Такого катера больше ни у кого на Волге не было. И вообще нигде не было. Двухтонный катер с двумя стадвадцатисильными моторами на подводных крыльях разгонялся до скорости почти в сто километров в час. Насколько "почти" – я не знал, но за два дня до этого Коля "слетал" до Камышина и обратно за четыре часа – так что время поговорить у нас было. Тем более после того, как мы опустили крышу и закрыли дверь, в каюте стало довольно тихо.
– Надеюсь вам прогулка понравится. А сейчас – давайте перекусим, и я поделюсь своими судостроительными планами, если вам интересно, конечно же. Оленька, что там у нас сегодня на завтрак?
Ответить девочка не успела. Что-то сильно стукнуло, катер клюнул носом и как-то слишком резко затрясся, сбрасывая скорость. Раздался противный скрежет, и Коля заорал, повернувшись к каюте:
– Дядя Саша, правый мотор встал!
В каюте запахло бензином.
– К берегу, быстро! – я вдруг подумал, что двух двухсотлитровых баков на борту хватит не на одно барбекю из пассажиров.
– Уже, саженей с полста осталось.
– Все бегом на берег, ничего не брать! – скомандовал я, откинул крышу каюты и, схватив Оленьку в охапку, полез на нос катера. Березин, уже получив некоторый опыт на причале, молча полез за мной. И, как только катер ткнулся в берег, мы все бегом бросились подальше, причем Колька, хотя и спрыгнул на берег последним, бежал впереди всех.
Отбежать мы успели метров на сто, после чего катер громко пыхнул и загорелся – сразу весь. Сильного взрыва не получилось, но горел он хорошо, разбрызгивая фонтаны огня из раскалившихся баков. Березин встал рядом со мной, тоже посмотрел на полыхающие остатки моей гордости:
– А с какой скоростью он плыл перед тем как сломаться?
– Не знаю, на катере у меня нет спидометра. Думаю, верст поболее ста…
– И где мы сейчас?
Колька, оглядевшись, тут же сориентировался:
– А вот это – Татаркина балка. До Ерзовки две версты будет, так что не пропадем.
Спустя минут пятнадцать, когда мы уже прошли полдороги и слобода открылась перед нами, Сергей Сергеевич вдруг обратился ко мне:
– А вы, Александр Владимирович, пожалуй правы. Мне точно стоит перейти на работу к вам – у вас работа куда как интереснее.
Глава 16
Капитан Эжен Арно, стоя в рубке "Лю Гёлль", пытался разобраться: повезло ему или, наоборот, судьба повернулась к нему тылом.
"Лю Гелль", небольшой – всего лишь в две тысячи восемьсот регистровых тонн (и грузоподъемностью в две с четвертью тысячи тонн метрических) – грузо-пассажирский корабль, был построен всего лишь четыре года назад. Эжен заступил на вахту сразу же после спуска судна на воду, но поначалу – всего лишь третьим помощником капитана.
Судно предназначалось для Гвианских линий, и генеральным грузом для всех кораблей серии (за пять лет было построено двенадцать систершипов) назначался каучук, кофе и какао. Но оказалось, что Франции столько какао не нужно, и "Лю Гелль" с уже первым помощником Арно был переведен на линию Марсель – Ростов, благо в трюмах было очень удобно перевозить зерно.
Правда капитан Люка ушел с корабля после второго рейса в Россию, и Анри теперь его понимал: погрузка двух с лишним тысяч тонн пшеницы с шаланд, занимающая две, а то и три недели, изматывала до предела. А в июне "Лю Гелль", уже прибывший снова в Ростов, и вовсе оказался без фрахта: наглые русские хлеботорговцы отказались отпустить заказчику фрахта зерно в кредит и судно больше двух месяцев стояло на рейде, ожидая, пока в конторе на найдут новый фрахт.
Такой нашелся лишь в сентябре, и Эжен было обрадовался, когда получил телеграмму о том, что через четыре для он, наконец, покинет этот постылый рейд. Но когда прибывший из Одессы представитель компании изложил детали, капитану стало грустно: судно сдавалось в аренду до тридцатого апреля следующего года какому-то местному промышленнику, причем ни характер грузов, ни маршруты перевозок были заранее неизвестны.
Впрочем, первый маршрут капитану был известен, и маршрут этот Эжена Анри несколько удивил. А то, что на борт немаленького, в общем-то, судна погрузили лишь около трех сотен тонн груза, удивило его еще больше. Впрочем, благодаря этому на борт был загружен и почти тройной запас угля – а пассажиров оказалось столько, что часть пришлось размещать уже в трюме.
