ГЛАВА X Разборъ возраженій противъ цѣлесообразности „юродcтва". Значеніе „юродства", какъ высшаго самоотверженія. Заключеніе.
Намъ остается еще разобраться въ тѣхъ возраженіяхъ и недоумѣніяхъ. – которыя вызываетъ и можетъ вызывать „юродство" о Христѣ въ малопонимающихъ сущность этого подвига. Возраженія эти касаются прежде всего „юродства", какъ явленія страннаго, непонятнаго, соблазнительнаго. Подобныя возраженія вызываются при поверхностномъ знакомствѣ съ жизнію св. юродивыхъ у интеллигентнаго человѣка, и притомъ, слишкомъ далекаго отъ той среды, отъ той жизни, какую рисуютъ Четьи-Минеи. Думается, что такому человѣку необходимо напомнить, прежде всего, что понятія – „странный", „грубый" – слишкомъ широкія понятія, объемъ и содержаніе которыхъ необходимо съузить, когда мы начинаемъ разбирать поведеніе и жизнь лицъ иной среды, другого времени и, наконецъ, иного направленія. Нравы и обычаи различны въ разныхъ классахъ общества и мѣняются съ годами. Безспорно для всякаго, что человѣкъ высшаго круга, вращающійся въ сферахъ сложныхъ и утонченныхъ взаимоотношеній между людьми, найдетъ много очень наивнаго въ жизни нашихъ прямодушныхъ и простыхъ крестьянъ. Не менѣе очевидно и то, что нынѣшнее время, – время утонченной вѣжливости и приличій, – далеко ушло отъ старины, и современный человѣкъ уже начинаетъ стыдиться исполнять многіе даже изъ добрыхъ и естественныхъ обычаевъ ея; его щекотитъ то, къ чему былъ равнодушенъ или даже, чѣмъ дорожилъ его предокъ. Но, кажется, всего болѣе можетъ отдѣлять одного человѣка отъ другого рознь въ мысляхъ, чувствахъ, словомъ, въ направленіи всей духовной жизни.
Когда эта рознь обнаруживается между тѣмъ, что принято всѣми въ обществѣ, какъ здоровое трезвое, и взглядами отдѣльнаго человѣка, не желающаго подчиняться общественной логикѣ, – то послѣдній является оригиналомъ, эксцентричнымъ. По сложившимся условіямъ людской, общественной жизни, насквозь пропитанной явною и скрытною ложью и неправдой, попасть въ чинъ юродиваго самое легкое дѣло. Въ самомъ дѣлѣ, стоитъ рѣшиться только говорить всѣмъ и всегда правду безъ прикрасъ, безъ лицемѣрія и лести, стоитъ не дозволять себѣ ни одного изъ тѣхъ лживо-гнилыхъ словъ, которыми покрываютъ себя часто неискренность, обманъ и даже вражда, чтобы тотчасъ же прослыть за идіота, юродиваго. Герои Достоевскаго – Левъ Николаевичъ Мышкинъ и Алексѣй Ѳедоровичъ Карамазовъ („Идіотъ" и „Братья Карамазовы") разсуждаютъ и дѣйствуютъ не по логикѣ окружающаго ихъ общества, а потому и являются странными.
