— Джентльмены удачи, господа веселые товарищи! Мир на палубе и никто никому не помеха под страхом ноков рей во время свободного совета свободных людей.
Бонс уже усвоил традиции и обычаи, сложившиеся при Мэйсоне и Ингленде. Он настолько привык к ним, что теперь и не представлял, как можно устроить иначе. Перед ним стоял малый столик, застланный черным флагом с изображением белого черепа и скрещенных костей. На флаге, как Библия на алтаре, лежала книга Артикулов, закон, правивший их жизнью. Бонс так же почитал теперь эти реликвии, как ранее поклонялся флагу Британии и голове короля Георга на золотой гинее.
— Шляпы долой, слушай коммодора Флинта! — крикнул Билли, и над палубой пронесся шорох сдергиваемых с макушек шляп.
Странное дело, но каким-то чудом с началом официальной части все забыли про ножи и мушкеты, расслабились. Сильна власть символики над человеком. Может быть, Билли Бонс не слишком и заблуждался.
И начался великий спор.
Глава 29
23 августа 1752 года. Южная якорная стоянка. Борт «Моржа»
— Спасибо, брат Бонс, — официальным тоном произнес Флинт, Он остался в шляпе — единственный из моряков двух команд, собравшихся на борту «Моржа» для решения вопроса о судьбе добычи.
Флинт оглядел пеструю толпу вооруженных до зубов «джентльменов» и заговорил громко, чтобы все услышали:
— Цель нашего свободного собрания — обсудить план, который я предложил по зрелом размышлении. Я считаю, что наше честно добытое добро надлежит захоронить в тайном месте на этом секретном острове. — Он плавно повел рукой в сторону покрывающего остров леса, взбирающегося от берега на холмы и исчезающего в неведомых ложбинах, — Эта мера позволит нам накопить в одном месте такое состояние, что для каждого хватит на жизнь богатую и достойную до конца дней его.
Толпа всколыхнулась, показывая готовность к обсуждению предлагаемого Флинтом плана.
Во многих отношениях собрание этих достойных господ представляло собой куда более демократический орган принятия решений, нежели, скажем, тот, который расположился на берегу доброй старой Темзы в Лондоне. Ибо ни один из находившихся на борту «Моржа» моряков не покупал право голоса деньгами или служением интересам политической партии. Конечно, собравшиеся на «Морже» по большей части народ не то что необразованный, а и вовсе безграмотный, неотесанный и отягощенный множеством нелепых предрассудков. Но сильно ли они отличались в этом отношении от многоуважаемых членов парламента в Вестминстере? Вот еще сходные черты: каждый из моряков имел только один голос, а решения принимались простым большинством, сколачиваемым обычно при помощи предварительной негласной обработки* а именно — обещаниями, угрозами и подкупом. То есть все здесь происходило так же, как и в любом законодательном органе любой цивилизованной страны во все времена и у всех народов.
Иногда, правда, отработанная система дает сбои, и дебаты о судьбе сокровищ, хранимых на «Морже», представляли собой именно такой случай. Причина заключалась в том, что Флинт, автор предложения зарыть общую казну, не имел доступа к половине участников собрания, находящихся на борту «Льва», а Сильвер, противник этого предложения, не имел доступа к другой половине, к экипажу «Моржа». Это заставило прибегнуть к совершенно непрактичной системе: пришлось выслушивать от каждого присутствующего аргументы за и против, а также принятое им решение. Но не будем обвинять в этой непрактичности достойных джентльменов удачи, ибо такое время от времени случается и в знакомых нам синклитах избранников народных.
Флинт первым изложил суть дела и свою точку зрения.
— Братья! Я предлагаю спрятать то, что у нас есть, здесь и сейчас, чтобы не потерять наше добро из-за шторма или неудачи. — Флинт выдержал паузу, огляделся. — А прежде всего, цыплятки мои, чтобы каждый не спустил свою долю за первую же неделю в первом же порту. Ибо не так ли поступает всякий из вас?
— Точно! Да уж! Дело говорит!.. — пираты скалили оставшиеся зубы, согласно кивали и подталкивали друг друга.
, — Мы зароем добро, — продолжил Флинт, — потом погуляем по океану, нагуляем жирку, изловим еще одну рыбку, может, и две, а то и три… А потом вернемся, выроем сбереженное и поделим по справедливости. Возвратимся в Англию и заживем лордами.
— Да-а-а-а!
— Карета и пара гнедых для каждого! — крикнул Флинт под одобрительный гул и идеологически правильные лозунги подготовленной должным образом команды «Моржа».
— Десять тысяч акров доброй старой Англии!
— Кирпичный дом с дворецким и шамовка на золоте!..
— Дочку олдермена в жены, а по воскресеньям шлюхи толстозадые!
— Д-д-да-а-а!..
Орали уже не только флинтовы молодцы. Энтузиазм охватил и команду «Льва». Соперничество мгновенно исчезло, как окорок, поданный трактирщиком дюжине голодных солдат берегового дозора.
— Тихо на палубе! — зыкнул Билли Бонс. — Все добрые братья слушают капитана Сильвера.
Бонс «при исполнении» выглядел не менее солидно, чем лорд-мэр на открытии дома призрения для нищих сироток. Он изо всех сил старался соблюдать справедливость. Часто возложенная на человека официальная функция полностью этого человека преображает, и не всегда в дурную сторону. Во всяком случае, на время исполнения. И вот выступил вперед Сильвер, ловко работая своим деревянным двигателем: костыль — нога, костыль — нога, костыль — нога… Отзвучали приветствия Флинту, грохнули по ушам приветствия Сильверу, и Билли замахал руками, призывая к молчанию. Все охотно замолкли, интересуясь, что им скажет Долговязый Джон.
— Братья, все и каждый! — крикнул Сильвер. — Ответьте мне на один вопрос, и я сразу сгину и не стану лезть в клюз[61] поперек якоря, ни в жизнь — Народ заинтересованно забормотал. Из задних рядов, вне досягаемости костыля Долговязого Джона, послышались насмешки прихвостней Флинта — Один вопрос, братцы, — повторил Сильвер и, уверенно стоя на одной ноге, постучал костылем по палубе. — Один только вопросец.
Насмешки посыпались гуще, кто-то заржал. Флинт усмехался, щекотал перышки попугая. Речь у его противника явно не заладилась.
— Здесь, под люками, — сказал Долговязый Джон, — даже если серебро в слитках не считать… — Мертвая тишина воцарилась над палубой. Не та тема затронута, над которой смеяться хочется. — …здесь под люками столько золотой и серебряной монеты, что и представить невозможно. Трюмы больше не выдержат. Еще чуть-чуть — и лохань потонет к чертовой бабушке.
Долговязый Джон молча огляделся. «Да, олухи царя небесного, — подумал он про себя — Навострили уши». Он снова заговорил:
