- Спасибо, что сообщил, ага Башир! Ты иди, я следом за тобой...
Есаул ушел.
Сеид Азим, молча слушавший весь разговор, печально сказал:
- Я опоздал... Ах, как я опоздал... Я собирался вам сказать, что до меня доходили слухи о печальной участи Гюллюбеим-ханум... Эти подлые Алыш и Молла Курбан-гулу преследовали несчастную женщину, распускали о ней сплетни на Базаре...
- Сеид, клянусь аллахом, ее собственная мать, моя тетка, тоже приходила ко мне жаловаться на дочь. Я вызвал Гюллюбеим и прочитал ей наставление. "Дорогая сестричка, - сказал я ей, - не забывай, что это Ширван со своими законами! Здесь мужчины ничего не могут сделать с косностью и невежеством. Что же сумеешь ты, женщина?" И что, думаешь, она мне ответила? "Каждый жертвует собой ради чего-либо, братец, вот я и отдаю себя в жертву своим несчастным сестрам... Хочу их хоть чему-нибудь научить!" Вот тебе и жертва!
Дилманец Керим принес суконное пальто на хорьковом меху - начинались холода. Махмуд-ага с его помощью оделся. Сеид Азим завернулся в свой хорасанский овчинный тулуп, купленный в начале осени в лавке Гаджи Кадыра за пять целковых, Сеид Азим решил пойти в суд вместе с Махмудом-агой.
В приемную мирового судьи набилось множество людей. Тело убитого, завернутое в палас, лежало в углу. Махмуд-ага, испытывавший безотчетный страх перед смертью и мертвецами, из-за чего часто становился объектом насмешек своих острословов-земляков, прошел к столу, не взглянув в сторону трупа. Мирового судьи Кострицкого в приемной не было. У стола Махмуда-агу ждал урядник Керим-бек. Поздоровавшись с Махмудом-агой, урядник обернулся к есаулу:
- Ага Башир! Выведи всех на улицу. Свидетелей мы будем вызывать по одному. - А сам предложил господам сесть.
Махмуд-ага и Сеид Азим сели на стулья. После того как Ага Башир выдворил из приемной галдящих, они увидели в углу комнаты маленькую, плачущую над трупом девочку с непокрытой головой и босыми ногами. Рядом с девочкой стояла завернутая с ног до головы в чадру женщина. По-видимому, это была Гюллюбеим. Девочка всхлипывала в изнеможении, из ее красных воспаленных глаз уже не текли слезы, она сидела на голом полу, обхватив колени и опустив на них подбородок. Все взоры были обращены к этому беззащитному существу. Повинуясь безотчетному велению, поэт поднялся и направился к Назпери. Он наклонился и несколько раз провел ладонью по ее голове, приглаживая растрепавшиеся волосы:
- Дочка, пойдем со мной! - Он помог Назпери подняться и подвел ее к столу, за которым сидели Махмуд-ага и Керим-бек. Назпери слегка упиралась, но, узнав поэта, повиновалась ему.
- Не бойся, дочка, не бойся... Самое страшное осталось позади... Скажи лучше нам, что там случилось? Ты все время была там с отцом?
Девочка горестно всхлипнула, посмотрела на Махмуда-агу и Керим-бека, потом перевела взгляд на Сеида Азима. И, уже не спуская с него глаз и не отпуская его руку, будто он мог оградить ее ото всех бед, начала отрывисто рассказывать:
- Мой отец, как всегда по утрам, привез воду... Собрались женщины... Нарындж, дочка Моллы Курбангулу - она глубоко вздохнула, - не давала воду нашей учительнице, - девочка кивнула в сторону Гюллюбеим, - а потом, потом женщины вместе с Нарындж начали бить ведрами учительницу... Мой папа встал перед нашей учительницей, чтобы ее не били... И все ведра ударили моего папу...
Девочка зарыдала.
- Не плачь, дочка, не плачь...
Махмуд-ага обратился к Гюллюбеим:
- Сестра, ребенок говорит правду?
Гюллюбеим кивнула утвердительно закутанной головой.
После этого вопроса урядник Керим-бек, вмешавшись в разговор, сам допросил Гюллюбеим и Назпери.
Высокий, широкоплечий, пропорционально скроенный, Керим-бек производил устрашающее впечатление. Он слегка прихрамывал - след борьбы с разбойниками, грабившими людей на дорогах. Белое лицо обрамляла курчавая седеющая борода, круглые, навыкате глаза становились страшными, когда их владельца охватывал гнев. Вот и сейчас глаза Керим-бека метали громы и молнии, когда он расспрашивал о случившемся Назпери и Гюллюбеим. Потом он приступил к допросу свидетелей...