Вотъ что на этотъ счетъ говоритъ у него старецъ Зосима своимъ прежнимъ товарищамъ послѣ того, какъ совершенно измѣнилъ свою жизнь: „гдѣ вамъ познать это (т. е. мою жизнь). Я разъ въ жизни поступилъ предъ вами истинно, и что же, сталъ для васъ точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все-таки надо мной смѣетесь" [DCCXLVIII]. Но о св. юродивыхъ мы должны сказать, что рознь между ними и современнымъ имъ обществомъ простирается еще далѣе, чѣмъ указано и доходитъ до полной противоположности интересовъ той и другой стороны, потому что св. юродивые ни во что вмѣняютъ все то, чѣмъ живетъ окружающій ихъ міръ. По отношенію къ нимъ и обществу въ данномъ случаѣ сбываются слова святого апостола Павла: „душевный человѣкъ, не принимаетъ того, что отъ духа Божія, потому что онъ почитаетъ это безуміемъ и не можетъ разумѣть, потомучто о семъ надобно судить духовно. Но духовный судитъ о всемъ, а о немъ судить никто не можетъ" [DCCXLIX]. Св. юродивыхъ, какъ людей духовныхъ, могли понимать только такіе же, какъ и они, духовные люди, т. е. вполнѣ отрѣшившіеся отъ міра. Характерный случай представляетъ житіе св. Исидоры тавеннисіотской, о чемъ было говорено выше. Изъ житія св. Кипріана Устюжскаго извѣстно, что онъ любилъ принимать къ себѣ св. юродиваго Прокопія (Устюжскаго) и много утѣшался посѣщеніемъ этого угодника Божія [DCCL]. Изъ житія преп. Иринарха затворника видно, что на его духовное развитіе много вліялъ св. юродивый Іоаннъ Власатый, и что, когда Иринархъ терпѣлъ временное изгнаніе изъ обители, то пользовался совѣтами и утѣшеніемъ отъ него [DCCLI]. Словомъ, для людей того же духовнаго склада, какимъ отличались св. юродивые, для соучастниковъ въ одной общей брани духовной, какая ведется всѣми св. угодниками, странности св. юродивыхъ не казались таковыми, такъ какъ въ духовной жизни они естественны и цѣлесообразны. Въ самомъ дѣлѣ, духовная жизнь на высшихъ ступеняхъ ея развитія очень развѣтвляется; брань съ невидимымъ врагомъ, старающимся при всякомъ случаѣ привнести въ эту жизнь что либо свое, усложняется, видоизмѣняются пріемы и средства въ этой брани. Вотъ одинъ изъ нихъ, указываемый св. Лѣствичникомъ: „постараемся, говоритъ онъ, не только бороться съ демонами, но и нападать на нихъ. Кто побѣдилъ страсти, тотъ поражаетъ демоновъ, притворно показывая, что имѣетъ страсти и тѣмъ обманываетъ своихъ враговъ, оставаясь неуязвленнымъ для нихъ [DCCLII]. И здѣсь заключается разгадка такихъ непонятныхъ явленій въ жизни св. юродивыхъ, какъ напримѣръ – одинъ блаженный съѣлъ торопливо принесенную ему нѣкіимъ виноградную кисть, показывая демонамъ въ себѣ чревоугодника; или другой изъ братіи, вовсе не желавшій первенства, притворялся, что домогается этого [DCCLIII].
Но „юродство" непонятно съ той стороны, что въ жизни св. юродивыхъ часто проявлялись и такіе поступки, которыхъ имъ, повидимому, не слѣдовало бы совершать и которые, кажется, не могутъ служить предметомъ подражанія для другихъ, напримѣръ, иногда они не наблюдали правилъ приличія въ церкви. Такъ о св. Симеонѣ юродивомъ извѣстно, что онъ, придя однажды въ церковь, сталъ гасить свѣчи орѣхами, а когда его хотѣли оттуда выгнать, то онъ началъ бросать ихъ въ женщинъ; волочилъ по улицамъ мертвую собаку и пр., св. юродивые являли полное невоздержаніе, иногда не посѣщали церкви и т. п. Относительно этихъ поступковъ можно сдѣлать вотъ какое замѣчаніе. Не всякій законъ имѣетъ обязательную силу для всѣхъ состояній человѣчества. Законъ есть средство, ведущее человѣка къ духовной жизни. А степени духовной жизни различны, слѣдовательно, и средства, возводящія отъ одной ступени къ другой, также неодинаковы. Значитъ, кромѣ главныхъ существенныхъ законовъ, обязательная сила которыхъ простирается на всѣ возрасты духовной жизни, есть и такіе, которые при переходѣ отъ низшей степени къ высшей, теряютъ свою обязательность. Въ новой жизни – новый законъ, значитъ, прежній законъ, приспособленный къ низшимъ степенямъ жизни, для человѣка, достигшаго высшихъ ея степеней не имѣетъ прежней обязательности. Поэтому, неудивительно, еспи св. юродивые, достигшіе высшей степени духовнаго совершен ства, иногда не выполняли требованій законовъ церкви.
