Пистолетная пуля, шумно просвистев над самой его головой, ударила в высоченное стекло, с грохотом и дребезгом разнеся его на мелкие осколки, и, судя по звуку, влепилась в стену общего зала. Там моментально послышались испуганные вопли и началась самая настоящая паника, особенно усилившаяся после второго выстрела и второй пули, отправившейся вслед за товаркой.
Не теряя времени, д'Артаньян бросился на Бриквиля, и они схватились самым вульгарным образом, как пьяные крестьяне на деревенской ярмарке, в то время как Луиза упала в обморок и уже не видела завязавшейся баталии.
В зале тем временем раздались истошные вопли, призывавшие дозор, полицию, судейских и всевозможные кары небесные. Не обращая на это внимания, д'Артаньян и г-н Рогоносец ожесточенно боролись — один пытался выхватить из-за пояса запасные пистолеты, другой изо всех сил пытался этому помешать.
Этому увлекательному занятию они предавались вплоть до того момента, когда распахнулась вторая дверь, в зал и в комнатушку ввалились оказавшиеся поблизости стражники под предводительством полицейского комиссара квартала, за которым кто-то успел сбегать.
Д'Артаньян уже слышал о нем от Луизы. Теперь же убедился сам, что это человек несколько иного сорта, нежели прожженный судейский крючок, допытывавший его в Шатле. Здешний комиссар, когда-то, как и Бриквиль, служивший в армии, был широкоплечим и усатым мужчиной средних лет, самого решительного и грозного вида, привыкший скорее к шпаге, нежели к гусиному перу.
Увидев новых лиц, г-н Бриквиль моментально заскочил в кабинет и проворно заперся там.
— Черт вас всех побери! — зычным голосом взревел комиссар, багровея и грозно вращая глазами. — Да здесь убийство! Мадам Луиза мертва!
— Вы, к счастью, ошиблись, — возразил д'Артаньян, силясь отдышаться. — Она попросту упала в обморок, когда этот болван принялся палить тут из пистолетов, словно мы в окопах под Ла-Рошелью…
— Похоже, вы правы, — поправился комиссар, склонившись над Луизой и бегло ее осмотрев. — Слава богу, она невредима… Эй, черт вас забери со всеми потрохами, что здесь произошло? Бриквиль, вы с ума сошли? Немедленно отоприте, иначе я вас арестую и отведу в Шатле!
— Преследуйте не меня, а этого гвардейского вертопраха! — завопил из-за запертой двери хозяин. — я его застал в постели с собственной женой, вот и не сдержался!
Комиссар устремил на д'Артаньяна пытливый и подозрительный взор, свойственный представителям его многотрудной профессии.
— Помилуйте, сударь, где вы здесь видите постель? — пожал плечами д'Артаньян с выражением крайнего простодушия и совершеннейшей невинности. — я попросту снимаю комнаты и столуюсь у этой почтенной дамы… но хозяин, такое впечатление, совершенно повредился умом на почве беспочвенной ревности. Мы мирно беседовали о финансовых делах заведения, когда он ворвался и стал палить направо и налево…
— Ах ты, прохвост! — завопил Бриквиль из своего безопасного убежища. — Вы были поглощены прелюбодейством!
— Господин прево, — кротко сказал гасконец. — Убедитесь сами — разве мы похожи на застигнутых врасплох прелюбодеев? Наша одежда в совершенном порядке…
Удостоенный не принадлежащего ему высокого титула [10], комиссар заметно смягчился. Он не стал указывать гасконцу на его ошибку, но все же проворчал, покосившись на Луизу:
— Вообще-то, некоторый беспорядок в одежде я все же усматриваю…
— Ничего удивительного, — сказал д'Артаньян. — Она упала без чувств, вот платье и распахнулось… Но взгляните на меня — я, черт побери, полностью одет и застегнут на все решительно пуговицы!
— Вообще-то, конечно… — проворчал комиссар. — Эй, Бриквиль, отоприте наконец, я сниму с вас допрос!
Бриквиль, довольно долго исполнявший военное ремесло, не избавился от свойственной военным в те времена грубости по отношению ко всем, не принадлежащим к этому сословию. Он заорал вовсе уж грубо:
— Чтоб вас черти взяли, де Морней! Убирайтесь прочь со своими головорезами! И не вмешивайтесь не в свое дело! Слышите? Это только меня касается! Ну да, я рогоносец, рогоносец, прах меня побери, но разве у вас есть право инспекции над рогоносцами? Убирайтесь ко всем чертям!
Комиссар, тоже бывший вояка, тоже не обладавший голубиной кротостью, рассвирепел:
— Зато у меня есть право хватать каждого, кто вздумает палить средь бела дня из пистолетов! Бриквиль, отоприте по-хорошему, а то так просто не отделаетесь!
— Да подите вы к дьяволу! — донеслось из кабинета. — Добром прошу, убирайтесь к чертовой матери! У меня тут еще два пистолета, и, клянусь всеми святыми, я и вам влеплю пулю, если будете защищать этого совратителя и преследовать меня в моем собственном заведении!
Комиссар тихонько сказал д'Артаньяну:
— Думается мне, сударь, вам следует уйти, пока он не впал в совершеннейшее неистовство…
— Но я ни в чем не виновен…
— Не сомневаюсь, сударь, не сомневаюсь, — с задумчивым видом протянул комиссар. — Но вы, черт возьми, его раздражаете, так что лучше будет, если я честью провожу вас отсюда…
— Ах, вот как? — возопил г-н Бриквиль, судя по звукам, в ярости бегавший по кабинету из конца в конец. — Вы отпускаете этого прелюбодея, де Морней? Клянусь небом, я и на вас найду управу! Конечно же, он вас подкупил! Ничего, у меня найдутся заступники…
— Эй, выбирайте выражения, Бриквиль!
— Да пошел ты к монаху в пазуху, продажный сутяга! Убирайся отсюда, пока не проглотил парочку пуль!
— Ах, вот как? — зловеще протянул комиссар, окончательно вышедший из себя. — А ну-ка, молодцы, ломайте дверь! Именем правосудия!
— Пулю в лоб пущу! — отозвался Бриквиль. — Думаешь, я никогда не догадывался насчет тебя и этой потаскушки, моей супруги?
— Вышибайте дверь! — ревел комиссар, воспламененный гневом.
Его подчиненные, понуждаемые приказом и имевшие богатый опыт в таких делах, незамедлительно обрушились на дверь с такой сноровкой, что она вскоре же вылетела.
На пороге встал разъяренный Бриквиль и направил на комиссара пистолет. Он нажал на крючок, но пистолет дал осечку, и едва успел Бриквиль выхватить последний, как был буквально задавлен толпой стражников. Один из них, схватив валявшееся у камина полено, отвесил молодецкий удар по руке рогоносца, окончательно его обезоружив, после чего повергнутый на пол г-н Бриквиль был в мгновение ока опутан веревками, словно болонская колбаса, и на руках вынесен за дверь.
Глядя ему вслед и грозно шевеля лихо закрученными усами, комиссар громко сообщил:
