— Мы разве на «вы»? — нахмурился Берг.
— А разве нет? — холодно прищурился Генрих.
— Если ты имеешь в виду Ларису…
— Я имею в виду вас обоих, — Генрих обошел стол и остановился перед этой своей «ла петит компани».
«Маленькая компания… семейный круг… Почему мне не смешно?»
— Сердцу не прикажешь, — вступила в разговор Лариса Антоновна и тоже поднялась из кресла. — Мне кажется, Генрих, выяснение этих давних подробностей не имеет никакого смысла, тем более при посторонних.
— А кто у нас посторонний? — губа Генриха дернулась, но и только. Возможно, случайное движение, но, может быть, и нет. Натали очень не хотелось, чтобы Генрих продемонстрировал на людях — тем более, при таких свидетелях — ту темную сторону своей души, которую она иногда угадывала в его взгляде или интонации. — Здесь нет случайных людей, Лариса, если тебя беспокоит именно это. Наташу вы все знаете, она моя гражданская жена…
«Гражданская жена, вот как это теперь называется? Впрочем, отчего бы и нет?» — так или иначе, но определение ей скорее понравилось, чем наоборот. Быть «гражданской женой» Генриха оказалось приемлемо. Уместно. И даже приятно.
«Вот же черт!»
— Ну, а полковник Шустер мне вообще, как приемный сын. Верно, Людвиг?
— Вообще-то я майор, командир! — очаровательно улыбнулся Людвиг.
— Был! — отрезал Генрих, закрывая тему. — Поменяй погоны, и чтобы на коронации был при всех регалиях и с полковничьими погонами. Rozumíte mi?
— Не волнуйся, командир! — еще шире улыбнулся Людвиг, — все будет исполнено в лучшем виде.
— Тогда к делу!
— Что за дело? — подалась вперед Лариса Берг. А вот ее супруг чуть было не отступил назад, мало что полный генерал. Он был на нервах, едва ли не испуган. Но уж точно, что взволнован.
— Дел у нас несколько, — Генрих достал папиросу, не торопясь закурил, выпустил дым. Пауза тянулась долго, казалось, бесконечно. Даже Натали проняло, хотя она-то ту явно была ни при чем. Остальных только что не трясло.
«Да, господин Хорн, умеете вы ужас наводить! И как это я раньше не замечала?» — Но в том, что не замечала, не было ничего странного: слишком близко находилась, вот и не заметила. В оке тайфуна тоже, говорят, тихо…
— Итак, — Генрих заговорил жестко, напористо, совсем не так, как говорил до сих пор, без иронии, даже без сарказма, то есть, на полном серьезе. — Времени у нас в обрез. На коронацию, в какой бы спешке ее не организовывали, опаздывать не принято. Поэтому начнем с главного. Федор, Лариса, не хочу, чтобы между нами оставались недомолвки. Кто с кем спал, мне не интересно. Времени прошло много, и весь этот адюльтер потерял признаки актуальности. Это раз. Второе. Я читал ваши доносы…
— Но… — простужено прохрипел Берг.
— Без «но», Федор! — Генрих не позволил Бергу даже начать фразу, не то, что закончить. — Дело было, но сгорело. Я сам его сжег. И не смотри на зятя. Во-первых, он тебе и не зять вовсе, как ты знаешь. А во-вторых, в данном случае, Айдар Расимович ничего сделать для тебя не мог. Он бумаг не видел, содержания их не знал, да, если бы и знал… Скажи, Айдар, ты в чьей команде играешь?
— В вашей, Генрих. — Бекмуратов ответил спокойно и взглядом не дрогнул, но Натали видела — ответ дался ему не так просто, как могло показаться, да и сам Бекмуратов к идее «командной игры» привыкнуть, еще не успел.
«Это же какой у Людвига должен быть лютый компромат, чтобы жандармский генерал вот так, сходу, отступного сыграл?!»
Однако слова прозвучали, и для большинства присутствующих они не предвещали ничего хорошего. На Ларису Антоновну и Маргариту даже смотреть было жалко.
«Сильный ход!»
— Так вот, Федор, я твой донос читал, и объяснительное письмо Военному министру тоже. Читал показания. Одиннадцать страниц, где и правда наличествует, чего уж там, но лжи куда больше. Что касается тебя, Лара, твои эпистолярные упражнения я прочел с большим интересом и не без удовольствия. Мазохизм, конечно, но из песни слова не выкинешь. Ты женщина талантливая, что есть, то есть! Слог, стиль, содержание…
— Ну, и что? — Лариса Антоновна взяла себя в руки куда быстрее своего мужа, пусть он и генерал от инфантерии. — В газетах распечатаешь, какая я тварь подколодная? В суд подашь?
— Подам, — кивнул Генрих, — но не за доносы, а за воровство.
— Что? — эту реплику подала Ольга, что было более чем странно при ее-то подготовке.
— Людвиг, будь добр, зачитай, пожалуйста, показания госпожи Пяст.
— Как прикажешь, командир… — И Людвиг поднял со стола кожаную папку с бумагами.
