Грегори не спешил, так чтобы достичь городка не раньше, чем спустятся сумерки.
В дверях кузницы стояли двое подростков. Проходя мимо них по улице, Грегори услышал за спиной громкий смех. Он опасливо оглянулся и, вероятно, бросился бы наутек, если бы ему не мешали юбки. Однако подростки вовсе и не думали над ним смеяться; поводом для их веселья была искра, опалившая одному из них волосы.
Парадная дверь гостиницы была распахнута настежь, и свет изнутри падал на улицу. На пороге тут же показалась хозяйка. Она пристально вглядывалась в темноту, пытаясь рассмотреть экипаж. Но Грегори был уже близок к своей цели и не сробел. Он сказал хозяйке, что оставил свой фургон на окраине города, там, где весь обоз.
Войдя, Грегори попросил себе комнату для ночлега. Он лгал без всякого смущения и готов был солгать пятьдесят раз кряду. Пусть даже в соседней комнате, обмакнув перо в чернильницу, стоит ангел, записывающий его грехи! Не все ли равно? Важно только одно: здесь лежит та, что так дорога его сердцу; на все расспросы она отвечает, что «ей лучше», а ей худо, очень худо.
Хозяйка подала ему ужин в ту самую маленькую гостиную, где он завтракал поутру, а сама села напротив с вязаньем в кресло-качалку, чтобы поболтать и постараться выведать новости, которыми можно будет потом угостить завсегдатаев бара. В нежном лице под старомодным чепцом с оборочками она не обнаружила никакого сходства с лицом утреннего посетителя. Приезжая оказалась дамой общительной. По роду занятий она сиделка и приехала в Трансвааль, прослышав, что здесь опытная сиделка без работы не останется. Нет, нет, пока она еще и не искала места. Не может ли хозяйка порекомендовать ее в какой-нибудь приличный дом?
Отложив вязанье, хозяйка всплеснула полными руками.
— Не иначе как сам перст божий привел вас сюда. Только что шла речь о сиделке для больной леди. И вот, на тебе!.. Если такое чудо не обратит в веру истинную всех безбожников и вольнодумцев в Трансваале, тут уже ничто не поможет…
Свой подробный рассказ хозяйка заключила словами:
— Уверена, что вы ей подойдете. А за деньгами она не постоит, их у нее предостаточно. И кто-то прислал мне чек на пятьдесят фунтов, чтобы я их тратила на леди, — только ей ничего не говорила. Она, верно, спит сейчас, но мы можем на нее тихонечко взглянуть.
Следуя за хозяйкой, Грегори вошел в угловую комнату. На столике тускло мерцала лампа. При ее свете можно было видеть большую, под белым балдахином кровать, застланную дорогим одеялом из малинового атласа. Грегори опустил голову, не в силах взглянуть на Линдал.
— Да подойдите же! — подбодрила его хозяйка. — Я выверну чуть-чуть фитиль у лампы, чтобы вы могли ее разглядеть. Правда ведь, она прехорошенькая?
С малинового одеяла на него смотрели умные, блестящие глаза Досса.
— Видите, она закусила губы? — промолвила хозяйка. — Только по губам и заметно, как она страдает.
Лишь тогда наконец Грегори решился перевести взгляд на маленькое, белое до прозрачности лицо Линдал. Лоб ее был прикрыт повязкой, а мягкие волосы разметались по подушке.
— Пришлось подстричь, — сказала хозяйка, прикасаясь к волосам Линдал. — Мягкие, как шелк. Словно у куклы.
Сердце у Грегори обливалось кровью.
— Доктор сказал: все, не подняться ей больше.
Грегори что-то промямлил, и в тот же миг прекрасные глаза Линдал широко открылись и оглядели всю комнату.
— Кто тут? Кто это говорил?
Грегори отступил за штору, но хозяйка отодвинула ее и вытолкнула его на середину.
— Я вам привела сиделку, мадам, настоящую сиделку. Она позаботится о вас, если вы согласитесь на ее условия.
Линдал приподнялась на локте и вперила в Грегори пристальный взгляд.
— Я никогда не видела вас прежде? — спросила она.
— Нет.
Линдал устало откинулась назад.
— Может быть, вы хотите поговорить с глазу на глаз? — сказала хозяйка. — Присаживайтесь. Я скоро вернусь.
Грегори сидел, не смея поднять глаз, пытаясь сдержать биение сердца. Линдал молчала, она лежала, полузакрыв глаза, будто забыв о его существовании.
— Подверните, пожалуйста, фитиль, — попросила она. — Не выношу яркого света.
В полумраке Грегори осмелел. Он сказал, что уход за больными — его призвание. Ему не надо никаких денег. Если же…
— Я не принимаю бесплатных услуг, — прервала она его, — я буду платить вам столько же, сколько и прежней служанке. Если согласны, оставайтесь.
Грегори смиренно пробормотал, что согласен.
