Юноша подошел к ограде, отделявшей полосу препятствий от ям для прыжков, и облокотился на нее.
Что, если взглянуть на себя со стороны? Стройный восемнадцатилетний старший курсант — не слишком высокий и сильный для типичного дорсайца. Почти копия своего отца, такие же резкие, угловатые черты лица и прямой нос, только не такой крупный. Смуглая кожа, прямые, черные и слегка жесткие волосы — все как у типичного жителя планеты. Лишь его глаза, не имевшие определенного цвета — то серые, то зеленые, то голубые, в зависимости от настроения, — никогда прежде не встречались у его многочисленных предков. Неужели глаза могли стать причиной репутации странного парня?
Конечно, следовало принять во внимание и характер. Он в полной мере унаследовал способность впадать в холодную, внезапную, смертоносную ярость дорсайца, из-за которой никто в здравом уме не отважился бы без повода связаться с кем-либо из них. Но это — общеизвестная черта; и если дорсайцы считали Донала Грэйма не таким, как все, дело было в чем-то другом.
Может, думал он, глядя на закат, дело в том, что даже в гневе он порой чересчур расчетлив, слишком хладнокровен? При этой мысли он снова ощутил странное чувство какой-то бестелесности, которое то и дело испытывал с самого рождения.
Это всегда случалось именно в моменты усталости и эмоционального напряжения. Ему вспомнилась одна из вечерних служб в часовне академии. Закатные лучи, как и сейчас, падали сквозь высокие окна на отполированные стены и вставленные в них солидограммы — изображения знаменитых сражений. Он, еще совсем маленький мальчик, в полуобморочном состоянии после долгого дня утомительных строевых занятий и еще более утомительных уроков, стоял среди одноклассников. Вокруг звучали голоса: все — от самого юного курсанта до стоявших сзади офицеров — пели торжественную отпустительную молитву — известную повсеместно как гимн Дорсая, слова которой были написаны человеком по фамилии Киплинг четыре с лишним столетия назад.
…Тускнеют наши маяки,И гибнет флот, сжимавший мир…Дни нашей славы далеки.Как Ниневия или Тир…
Ему вспомнилось, что этот гимн исполняли во время похоронной службы, когда прах его младшего дяди был доставлен с поля битвы при Доннесворте на Фрайлянде, третьей планете Арктура.
…За то, что лишь болванки чтим.Лишь к дымным жерлам знаем страх,И, не припав к стопам Твоим,На прахе строим, сами прах…
Последние слова гимна проникли в самые укромные уголки его сердца.
…За похвальбу дурацких од —Господь, прости же свой народ![3]
По спине пробежал холодок. Красный умирающий свет заливал равнину вокруг. Далеко в небе черной точкой кружил ястреб. Здесь, у ограды и полосы препятствий, его, казалось, отделяла от всей остальной Вселенной некая прозрачная стена, делавшая его недосягаемым. Обитаемые миры и их солнца проплывали перед его мысленным взором; он ощущал неодолимое влечение к некоей великой таинственной цели, сулившей ему немедленное исполнение всех его желаний, а затем блаженное растворение в пространстве. Искушение сделать шаг, провалиться в бездну и исчезнуть навсегда было слишком велико, но какая-то малая часть его естества удерживала его от самоуничтожения.
Затем внезапно, так же внезапно, как и началось, наваждение исчезло. Он направился к дому.
У дверей его уже ждал отец, опираясь на тонкую металлическую трость; в полутьме смутно виднелась его широкоплечая фигура.
— Добро пожаловать домой, — сказал отец и выпрямился, — Переодевайся — и к столу. Обед будет готов через полчаса.
Мужчина
Мужчины — члены семьи Ичан Хана Грэйма — сидели за обеденным столом в длинной полутемной комнате; женщины и дети уже ушли. Присутствовали не все — лишь чудом они когда-либо могли бы собраться все вместе. Из шестнадцати взрослых мужчин девять сражались где-то среди звезд, один проходил курс восстановительной хирургии в госпитале в Форали, а самый старший, двоюродный дед Донала, Кемаль, тихо умирал в собственной комнате в задней части дома, с кислородной трубкой в носу, и лишь слабый аромат лилий напоминал ему о жене-маранке, умершей сорок лет назад. За столом сидело пятеро, в том числе и Донал.