Потомъ, правила церкви, отъ которыхъ отступали иногда св. юродивые, не суть совершенно безусловныя. Цѣль выше средствъ. Поэтому, для нравственной цѣли, и слѣдовательно для тѣхъ цѣлей, отъ которыхъ зависитъ достиженіе этой высшей цѣли, нисколько не предосудительно, если св. юродивый, послѣ долговременнаго поста, прибѣгалъ къ такому средству, которое правилами церкви возбраняется не безусловно (ѣлъ, напр., съ жадностію – какъ св. Симеонъ и пр.).
Затѣмъ, ѣду послѣ чрезмѣрнаго поста можно объяснить чисто личнымъ желаніемъ св. юродивыхъ избавить себя отъ гордости, которая унижаетъ человѣка и упраздняетъ добродѣтели; значитъ, они ѣли послѣ усиленнаго поста открыто потому, чтобы скрыть свой подвигъ и отогнать отъ себя демона, который, по словамъ преп. Исидора Пелусіота, внушаетъ иногда чрезмѣрный постъ, такъ какъ знаетъ, что постникъ такъ можетъ разслабѣть тѣломъ, что будетъ безполезенъ и для себя и для другихъ; и когда болѣзнь отъ времени усилится, то отпадетъ отъ вѣры, предастся отчаянію и начнетъ богохульствовать [DCCLIV]. Кромѣ того, вкушеніе послѣ долговременнаго поста вовсе не свидѣтельствовало о жадности св. юродивыхъ. Они ѣли не для удовольствія, но какъ дѣлатели Божіи, для бодрости въ дѣлахъ Христовыхъ.
Св. Нифонтъ цареградскій смущеніе нѣкоего брата, удивлявшагося тому, что нѣкоторые хотя и изнуряютъ тѣла свои воздержаніемъ, все-таки не могутъ возобладать надъ страстями и надъ ними царствуютъ: гнѣвъ, вражда, памятозлобіе, зависть и злѣйшее всѣхъ немилосердіе и скупость, а иные изъ добродѣтельныхъ ѣдятъ и пьютъ вино, а въ нихъ не видно никакого грѣха, разрѣшилъ такъ: „многопостящіеся и неисправляющіеся претерпѣваютъ это отъ устъ своихъ, ибо тотъ, кто не хранитъ всегда своихъ устъ, если и весь годъ постится, не получаетъ никакой пользы. Итакъ, раздражаетъ ли тебя діаволъ на гнѣвъ, не говори ничего, – и ты одержишь побѣду надъ страстію. Опять возбуждаетъ ли тебя врагъ на зависть, не клевещи, – и ты побѣдишь лукаваго, ибо плодъ зависти есть оклеветаніе. Если ражжетъ тебя обольститель на блудъ, не отверзай устъ своихъ для бесѣды съ женщинами. О тѣхъ же добродѣтельныхъ, которые ѣдятъ и пьютъ, повидимому свободно, знай, что они суть доблестные воины, поправшіе грѣховныя страсти и теперь сдѣлавшіеся господами и властелинами, получивъ отъ Бога даръ безстрастія (Симеонъ юродивый). Они сперва предались воздержанію и, подвизаясь, достигли, наконецъ, цѣли, которой желали. Впрочемъ, дѣлающіе такъ, часто дѣлаютъ это лишь предъ людьми, пребывая же наединѣ – въ безмолвіи, подвизаются въ воздержаніи, вознаграждая поученіемъ то, чего они лишили себя малымъ разрѣшеніемъ передъ людьми" [DCCLV]. Эти слова вполнѣ разрѣшаютъ вышеприведенное недоумѣніе.
