверняка не буду. Не знаю, смогут ли Вовка с отцом противостоять разъяренному Цареву, защитить Машку.
Время тянется бесконечно долго, мучительно отсчитывая секунды. Когда я слышу стук в дверь, то вздрагиваю и с трудом удерживаюсь от первого порыва спрятаться под одеяло, как маленькая девочка, которая очень боится чужих.
Но сказав «А», нужно договаривать алфавит до конца. Мне придется подойти к двери, иначе ее просто вынесут. В крохотной квартирке негде спрятаться, отсюда никак не сбежать. И, черт возьми, я это знала. Знала, что если ничего не выйдет, то меня не защитит никто, потому что я больше не дочь депутата Соколова и не жена олигарха Никольского.
Медленно подхожу к двери. Часть меня надеется, что раз стучат — значит, все получилось, значит, за дверью не человек Царева. А другая часть больше всего на свете хочет проснуться, ненавидит сама себя за то, что добровольно очутилась в кошмаре.
— Кто там? — спрашиваю я.
— Ксения Валентиновна, Борис Васильевич велел вам поехать со мной.
Стискиваю зубы, чтобы не дать всхлипу прорваться наружу.
— Я не могу выйти, у меня нет ключей.
— Я могу вскрыть замок?
— Да, конечно.
На всякий случай отхожу подальше, но ничего толком не происходит: несколько движений чем-то металлическим в замке — и я на свободе. За дверью двое мужчин, ничем не отличающихся от Царевского Саши.
— Ксения Валентиновна, Борис Васильевич велел, чтобы вы поехали с нами. Соберите, пожалуйста, все необходимые вещи и документы. Оставьте на видном месте договор с хозяйкой квартиры. Пожалуйста, не берите с собой ноутбук и другую электронику.
— Я могу поговорить с Борисом Васильевичем?
— На данный момент нет, но он передал вам вот это.
Мужчина протягивает мне коробку с новеньким смартфоном, уже с купленной симкой, готовый к использованию. На заставке — мы с Машкой, какое-то фото из числа тех, что мы присылали свекру с отдыха. Слезы все-таки проливаются на щеки.
— Дайте мне пятнадцать минут. Я соберусь.
Приходится оставить ноутбук, верой и правдой прослуживший мне так долго, прокормивший в тяжелые недели. У него есть история, как и у каждой вещи здесь, но безопасность стирает все истории начисто.
— Вот как мы поступим. Запиши этот номер под именем Володи. Запиши и звони на него периодически. Звони, пиши смски с самым обычным содержанием. О Машке, о ваших отношениях и так далее. Настоящий номер Вовы сотри, выучи наизусть и старайся не светить в смарте: сразу удаляй.