Линдал попробовала перевернуться на другой бок. Грегори приподнял ее. Ах, как исхудала она, как ослабло ее тело! Он благословил собственные руки за то, что они помогают ей в несчастье.
— Спасибо. У вас добрые руки. Другие всегда делают мне больно, — сказала она. — Спасибо. — И, помолчав, тихо повторила: — Другие всегда делают мне больно.
Грегори, весь дрожа, опустился на стул. Ax, бедная, бедная! Ей приходится терпеть боль!
Четыре дня спустя доктор отозвался о Грегори как о самой опытной сиделке из всех, каких ему доводилось видеть на своем веку.
Грегори случайно подслушал эти слова и невольно усмехнулся. При чем тут опыт? Опыт и за тысячу лет не научит тому, чему любовь учит в один час. Туземец всю жизнь учится распознавать далекие звуки, но он никогда не услышит шагов человека, который крадется по сухой траве к своей любимой, а вот она услышит!
В первые дни Грегори терзался, видя, как она тает у него на глазах. Но потом он смирился с этим. И не только смирился, но и почувствовал себя счастливым. Ибо у страсти на устах только одно: «О, позволь прикоснуться к тебе, любимая!»
Линдал лежала недвижно, с собакой в ногах, а Грегори сидел в темном уголке, ловя каждое ее движение.
Спала она мало. Целыми днями глядела на круглый лучик, который пробивался сквозь дыру в ставнях или на ножку платяного шкафа, сделанную в виде огромной львиной лапы. Какие мысли выражал ее взгляд? Грегори мог только догадываться, спросить он не решался.
Иногда Доссу снилось, что они с хозяйкой снова мчатся в коляске. Пофыркивают вороные кони, посвистывает встречный ветер, и вельд бежит им навстречу. Тогда пес вскакивал и громко лаял. Очнувшись, Досс с извиняющимся видом лизал хозяйке руку и тихонько укладывался на место.
Она никогда не стонала, и Грегори не замечал ее страданий. Вот только, когда свет от лампы падал ей на глаза, она чуть приметно сжимала губы, и ее брови подергивались.
Спал Грегори на диване, за дверью. Как-то среди ночи, разбуженный непривычными звуками, он осторожно приоткрыл дверь. Линдал плакала с таким отчаянием, словно в мире не было никого, кроме нее самой и ее боли. Свет падал на атласное одеяло и маленькие руки, которые сжимали голову. Широко раскрытые глаза были обращены вверх, и по щекам у нее катились крупные слезы.
— Не могу, о боже, не могу больше терпеть! — стонала она. — О боже мой, боже. Все это время я молчала, все эти месяцы, долгие, долгие месяцы я терпела… Но у меня нет больше сил, о боже!
Грегори опустился на колени у порога, прислушиваясь.
— Не прошу у тебя ни мудрости, ни любви человеческой, ни работы, ни знаний, ничего того, к чему я так стремилась, только избавь меня от боли. Хоть на час. А потом будь что будет.
Она села на постели и прикусила руку.
Он тихо отошел от дверей, вышел на крыльцо и долго стоял, глядя на безмятежное звездное небо. Когда он вернулся, она лежала как обычно, устремив взгляд на львиную лапу.
— Вам очень больно? — спросил он, подойдя ближе.
— Нет, не очень.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
— Нет. Только наймите фургон. Мы едем.
Плотно сжав губы, она показала рукой на спящего пса. Грегори поднял его и положил рядом с ней. Она попросила Грегори расстегнуть ей халат, так чтобы пес мог положить свою черную мордочку ей на грудь.
Когда ее спросили о здоровье на следующее утро, она ответила: «Лучше».
— Кто-то должен сказать ей, — не выдержала хозяйка. — Нельзя допустить, чтобы она отошла не исповедавшись. Боюсь, что малыш у нее был незаконнорожденный. Пойдите и скажите ей, доктор.
Хозяйка наседала на доктора до тех пор, пока он не согласился выполнить ее просьбу. Едва зайдя в комнату больной, он тотчас же вылетел как ошпаренный и погрозил хозяйке кулаком.
— Разрази меня бог, если я когда-нибудь соглашусь выполнять ваши поручения! — Он снова потряс кулаком и, ругаясь, ушел.
Когда Грегори вошел в комнату, Линдал лежала, свернувшись клубочком, лицом к стене. Он не осмелился беспокоить ее. Но через некоторое время она повернулась к нему и сказала:
— Принесите завтрак. Я хочу есть. Два яйца, ломтик поджаренного хлеба, мясо… Нет, два куска хлеба, пожалуйста.
Пораженный, Грегори принес на подносе все, что она попросила.
— Помогите мне сесть и придвиньте поднос поближе, — сказала она. — Я должна все это съесть. — Она подвинула тарелки поближе и расставила их поудобнее. Разломила ломтик поджаренного хлеба, разбила оба яйца, положила в рот крошечный кусочек хлеба и стала кормить собаку ломтиками мяса.