Когда все было закончено и дело прояснилось, Сеид Азим обратился к Гюллюбеим:
- Сестра, сегодня ваш брат повторил мне ваши слова о том, что вы жертвуете собой во благо ваших несчастных сестер. Вы встали на этот путь добровольно, по призванию сердца. Я молю у аллаха для вас милосердия, чтобы вы могли устоять против летящих в вас камней. Я вижу: мужества вам не занимать! Как говорится в знаменитой эпической поэме "Аннваре Сухейли", по которой я изучал фарсидский язык, "...я не говорю, стань фениксом или мотыльком, но раз решил гореть, будь мужественным!"
... Гюллюбеим освободили, ввиду отсутствия за ней какой бы то ни было вины. Махмуд-ага усадил ее в фаэтон, на котором он сам вместе с Сеидом Азимом приехали в суд, и попросил отвезти домой.
Люди Моллы Курбангулу и Алыша сделали все, чтобы женщины, и в первую очередь Нарындж, не были привлечены к суду. По здравому, рассуждению Махмуда-аги и местного судебного начальства смерть Сарча Багы была представлена как несчастный случай. Тело убитого отправили домой и похоронили в тот же день по обычаям Ширвана.
Но дело этим не кончилось. Школа Гюллюбеим, вызвавшая "недовольство местного населения", была объявлена губернским начальством "незаконно открытой" и запрещена. Во всем этом чувствовалась рука Закрытого, Моллы Курбангулу и Мешади Алыша...
Так была разгромлена первая школа для девочек в Ширване, если не считать открытое в 1848 году отделение христианской школы святой Нины, в котором могли учиться только девочки, исповедующие христианскую религию.
Но и после закрытия школы мракобесы не оставляли в покое учительницу.
... Вечер только наступил. Скот уже вернулся с пастбищ, в городе наступила тишина. В окнах затеплились огни.
Печаль и одиночество изводили сердце Гюллюбеим. Давно уже никто не открывал дверь ее дома, и на улицу она не показывалась. Только дочка покойного водоноса Назпери приносила ей еду, купленную на базаре, и воду. Если бы не семья Сарча Багы, она умерла бы от голода. Вот и сегодня в доме Гюллюбеим одна. Тщательно протерев стекло семилинейной лампы, она зажгла фитиль - в комнате затеплился неяркий свет. Причудливые тени на белых стенах пугали и настораживали, она поежилась. Чтобы успокоиться, Гюллюбеим достала из шкатулки собрание стихотворений Физули и раскрыла книгу. Уже не раз в трудные минуты она обращалась к стихам несравненного Физули, и всегда ее поражало умение его проникнуть в душу несчастных восточных женщин. Как могли найти отголосок в сердце мужчины переживания женщины, которую покинул любимый?!
... Раздался негромкий стук в дверь. Гюллюбеим настороженно вздрогнула: "Кто это?" Может быть, ей показалось? Может быть, это ветер донес до нее стук в чужую дверь? Она поднялась и подошла к двери, прислушалась и подняла щеколду. Из отворенной двери на нее глянул Алыш. Она никого не ждала к себе, и менее всего Алыша.
- Извини, сестрица Гюллюбеим, не примешь ли божьего гостя?
Гюллюбеим растерялась... Этот визит был столь неожиданный и внезапный, что она даже забыла прикрыть лицо, взять чадру... Не в чадре же сидеть в пустом доме! Одиночество так измучило ее, что, честно говоря, она была даже рада приходу Алыша, тем более что он открыл дверь с именем аллаха, а такому гостю должен быть рад каждый мусульманин... Она не нашлась, что сказать в ответ Алышу.
Алыш смотрел на хозяйку дома, стоявшую на пороге без приветливой улыбки, с серьезным, печальным лицом. "Сколько горя и преследований выпало на ее долю, а все так же красива, как в былые годы, когда к ней сватались мои земляки иманлинцы, и я в том числе... Так нет же, выбрала в супруги ничтожного и слабого Исрафила, который не смог защитить ее, не смог уговорить не заниматься с сопливыми девчонками!" Алыш внимательно разглядывал лицо Гюллюбеим. Она невольно отступила на несколько шагов от двери.
- Что тебе нужно, ага Алыш?
Алыш не спускал глаз с Гюллюбеим.
- Я подумал, зайду, спрошу, как ты? Может быть, испытываешь в чем нужду? Наш долг помогать ближнему...
- Да поможет тебе аллах, я ни в чем не нуждаюсь...
Алыш перевел взгляд на книгу, лежащую подле лампы.
"Сколько горя ей принесли эти книги, сколько она из-за них перенесла, и на тебе, снова принялась за чтение!" Он оглядел комнату: все вокруг сверкало чистотой и было под стать красавице хозяйке, но во всем ощущалось одиночество хозяйки. Будто в доме вовсе не жили люди, никогда не готовили еду, никого не угощали чаем. "Для кого все это?" Алыш прошел в середину комнаты и словно у себя дома без приглашения уселся на тюфячок.
- Не подумай, сестра, что я, подобно глупому гостю, пришедшему в дом без приглашения, начну уговаривать и тебя садиться, чтобы поговорить о делах аллаха и его слугах... Я скоро встану и уйду, но прежде хочу с тобой немного поговорить...
