Все вздрогнули, когда от сильного порыва ветра вдруг распахнулись окна. По комнате штопором прошелся вихрь, задувая свечи и срывая с венков цветы, потом вылетел так же неожиданно, как и влетел, унося с собой облетевшие лепестки.
Небо снаружи оставалось ясным и безоблачным, листья на деревьях не шелохнулись. Смерча как не бывало.
— Ветер друидов, — быстро перекрестившись, прошептал Милик.
Подойдя к Мари, испуганной, как и остальные, Люка поинтересовался, на что намекал ее отец.
— По старинному поверью, ураган, возникший при ясном небе, — знак гнева умерших.
Специалист по ритуальным преступлениям стал припоминать, что ему известно из географии о встрече холодного и теплого воздушных фронтов, когда внезапно услышал сдавленный крик Жанны.
Мать Мари не сводила застывших от ужаса глаз с одного из положенных на гроб Лойка венков. На алой ленте золотом было выведено по-бретонски:
«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».
— Кто мог это сделать? — воскликнула Мари, окинув взглядом присутствующих — по крайней мере человек тридцать: Керсены в полном составе, Анна, Ронан, Филипп…
— Тот, кто хочет дать понять, что Лойк входил в число береговых разбойников и, лишив себя жизни, отнял эту возможность у убийцы-мстителя, — ответил Люка.
— Куда делась Гвен? Ее здесь нет, — встревожилась Мари.
— Придется вызвать подкрепление, — сказал Люка, сдерживая ругательство. — Ветер друидов! Я чуть было в него не поверил.
Он достал из куртки мобильный телефон и набрал номер, но экран на мгновение осветился и погас.
— Черт, разрядился!
— Возьми мой, — предложила Мари, протягивая ему свою «Нокию».
Люка с прижатым к уху телефоном направился к выходу, дав знак Морино следовать за ним.
Мари приблизилась к Ронану и Филиппу, спросив, знают ли они, куда делась Гвен. Юноша смутился, и Филипп, тоже неспокойный, приказал сыну сказать правду. Заметив, что Ронан колеблется, Мари возмутилась.
— Хочешь, чтобы мать кончила так же, как они? — спросила она, показывая на гробы.
— Нет, конечно, нет, — поспешил ответить Ронан. — Не знаю, куда она пошла, но утром она попросила меня спустить на воду «Зодиак» и привязать его в Ланкуе.
— Ну если так, жена далеко не уйдет — на моторке повреждены свечи.
Ланкуе была небольшой бухточкой, укрытой от ветров в устье реки, носившей то же имя и находившейся примерно в километре от фаянсовой фабрики.
— Неужели ты собираешься уходить?
Обернувшись, Мари увидела, что на пороге стоит мать. Она попробовала объяснить, что ей непременно нужно разыскать Гвен, но для Жанны сейчас ничего не могло быть важнее, чем прощание с сыном и внуком.
— Очень жаль, мама, но если мертвые могут подождать, то живые — нет.
Жанна смерила дочь ледяным взглядом и вернулась в дом. Временное перемирие было нарушено.
Ветер друидов.
Я воспринял его как перст Всевышнего. Гвен им воспользовалась для бегства, и я поспешил за ней.
Самая большая вина, по моему мнению, лежала на Гвенаэль. Прежде всего она женщина, и потом: я кое-что о ней знал. Мысль, что она тоже могла лишить меня возможности отомстить, украсть драгоценные, сладостные мгновения, о которых я так долго мечтал, заставляла меня идти быстрее.
Нет, Гвен так легко не выпутается.
Я поклялся, что отомщу, и клятвы не нарушу.
Мое сердце чуть не остановилось, когда я потерял ее из виду.
Я напряженно вглядывался в темноту. Никого. Ни звука. Пустота. У меня вырвалось ругательство. Неужели последнее слово останется за этой негодяйкой?
Ненависть вывела меня на верный след.
Животная ненависть. Я увидел ее.
Гвен быстро шла по тропинке, которую уже начинал скрывать туман. Она все время оглядывалась, чувствуя, что ее преследуют, но вокруг были только песок и окаймленный ватным ореолом кустарник.
Услышав тихое потрескивание, она вздрогнула. По-прежнему никого. Охваченная смутной тревогой, которая овладевала ею все сильнее, Гвен прибавила шагу. Опять раздался слабый звук, похожий на сдерживаемое покашливание. Она сошла с тропинки и бросилась бежать, не замечая хлеставших ее по лицу веток. Теперь она ясно различала шаги, они приближались, и ей показалось, что она чувствует затылком чье-то горячее дыхание.