Остальными, кто присутствовал здесь, чтобы поздравить его с окончанием учебы, были Ичан, его отец; Мор, его старший брат, приехавший домой в отпуск с Квакерских миров; и его дяди-близнецы Ян и Кенси, старшие братья дяди Джеймса, погибшего у Доннесворта. Ичан сидел во главе стола, его двое сыновей — справа от него, а двое младших братьев-близнецов — слева.
— В мое время у них были хорошие офицеры. — Ичан наклонился, чтобы наполнить стакан Донала, и Донал машинально взял его, продолжая внимательно слушать.
— Все с Фрайлянда, — заметил Ян, более мрачный из двоих угрюмых близнецов. — Только они быстро закисают, пока их не встряхнет очередное сражение. Кенси говорит, самое лучшее — Мара или Культис. Вот и я говорю — почему бы нет?
— Я слышал, у них там несколько дорсайцев, — сказал Мор, сидевший справа от Донала.
Слева послышался низкий голос Ичана:
— Это все напоказ — я-то знаю. Разве можно делать пирог из одной лишь глазури? Просто деятелям с Культиса приятно знать, что у них есть не имеющие себе равных телохранители, но стоит только где-нибудь начаться настоящей заварухе, их тут же бросят на выручку.
— А пока, — добавил Кенси с внезапной улыбкой, озарившей его мрачное лицо, — полное бездействие. Мирное время не для солдат. Даже настоящий дорсаец превращается в украшение.
— Точно, — кивнул Ичан.
Донал рассеянно отхлебнул из стакана, и виски с непривычки обожгло ему небо. На лбу у него выступили капельки пота; но он не обращал на это внимания, сосредоточившись на том, что говорилось вокруг. Он знал: разговор затеян ради него. Теперь он мужчина, и никто больше не вправе указывать ему, что делать. Выбор места службы был за ним, и они как могли помогали ему своими познаниями о восьми звездных системах и их обычаях.
— …Я и сам никогда не считал гарнизонную службу достойным делом, — продолжал Ичан, — Наемник должен тренироваться, поддерживать форму и сражаться; причем сражаться достойно. Конечно, не все так думают. Дорсайцы тоже бывают разные, да и не все дорсайцы — Грэймы.
— Что касается квакеров… — начал было Мор, но замолчал, опасаясь, что перебил отца.
— Продолжай, — кивнул Ичан.
— Я только хотел заметить, — сказал Мор, — что много дел на Ассоциации, и на Гармонии вроде тоже. Секты всегда будут сражаться друг с другом. Или можно наняться телохранителем.
— Только не это, — покачал головой Ян. — Это не работа для настоящего солдата.
— Я и не собирался этого предлагать. — Мор повернулся к дяде, — Но святоши высоко ее ценят и берут туда самых лучших. Поэтому в войсках всегда есть вакансии для наемников.
— В некоторой степени это действительно так, — спокойно заметил Кенси. — И если бы у них было меньше фанатиков и больше офицеров, эти два мира стали бы серьезной силой среди звезд. Но священник-солдат лишь тогда чего-то стоит, когда он в большей степени солдат, нежели священник.
— Это точно, — заметил Мор, — Во время последнего дела на Ассоциации, после того как мы взяли один небольшой городок, явился один из старейшин и потребовал выделить ему пятерых из моих людей в качестве палачей.
— И что ты сделал? — поинтересовался Кенси.
— Направил его к моему командиру — но сначала отправился к нему сам и заявил, что, если среди моих солдат найдутся пятеро, которые согласятся на подобную работу, он может на следующий день перевести их куда угодно.
Ян кивнул:
— Ничто так не портит солдата, как роль мясника.
— Командир все понял, — сказал Мор. — Я слышал, они все же нашли палачей — но только не среди моих ребят.
— Искушения подобны вампирам, — сурово произнес Ичан. — Военная служба — чистое искусство. Человеку, который испытывает тягу к крови, деньгам или женщинам, я никогда не стал бы доверять.
— На Маре и Культисе прекрасные женщины, — улыбнулся Мор. — Я слышал.
— Я в этом не сомневаюсь, — Кенси повеселел. — Но рано или поздно придется вернуться домой.
— Дай бог, чтобы все вы смогли вернуться, — угрюмо сказал Ичан. — Я дорсаец, и я Грэйм, но если бы наш маленький мир мог предложить что-то иное, а не кровь наших лучших воинов в обмен на специалистов с других планет, я был бы весьма доволен.
— А ты остался бы дома, отец, — спросил Мор, — если бы был молод и обе твои ноги были здоровы?