— Не надо! — остановил его Берг, едва Шустер успел открыть папку. Похоже, Федор Игнатьевич со слабостью справился и готов был «соответствовать». — Давай, Генрих, не будем входить в подробности. Верю, что у тебя все запротоколировано, как следует. В конце концов, ты в своем праве «Мне отмщение, и аз воздам», не так ли? В чем конкретно ты меня обвиняешь?
— Не тебя одного, Федя, а вас с Ларисой вместе, — Не разрывая зрительный контакт, Генрих отступил на пару шагов назад и присел на край столешницы. — Цугом… Впрочем, изволь. Пункт первый, он же главный. Хищение одиннадцати полотен из собрания великой княгини Полоцкой. Тут наличествуют параграфы и пункты Уголовного уложения, трактующие преступления против членов правящей династии, нарушения прав собственности и брачного права, а так же пункт о хищении в особо крупных размерах. Рембрандт, Хальс, Дюрер, Эль Греко… Стоимость похищенного — семь миллионов золотых рублей при самой поверхностной оценке…
«Дюрер? Коллекция великой княгини Полоцкой? Господи, да это же, верно, „Эссе хомо“ и „Портрет императора Максимилиана“!»
— Картины будут возвращены в течение трех дней. Слово офицера! Куда прикажешь, доставить, в Ольгердов кром или в Казареево подворье?
— В Ольгердов кром, — кивнул Генрих. — И добавь к ним, пожалуйста, мой портрет работы Зинаиды Серебряковой.
— Генрих! — протестующе вскинул перед собой руки генерал Берг, — Это совершенно невозможно! Портрет пропал еще тогда! При обыске…
— Он, Федя, пропал в гардеробную твоей жены. Стоит в шкафу за платьями. Ведь так, Ольга Федоровна?
— Ты получишь его назад, — голос Ларисы Антоновны не дрогнул, однако в глазах плавало безумие. До нее начинало доходить, в какое дерьмо окунал их с Федором Игнатьевичем Генрих.
«Бедный, Федор Игнатьевич… Уж лучше бы я вас из чего-нибудь огнестрельного! Всяко лучше, чем это унижение!»
— Есть еще фамильные драгоценности Степняк-Казареевых… — голос Генриха звучал холодновато-нейтрально, но его слова…
— Господи, Генрих! — лицо Ларисы Антоновны пошло пятнами. — Я же была твоей женой, ты мне их подарил!
— Разве? — повернул голову Генрих. — Я дарил тебе другие драгоценности, Лариса, и они, разумеется, принадлежат тебе. Я подарки никогда назад не забираю. Но, видишь ли, вопрос вовсе не во мне. Просто фамильные драгоценности передаются третьим лицам лишь в двух случаях: или с купчей, или с дарственной, заверенной нотариусом. В обычном случае, — кто бы это ни был, жена, дочь или сестра — ими пользуются, но не владеют. Таков закон, и его никто не отменял. Другое дело, если бы я сгинул на каторге. Никто бы, верно, этот вопрос поднимать не стал, и драгоценности остались бы у тебя. А там, глядишь, и закон бы отменили. Республика… Но я жив, как видишь, и я вернулся, да и с республикой пока не срослось. Людвиг, будь добр, зачитай нам пункты обвинения…
— Не надо! — прервал Генриха Берг. — Я все понял, Генрих. Повторяю, ты в своем праве. Чего ты хочешь?
— Прежде всего, я хочу получить принадлежащие мне по праву главы рода Степняк-Казареевых фамильные драгоценности. Все, по описи, хранящейся у адвоката моего отца.
— Хорошо, — кивнул Берг и посмотрел на жену, — Лариса, как быстро ты сможешь возвратить эти вещи Генриху?
— Федор, но… — казалось, Лариса Антоновна задыхается. Впрочем, возможно, так все и обстояло.
— Видите ли, Федор Игнатьевич, — вмешался в разговор Людвиг, — дело в том, что Лариса Антоновна продала кое-что из драгоценностей на сторону. Ей деньги нужны были по срочности, вот она и… Впрочем, не суть важно. Мы эти вещи позже выкупили. А показания свидетелей, купчие и расписки находятся вот здесь, — прихлопнул он ладонью лежащую на столе папку. — У меня в папке.
— Еще пара пунктов обвинения, как полагаешь? — Генрих погасил окурок в пепельнице и в этот момент посмотрел на Натали. Ей показалось, что у него совсем больные глаза. Сжало сердце. Но…
«Но у меня роль без слов…»
— Полагаю, что ты можешь устроить громкий процесс, — сказал после паузы Берг. — Почему не устраиваешь?
— Мы еще не закончили, — Генрих отвернулся от Натали и снова смотрел на «членов своей семьи».
— Людвиг, будь любезен!
— Момент! — Людвиг наклонился и достал из тумбы стола полиэтиленовый прозрачный пакет, в какие полицейские и жандармы складывают вещественные доказательства с отпечатками пальцев. В этом пакете тоже лежал вещдок. Во всяком случае, так решила Натали, глядя на знакомый револьвер. Таким был вооружен в тот памятный день каперанг Зарецкий.
