не увидел и с облегчением выдохнул. Врач из меня тот еще, но, похоже, что у меня ангина. Если честно, то больше всего, я боялся увидеть нечто, похожее на дифтерию, в тот момент, когда стало больно глотать. — Так, это уже хорошо. По правде говоря, ничего хорошего, но все же лучше, чем могло бы быть. Яков Яковлевич, будь другом, принеси таз, теплой воды и соли, — я откинулся на подушки, поправив на голове мокрый холодный компресс. Уж что-что, а как горло полоскать, я помню.
— Я-то принесу, ваше высочество, все, что вы просите, если вы мне поясните, где вашего лейб-медика черти носят? — сердито проворчал учитель и направился доставлять запрашиваемое.
Я покосился на дверь, куда он вышел, и вздохнул. Флемм сейчас находился у Машки, которую я, идиот, мог заразить, когда поддался лихорадочному порыву и поцеловал ее. Я велел Давиду оставаться при польской принцессе все время, пока не станет ясно, заболела она, или болезнь миновала.
— Надо как-то намекнуть ему про микробов и антибиотики, — прошептал я, переворачивая полотенце на голове. — А еще надо, пожалуй, начинать закаляться да витамины жрать. Вон, оранжерею восстановить и выращивать их и зимой, и летом.
— Я встретил господина Штелина по дороге сюда, — я вздрогнул и покосился на Флемма, который поставил на столик свой лекарский сундучок и принялся в нем рыться. — И я не понимаю, зачем вам соль, ваше высочество?
— Буду делать соленый раствор, вымачивать в нем розги и с порога хлестать всех, кто задает дурацкие вопросы, — нахмурившись ответил я, и закашлялся. Когда приступ прошел, повернулся к лекарю. — Что с принцессой?
— Я отвечу, когда вы скажете, зачем вам соль, — упрямо повторил Давид, сложив руки на груди, зажав в одной прообраз стетоскопа.
— Горло буду полоскать, и не спрашивайте, как это работает, я знаю просто, что помогает и мне этого достаточно, — я посмотрел на него и нахмурился. — Что с Марией Саксонской?
— Пока ничего, — Флемм пожал плечами. — Вы так и не сказали, почему думаете, что она может заболеть. Только потому, что постояла рядом с вами? Вы же понимаете, ваше высочество, что это абсурдное заявление?
— Господин Флемм, напомните мне, когда я вам предоставил должность в обязанности которой входит разыскивать абсурдность в моих заявлениях? — я повторил его жест, скрестив руки на груди. — Вы сделает то, что вам велено, и будете наблюдать за здоровьем Марии Саксонской еще неделю, это вам понятно?
— Понятно, — буркнул Давид. — Позвольте осмотреть вас, ваше высочество, — и он наклонился ко мне, вертя в руке свой примитивный, но от этого не становящийся совсем уж бесполезным, фонендоскоп.
Я задрал рубаху и нагнулся, позволяя ему прослушать мои легкие. Я даже дышал так, как просил меня дышать когда-то терапевт на приеме, когда я пришел примерно с такими же проблемами. Вот только тогда меня вылечили за три дня, и еще три или четыре, не помню уже, ушли на реабилитацию. Сколько я буду болеть сейчас и выздоровею ли вообще, одному Господу богу известно. Наконец, Флемм перестал тыкать мне в спину трубкой, и я смог снова откинуться на подушки. Отсутствие жаропонижающих сказывалось на состоянии. Лихорадка, казалось высасывает из меня все соки.
— Ну, что скажите, господин Флемм? — я стянул со лба уже бесполезное полотенце.
— Я не слышу в легких посторонних звуков, — он потер лоб. — Я ведь много практиковался, и часто слышал скрипы, бульканья и другие странные звуки…
— Хрипы. Кильский старик-медик называл все эти бульканья хрипами, — я кашлянул. — Но откуда тогда кашель?
— Полагаю, что из горла, — твердо сказал Флемм. — А хрипы весьма подходящее название, да. Надо запомнить и начать применять.
— Вы еще классификацию составьте, — я усмехнулся. — Ну там влажные, когда булькает, сухие, когда скрипит, и соотнесите с разными заболеваниями. Тогда вообще сильно думать над болезнью не надо будет. Послушаете, ага, вот здесь булькает, значит в легких жидкость и надо так-то лечить, и вообще, это не в легких дело, а сердце не справляется, потому что булькает не только в легких, но и ноги отекли как бревна, и вообще все отекло. — Моя бабушка страдала сердечной недостаточностью, и я точно помню, как приходящий участковый терапевт ругала ее за то, что та мочегонные пить прекратила. Тогда-то я и услышал про воду в легких при этой самой недостаточности, и, надо же, запомнил, точнее вспомнил сейчас, хотя никаких предпосылок к этому вроде бы не было.
— Вы иногда говорите странно правильные вещи, ваше высочество, — Флемм потеребил губу. — Ведь и правда, булькает, когда сердце не справляется. Не только тогда, конечно, но в других случаях и бульканье другое. Я действительно начну составлять таблицу дыхательных хрипов, спасибо за подсказку.
— Вы мне лучше что-нибудь от лихорадки дайте, — процедил я, проводя сухим языком по растрескавшимся губам.
— Отвар ивы, — Флемм кивнул каким-то своим мыслям. — Сейчас вам его приготовят. Только, он очень горький, ваше высочество, придется потерпеть.
— Не ребенок, потерплю, — жар все нарастал, мне начало казаться, что я скоро дышать огнем начну.
Искомый отвар притащили вместе с водой и солью, которую я запросил у Штелина. Сначала я ополовинил кувшин, так сильно хотелось пить. Затем тщательно прополоскал горло, а потом уже морально подготовил себя к отвару. Рядом с бокалом предусмотрительно поставили чашку с медом, чтобы подсластить горечь. Так началась моя долгая дорога к выздоровлению.
* * *
— Праздник в честь дня рождения наследника отменяется, вместо этого императрица Елисавета предложила провести молебен в честь того, что он пошел на поправку, — маркиз де ля Шетарди раздраженно расстегнул последнюю пуговицу камзола и швырнул его в кресло, оставшись в шелковой рубашке. — Руже! Вина, — схватив услужливо протянутый бокал, он жадно сделал сразу несколько глотков и закрыл глаза. — Вот истинное вино, с виноградников Бордо, а не та кислятина, которую подают в императорском дворце. Лесток обещал мне место в первых рядах, рядом с императрицей, когда начнутся поздравления этого мальчишки. Помяните мое слово, наследник не так прост, как может показаться на первый взгляд. Его сразу же взял в оборот этот старый лис Ушаков, и, помяните мое слово, щенок вполне способен ударить в спину, за минуту до этого улыбаясь вам в лицо.
— Вы слишком драматизируете, маркиз, — первый помощник посла Рауль де Шантоне посмотрел на свое вино сквозь пламя свечи, подивившись его глубокому рубиновому оттенку.