И все это было так необычно, что заставляло французского капитана еще и еще раз задумываться о том, во что же он ввязался.
С одной стороны, простой почти два месяца в этом забытом Богом и людьми порту в варварской стране везением никак не назовешь и то, что "Лю Гелль" следующие девять месяцев почти наверняка в такую передрягу не попадет, было приятно – все же жалование при простое составляло всего лишь треть от оплаты в море. Но с другой стороны, еще неизвестно, куда захотят отправить судно арендовавшие его варвары. Конечно же варвары – из всех пассажиров на борту лишь один, да и то очень плохо, говорит по-французски.
Хотя те же англичане по-французски вообще чаще всего не говорят, а арендатор судна – вполне себе приличный джентльмен, и его английский хотя и забавный, но вполне понятный. И, кажется, этот джентльмен прекрасно знает чего он хочет. А варвары на борту – это всего лишь нужная для каких-то неизвестных дел прислуга.
Так что, решил капитан Арно, будем считать что судьба все же повернулась лицом – и на лице этом сияет приветливая улыбка. Что же до капризов этого, видимо все же американского, джентльмена – то ведь он платит, причем – наличными. И не требует никаких расписок…
В Саратов я прибыл через два дня после неудачного путешествия с Березиным. Сергей Сергеевич, пообещав что сразу же по возвращении из Баку он уволится и переедет в Царицын, отплыл к родственникам, ну а я отправился в путь нормальным способом – на поезде. И по прибытии отправился сразу же к Лебедеву. У него я застал не только всех моих "казанских" химиков (Антоневич уже, как оказалось, закончил и вторую очередь сернокислого завода и ребята плавно переместились на строительство и наладку завода уже гидролизного), но и забавного старичка, которого Сергей Васильевич представил как приват-доцента Забелина. Старичок действительно был приват-доцентом Петербургского университета, и вдобавок – крупнейшим специалистом в стране по дрожжам: в университете он, кроме обучения студентов-медиков, занимался и разработкой как раз отечественного классификатора грибков – в том числе и дрожжевых.
Лебедеву его помощь понадобилась для того, чтобы все же наладить производство спирта, так как обычные хлебные дрожжи очень быстро погибали в той химической жиже, которую выдавали гидролизные ванны. Касьян Петрович Забелин довольно быстро подобрал нужную Лебедеву культуру, и завод заработал довольно стабильно, но старому ученому захотелось изучить поведение других культур в этих экстремальных условиях, и вот уже два месяца он занимался своими экспериментами. Лебедев не возражал – поскольку благодаря работе специалиста-биолога ему удалось наладить чисто химический, как он полагал, процесс, тем более что Забелин за свою исследовательскую работу денег не просил.
Решив, что это будет не совсем честно, я сразу решил проводимые работы оплатить – и, конечно, обратить их в свою пользу. Тем более в данном случае наши с Забелиным интересы совпадали.
– Касьян Петрович, а что нужно сделать, чтобы, допустим, установки вместо выработки спирта вырабатывали в результате именно дрожжи?
– Да ничего особенного и делать не нужно. Спирт дрожжи вырабатывают при недостатке кислорода, и если в ванны подавать большое количество воздуха, то дрожжи будут сами расти, а не вырабатывать алкоголь. Однако не вижу в этом большого смысла: в ваннах и так дрожжи растут, и их все рано приходится уничтожать – так что для заселения новых ванн культуры всегда будет в избытке.
– Но ведь можно и сами дрожжи использовать?
– Эти? Нет, они не годятся для хлебопечения, и для, скажем, пивоварения они не годны.
– Я имею в виду как белковый продукт…
– Я бы и хлебные дрожжи не назвал вкусными, а уж от этих… тем более, что для лучшей их работы в ванны добавляется в известных количествах птичий помет. При перегонке на спирт, тем более на спирт строго для технических нужд, это значения не имеет. Но использовать такое для еды – это уж слишком! Вдобавок в культуре имеется несколько разнообразных видов, и некоторые потенциально патогенные. А лечить грибковые заболевания крайне трудно – и, хотя патогенность нынешней культуры довольно сомнительна, рисковать я бы не советовал.
– Не для еды, а для корма. Скотине. Высокобелковый дрожжевой корм – да еще смешанный с каким-нибудь сеном, мне кажется, будет очень неплох.
– Ну если так вы ставите вопрос, то, пожалуй, это имеет смысл. Одно лишь скажу: для использования дрожжей как корма грибок следует все же убить. Например, нагревом до температуры градусов в шестьдесят пять – семьдесят по Реомюру.