Запыхавшись, Гвен выбежала на берег. Увидев привязанную к мосткам крохотной бухты моторку «Зодиак», она немного успокоилась, быстро отвязала канат, бросила его в лодку и прыгнула следом. Она попыталась запустить мотор, дергая как безумная за трос, выругалась, поняв, что не сможет, и закричала, увидев на берегу внезапно выросшую человеческую фигуру.
— Неужели ты надеялась, что тебе это удастся, Гвен?
Противотуманные фары хорошо освещали не только дорогу, но и обочину. Люка медленно подъезжал к владениям Ле Бианов, когда зазвонил его телефон. Нажав кнопку, Ферсен услышал женский голос, прерывистый и глухой, словно его обладательница была чем-то сильно испугана.
— Мари… Мари…
Взглянув на экран, он прочел: «Гвен».
— Мадам Ле Биан? — воскликнул он, озадаченный. — Это вы, Гвен? Алло!
Телефон молчал.
— Гвен! Ответьте!
— На помощь… Мари…
— Где вы находитесь? Да ответьте же, черт побери!
— На пляже Аргоз…
— Держитесь, Гвен, еду! Оставайтесь на связи, говорите, не прекращайте говорить!
— Скорее… скорее…
Он включил бортовую рацию и, вызывая Морино, одновременно просил Гвен поддерживать с ним голосовую связь, но теперь из телефона вырывалось только хриплое дыхание.
— Морино! Где расположен пляж Аргоз?
Спустя три минуты автомобиль резко затормозил на небольшом песчаном пляже, освобожденном отливом. Направив на побережье мощный свет противотуманных фар, он вглядывался в темноту, по-прежнему не отрывая телефона от уха.
— Гвен, я здесь, на пляже! Вы меня видите? Ответьте!
Это почти не слышное дыхание вызвало у Ферсена леденящий ужас.
Наконец он ее разглядел. На песке лежало человеческое тело, которого уже касались первые волны прилива.
Бросившийся на помощь Люка пересек окаймлявшую пляж полосу травы, не увидев упавшей надписью к земле таблички с полустертым текстом: «Опасно! Зыбучие пески!» Сконцентрированный на своей цели, Ферсен сделал несколько прыжков и почувствовал, что песок под его ногами проваливается. Его охватила паника, он стал выбираться и сразу углубился до талии в коварный песок, явно собиравшийся его поглотить. Люка поднес руку к уху, в котором еще торчал наушник, — что может быть проще телефонного звонка! — и побледнел, понимая, что проводок болтается в пустоте. Телефон упал в метре от него — то есть на расстоянии световых лет — и тоже угодил в песчаный мешок, глубина которого превышала человеческий рост.
Люка замер и посмотрел на лежавшее в нескольких метрах тело, уже наполовину затопленное морем. Увидев, что под напором волн оно расползается на части, он догадался, что принял за человека кучу тряпок и водорослей на вершине песчаного холмика. Такое хорошо знакомо детям, принимавшим участие в пляжных конкурсах клуба Микки-Мауса.
Тогда Люка понял, что скоро умрет — здесь, на этом острове, на краю земли, и расхохотался смехом отчаяния.
Гвен почувствовала огромное облегчение, увидев на берегу Мари. Глядя на нее с пренебрежением, она снова попробовала запустить мотор.
— Не старайся — свечи повреждены. Твой муж собирался сменить их к следующим выходным.
Гвен уронила трос, и он убрался с глухим стуком. Она рассмеялась: чертов Филипп, он вредил ей как мог до самого конца!
— От кого бежишь, Гвен? От правосудия? Или от убийцы?
Дочь Ивонны не отвечала.
— А может, спешишь прибрать к рукам остатки золота?
Продолжая стоять в покачивающейся лодке, Гвен неожиданно обратила на Мари усталый взгляд:
— Неужели ты не понимаешь, Мари, что я потеряла все? Твой брат был единственным человеком, которого я любила. Он говорил, что нас ничто не сможет разлучить, ведь я сильна за двоих и со мной он преодолеет любую трудность! Но Лойк не верил ни в меня, ни в нашу любовь, иначе он нашел бы силы для борьбы. — На ее глаза навернулись слезы. — Но мне-то как жить дальше? Моя жизнь лишилась всякого смысла. А ты говоришь о деньгах! Да их у меня больше, чем я в состоянии потратить! — Она горько усмехнулась. — Да, я действительно решила убежать, но не так, как ты себе вообразила: я хотела направить лодку в море и умереть, чтобы прекратился этот кошмар, и, если Богу будет угодно, соединиться с Лойком.
Из глаз Гвен ручьем текли слезы. Мари впервые видела ее плачущей, но не растрогалась, а сделала вид, что хлопает в ладоши.
