И нет времени спрашивать себя, достоин этот человек помощи или нет.
В штаб-квартире Дозора было холодно. Мраморная лестница поднималась вверх, растекалась широкой, покрытой красным ковром площадкой и расходилась на две – справа и слева. Их принимала в объятия высокая балюстрада второго этажа.
Ровно на середине площадки поднимался столик, а на нем – позолоченный бюст эмира. На стенах висели флаги.
Абу Саффар поднимался медленно. Казалось, это из-за возраста и одышки. Но вот он остановился, и пальцы его крепче сжали перила.
– Что со мной? – тихо спросил он.
Память начинала покидать зомби, как уплывающий корабль медленно расплывается, уходя за горизонт.
Я поддержал его.
Странно, но у меня не возникло того естественного чувства отвращения, которое появляется, когда коснешься мертвого тела.
– Вы не помните?
Он несколько мгновений стоял, словно переводя дыхание. На самом деле, он пытался вернуть расшатывающиеся мысли.
– Я у себя в конторе…, – произнес он.
– Правильно. Пойдем дальше.
Абу Саффар зашагал снова, и я уже не мог определить – делает ли он это сам, глава департамента, вернувшийся в привычные стены, или бездумно выполняет мои приказы, как автомат.
Несколько гоблинов прошли по верхнему этажу. Увидев начальство, они по-военному отдали честь, а потом расползлись в разные стороны, как тараканы.
Я остановился у балюстрады и посмотрел вниз. Мраморная лестница казалась отсюда рекой, застывшей ледяными перекатами. Наверное, из-за нее чувствовался такой холод.
Зомби двигался со спокойной уверенностью, но теперь в его движениях сквозило что-то неуловимо неестественное. Он походил на лунатика, шагающего во сне.
Мне казалось, что кабинет Саффара, главы тайной полиции, должен отличаться от остальных. Сравнить было не с чем – я не собирался отправляться в экскурсию по зданию, – и все же вскоре я понял, что ошибался.
Все здесь было одинаково, даже двери. Ни на одной не виднелось номера.
Живой мертвец повернул ручку. Петли были хорошо смазаны, но когда мы проходили внутрь, мне показалось, что я слышу скрип и лязганье тюремной решетки.
Для тех, кто попадал сюда, ведомый агентами охранки, темница эмира считалась самым легким из наказаний.
Высокий поджарый человек стоял у письменного стола. Секретаршу я не увидел. Соглядатай поднял глаза, и в них я прочитал облегчение. Щеки у него были впалыми, словно между костями и кожей совсем не оставалось плоти.
– Рад видеть вас в добром здравии, мой господин, – сказал он.
– Я никогда не чувствовал себя лучше, – ответил Абу Саффар. – Наши люди, что, все еще дежурят у дома того изменника, Иль-Закира?
– Да, мой господин.
– Пусть уходят. Никуда он не денется, глупый чародей.
– Понимаю, – человек сделал глотательное движение, словно проталкивал в себя крупный камешек.
Я не сразу понял, что так он кивает.
– Вы хотите, чтобы колдун расслабился? Забыл об осторожности?
– Ты прав, Джоухар. Составь бумагу и принеси мне на подпись.
16
– То, что вы делаете, глупо, – сказал иглобрюх.
Нельзя сказать, будто это его расстроило. В его словах не было ни бурного негодования, ни осуждения – таким тоном он мог бы мне сообщить, что пошел дождь.
– И тем не менее, – мягко ответил я.
В нем самом не нашлось бы ничего мягкого. Он напоминал большого, раскормленного суслика, но вместо мягкой шерсти со всех сторон из него торчали острые иглы.
– Если человек грешен, он должен понести наказание. Таков закон.
Существо приподняло палец и ткнуло куда-то в потолок, где пучились сталактиты.
– Но разве милосердие не требует, чтобы ему дали еще шанс? – спросила Франсуаз.
– Милосердие?
Глаза иглобрюха выпучились, став в три раза больше. Я испугался, что они сейчас лопнут; но, по всей видимости, для него это был всего лишь привычный жест.
– Вы в Преисподней, моя дорогая. Доброту надо проявлять до того, как попадешь сюда. Потом уже будет поздно.
Абу Саффар стоял рядом со мной, неподвижный как кукла, в которой закончился завод. Б штаб-квартире охранки он подписал все нужные бумаги и гордо отбыл, оставив своих подчиненных в полном неведении относительно своей истинной судьбы.
Теперь мы находились в Лимбе – там, откуда, грешные души могут бросить последний взгляд на ушедшую жизнь.
– Но он совершил добрый поступок, – сказала девушка. – Помог остановить кровопролитие. Сойдись в схватке некроманты, люди эмира и Иль-Закир ради права распоряжаться его открытием, пострадало бы много невинных людей.
Иглобрюх квакнул.
– Что? – не поняла девушка.
– Ква, – отвечал он. – Это междометие. Все нормальные люди выражают так свои эмоции. Разве нет?
– Нет, кретин, – раздраженно огрызнулась Франсуаз. – Так только жабы орут. Что насчет нашего спутника?
Существо пожало плечами. Казалось невероятным, что при этом он в состоянии не поранить себя собственными же иглами. Но, по всей видимости, я зря беспокоился о его здоровье.
Живя в Лимбе, он не мог умереть.
– Добрые дела ваш друг совершил уже после смерти. Некроманты вечно вмешиваются в наши дела. Из-за них души на несколько часов застревают между мертвым телом и вечным наказанием. Но это не более чем отсрочка.
– Наказание?
Голос, раздавшийся позади меня, уже не принадлежал Абу Саффару. Лишенный жизни, он походил на завывание ветра. Но мысли и чувства еще сохранялись под мертвой оболочкой плоти.
– Конечно, – отвечал иглобрюх. – Извольте посмотреть сами.
Он провел перед нами перепончатой лапой. Воздух дрогнул, и в нем, словно в волшебном кристалле, возникло изображение.
– Одиннадцатый круг Ада, – пояснило существо. – Секция С.
– Мне казалось, здесь только семь кругов, – пробормотал я.
Мой собеседник лишь покачал головой да пробормотал себе под нос:
– Эти мне туристы…
Я увидел перед собой Абу Саффара – не мертвое тело, что сопровождало меня в этом путешествии, но бессмертную душу. Он стоял на краю высокой скалы, и длинный скимитар блестел в его руках.
– Вы здесь, – говорил он. – Я знаю! Не надо прятаться. Жалкие предатели. Вы посмели поднять руку на эмира. Посягнуть на нашу могущественную страну. И вам не уйти от ответа.
В голосе его не было сумасшествия. Ни одном нотки, которая отличает безумцев, параноиков, что видят врагов и опасности там, где их нет.
Абу Саффар говорил всерьез и глубоко в это верил.
– Получайте же!
Резкий выпад. Лезвие клинка пронзило воздух. В то же мгновение длинная, рубленая рана открылась на спине грешника. Из нее тут же полилась кровь; потом она загноилась и стала зарастать струпьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
